Ребенок в реальном времени

Болеет. Наняли няню, она приходит первый раз.

Даня (3,5 года) берет ее за руку и сам устраивает экскурсию:

– Это зал, это спальня, это моя комната, это мои игрушки.

Заходят в кухню.

– Вот это мне творожок на завтрак, в обед хлопья. Лекарства на столе – вот это я пью до еды два раза в день, вот это после – 3 раза…

И далее в таком же духе.

Няня отзывает меня в сторонку:

– А ему точно няня нужна?

Из Интернета

«Вот в наше время…» Как часто вам приходилось слышать эту фразу? Лично я слышу ее достаточно часто, особенно от представителей старшего поколения. Произносится она, как правило, с недовольным упреком в адрес представителей поколения современного. Они как будто должны быть виноватыми за то время, в котором живут. При этом, к сожалению, совсем неосознанно старшее поколение желает воспитывать и растить молодежь в ценностях и правилах того времени, в котором они сами были молоды. Нет даже смысла говорить о том, что их непременно постигнет неудача, потому что то время не вернуть, а нынешнее – не переделать и от него не спрятаться.

Но именно потому, что они были молоды, им и сгущенка казалась вкуснее (к тому же выбор лакомств тогда был значительно меньше), и жизнь спокойнее (о многом просто не знали), и устройство «справедливее» (от каждого – по способностям, каждому – одинаково). Когда вы молоды, все чувствуется острее, совсем простые вещи приносят удовольствие и радость. Когда вам значительно «за шестьдесят», то ничего уже не радует, особенно если болеешь или прожил жизнь совсем не так, как хотел. Вот мы и встречаемся с тем, что старшие подсознательно осуждают молодых за то, на что в свое время не решились, а иногда просто за то, чего уже не могут. И еще, конечно, опять же ригидность – невозможность принять перемены. К тому же понятный страх – не смочь приспособиться к тому новому, что заявляет о правах и входит в жизнь.

И даже если вам не шестьдесят, а всего лишь сорок лет, то вы можете неосознанно очень хотеть, чтобы всем вокруг было столько же, включая собственных детей.

Редкий случай – оба родителя на консультации, без ребенка. Говорим об их сыне. Ему пятнадцать. Проблемы с учебой.

– Что, совсем не учится? – спрашиваю, представляя себе типичного редко моющегося субъекта с ехидной миной, оглушительной музыкой в наушниках, смотрящего с мало скрываемым презрением на любого взрослого, открывающего рот.

– У нас серьезные трудности с учебой. – Седовласый, но еще вполне молодой отец выглядит весьма озабоченным.

– Насколько плохо все-таки он учится? – не унимаюсь я.

– Ну на самом деле, – вступает мама, – мы совсем недавно поступили в школу при Бауманке, и он справляется совсем неплохо, можно сказать, даже хорошо, но у нас появилась проблема.

Возникший было перед моими глазами образ типичного обалдуя стремительно рассыпается. Снова вступает папа:

– Понимаете ли, у него появилась девушка, она немного старше его, к тому же не совсем нашего круга. Познакомились они на даче. И к счастью, она совсем с другого конца Москвы, точнее даже, из Подмосковья. Они не могут видеться часто. Точнее, совсем не видятся, только звонки и смс. Но они его очень отвлекают от занятий.

– А каков его режим вообще? Чем он занят целый день?

– Разумеется, школой, уроками, английским. К тому же я даю ему дополнительные задания.

– Вы тоже инженер-физик по образованию?

– Ну конечно. Я же понимаю, с чем он впоследствии столкнется, я хочу ему помочь.

– То есть ваш мальчик в свои пятнадцать лет в основном просиживает за уроками и дополнительными заданиями вместо того, чтобы встречаться с друзьями и девушками?

– Ну конечно, это разве плохо?

– Смотря для чего, для учебы, наверное, не плохо. А вот для его жизни…

Тут я им читаю небольшую лекцию о задачах подросткового кризиса, которая встречается мамой весьма благосклонно, а папой – в штыки. Он считает, что в этом возрасте у ребенка должна быть одна задача – ходить в школу и решать физику. Он начинает спорить, и особенно его волнует эта девушка.

– Чем она вам так насолила? Вы видели ее когда-нибудь? Она приходила к вам домой?

– Ну что вы, – возмущается папа, – никогда не приходила! Дело в том, что в тот момент, когда мы делаем с сыном дополнительные задания по воскресеньям, она начинает слать ему смс-ки одна за другой, мы занимаемся-то всего часа четыре, ну максимум пять, но он позволяет себе, не дожидаясь окончания занятий, брать телефон и отвлекаться на эти сообщения! Я, конечно, требую от него все выключить или отнести в другую комнату тогда он просто смотрит на меня зверем. Но я же отец, я и так трачу свое время, занимаясь с ним. А он ведет себя как неблагодарный.

– А за что ему быть вам благодарным? Он просил вас заниматься с ним?

– Он не просил, но это же совершенно необходимо, вы же понимаете. У них строгий отбор, плохо учитесь – отчисляют.

– То есть без вашей помощи его могут отчислить?

– Конечно, если он не будет заниматься.

– Но он же и так много занимается, причем сам, – вдруг робко снова вступает мама.

– Нет, вы не понимаете, – отец не чувствует поддержки и начинает совсем кипятиться, – я делаю с ним задания наперегонки, и он еще ни разу меня не обогнал, ни разу! И все потому что отвлекается на этот дурацкий телефон! Это о чем, по-вашему говорит?

– О том, что вам сорок, а ему пятнадцать, и что вы зачем-то соревнуетесь с ребенком, имея значительное преимущество. А самое главное, вы хоть и любите его всей душой и хотите ему только добра, на самом деле мечтаете уберечь его не только от ошибок по физике, но и от всей жизни вообще. Вы очень хотите, чтобы ему прямо сейчас, в его пятнадцать стало столько же, сколько и вам – сорок. А он просто пытается в этом как-то выжить, влюбляясь хотя бы по телефону.

К сожалению, это такая частая вещь – проекция родителей, их времени, возраста, психологических особенностей на собственных детей. Не так уж и редко родители, как и этот папа, не отдают себе отчета в том, что требуют от ребенка взрослого сознания, ответственности, поступков, соответствующих не реальному возрасту ребенка, а возрасту родителя. Ребенок в таком случае видится не отдельно взятым существом, «другим», отличающимся от любящего его взрослого, а как бы продолжением самого родителя («нарциссическое расширение», как говорят психоаналитики).

«Я же могу, почему он не может?» – возмущенно спрашивают взрослые. Надеюсь, не надо объяснять, почему этот вопрос не требует пояснений и ответа. Даже утверждение «Я в его время мог, и он должен» не имеет права на жизнь в нашем психологическом контексте. Не говоря уже о том, что память избирательна и может вытеснять факты влюбленности самого папы в его пятнадцать. А в случае если он и тогда не позволил себе этой роскоши – влюбиться, то тем более понятно, почему так невозможно принять влюбленность собственного сына и почему так надо напирать на учебу, прикрываясь заботой о его светлом будущем.

В этой истории впоследствии выяснилось, что девушка не представляет пока никакой реальной опасности, мальчик учится очень хорошо, старше она его на полгода и проблема у них, на мой взгляд, одна – сильнейшая родительская тревога, прикрытая мотивами заботы о ребенке, и боязнь разрешить ему проживать подростковый кризис тогда, когда это положено природой. И в том случае если маме этого чудесного мальчика, которая практически с самого начала была со мной согласна, не удастся помочь сыну, склонив папу к более мягким позициям (за тем она, видимо, и привела его ко мне), то подростковый кризис может нагнать мальчика потом, в любой, причем не в самый удачный, момент его жизни.

Я согласна, что все это не так просто: отделять свою родительскую тревогу от реальной опасности, сиюминутные потребности ребенка соотнести с тем, как это отразится на его будущем, понять, что можно доверить самому ребенку, а где стоит вмешаться. Еще сложнее осознавать, что значит быть девятилетним мальчиком или четырехлетней девочкой в 2010 году, но это ведь наши дети, и можно хотя бы попытаться.

Мы с тобой одной крови…

Настя, 3 года:

– Бабушка, давай поиграем!

– Давай, а как мы будем играть?

– Ты будешь дочкой, а я – мамой.

– Хорошо.

– Дочка, ну-ка собирай игрушки!

Из Интернета

Проекция родителя, его возраста, умений, установок, способностей на своего ребенка, к сожалению, не такое уж редкое и курьезное явление. Очень часто родитель бессознательно ждет от своего ребенка поведения, похожего на собственное, и, что еще удивительнее, рассчитывает, что маленький человек будет значительно лучше его самого. То есть ребенок должен быть не только копией своего родителя, но еще и непременно улучшенной копией, без его заморочек, погрешностей и недостатков! «Я не достиг, ты должен достичь! Я не смог, ты должен смочь! Я курю, но ты не будешь, я тебе не позволю! Это все потому, что я желаю тебе счастья!»

Что значит вырастить счастливого ребенка – об этом чуть позже. А сейчас хочется обратить ваше внимание на очевидность того, что требования, которые предъявляются к маленькому человеку, не только безосновательны, но и невыполнимы. Конечно, когда он вырастет, вы удивитесь, в какой степени он перенял ваш способ жить, но пока ему семь, десять, шестнадцать лет, он не будет таким же взрослым, как вы, и поверьте мне, что это к счастью! Вся его детская природа помогает ему противостоять вашему могучему родительскому влиянию. Потому что детство ему дано для выполнения его специфических детских психологических задач. В каждом возрасте ребенок должен успешно решить эти задачи для того, чтобы переходить с этапа на этап последовательно и постепенно.

И если грудной возраст, в котором младенец еще совсем мало напоминает взрослого – не ходит, не говорит, мало поддается внушению и убеждению, – освобождает его от родительских (особенно отцовских) ожиданий «взрослого» поведения (хотя некоторые отцы умудряются делать замечания своим женам, типа «нечего с ним сюсюкаться»), то лет с трех, когда малыш все более приближается к «осознанному», с точки зрения рационального отца, возрасту, эпоха проекций и ожиданий вступает в свои права. «Как ты можешь бояться, ты же мужчина!» – говорят они, когда им не нравится, что он испугался. «Немедленно убери игрушки и последи за сестрой, ты же взрослая!» – обращаются они к трехлетней малышке, которая должна немедленно повзрослеть только потому, что в семье прибавление.

А ведь в этом возрасте ребенок еще только учится управлять собой, и ему трудно, а часто и невозможно отвечать еще за кого-то. В три года он хочет и даже часто требует что-то сделать сам, но реально не всегда может, и его первые попытки самостоятельности вовсе не означают, что он должен овладеть этим на уровне взрослого человека. Он только начинает осваивать навыки самоконтроля, только пробует управлять собой и ситуацией, только осваивает причинно-следственные связи, совсем еще логически не понимая, что это такое.

Трагедия, или, во всяком случае, драма, состоит в том, что наши отношения с детьми в точности копируют отношения с нашим «внутренним ребенком», которые, в свою очередь, повторяют модель отношения взрослых к нам, когда мы сами были детьми. И если мы во времена своего детства не прожили адекватно какой-то возраст, не решили какую-то важную возрастную задачу, то и своим детям с большой степенью вероятности не позволим это сделать, если, конечно, не займемся самоисследованием и не проработаем то, что по каким-то причинам нам не удалось сделать в свое время.

Если вас в детстве заставляли заниматься музыкой и уроками, в то время как другие мальчишки гоняли мяч во дворе, то в ваших отношениях с ребенком есть два варианта развития событий. Вариант первый: вы и вашего сына засадите за уроки и с негодованием будете встречать любые его попытки увильнуть от этого занятия. Вариант второй: настрадавшись в собственном детстве, вы начнете его «спасать», совсем не уделяя внимания учебе, обесценивая этот процесс и осуждая мальчика (или девочку) за «ботанизм», если таковой с ним случится. И в том и в другом варианте вы скорее будете руководствоваться последствиями собственной детской травмы, чем реальными потребностями ребенка в реальном времени.

Не отдавая себе отчета в том, что большинство родительских намерений исходит из незавершенных отношений родителей со своим «внутренним ребенком», вы рискуете совсем потерять контакт с реальностью ваших детей, заменяя ее собственной прошлой реальностью, не имеющей отношения к другому маленькому, хоть и очень похожему на вас, человеку. Перефразируя известную шутку «Если в детстве не было велосипеда, а теперь есть «Бентли», то… велосипеда в детстве все равно не было», можно сказать: «Если в детстве у вас не было «Бентли», а у вашего ребенка он теперь есть, то в вашем детстве его все равно не было». Недостатки, провалы и «дыры» вашего детства не восполнятся тем, что все это вы дадите собственному ребенку. Они также не закроются от того, что и его вы лишите того же. Это несправедливость, которая с вами уже случилась, и ее никак не исправить. Ее можно только осознать, попечалиться и присвоить себе как некий опыт, с которым вы в итоге как-то справились.

К сожалению, в нашей коллективистской культуре очень прочно сформировалось представление о том, что «я – такой же, как все». Из этого незамысловатого послания последовал простой вывод, также въевшийся в наше сознание: «все – такие, как я». Это породило в нашей культуре и психологии много сложностей, и одной из них является невозможность воспринять другого как Другого. Мы сознательно и бессознательно начинаем считать всех вокруг устроенными точно так же, как мы сами, и не желаем видеть и замечать очевидных различий. Для нас становится болезненной и травматичной встреча с отличиями Другого. В итоге неспособность увидеть в другом человеке существо иного пола, возраста, вероисповедания или просто имеющее отличные от наших черты характера приводит как минимум к потере контакта, а как максимум – к болезненным деструктивным конфликтам, разрывам, потерям. Если с друзьями, знакомыми, партнерами и даже супругами мы можем расстаться, не придя к принятию Другого, то куда деваться нам от собственных детей? И что делать с невозможностью принять их отличия и особенности?

Как ни грустно, собственных детей воспринимать как отличающихся от нас, Других, особенно трудно. Ведь они генетически являются нашей частью, растут в нашей семье, впитывая наши традиции, ценности, правила, устои. Все это создает иллюзию того, что, решая вопрос «как было бы лучше для него», мы часто неосознанно, но крепко опираемся на представление «как бы это было лучше для меня», часто совершенно вынося за скобки нашу разницу в возрасте, несовпадение потребностей, отличия в характере и совершенно другой контекст времени и ситуации, в котором растет наш малыш.

Попытаться понять своего ребенка, присматриваться к нему, изучать его, наблюдать за тем, как он меняется, значительно сложнее, чем выбрать простую опору: «это сработало со мной, когда я был ребенком, сработает и с ним». Вот только с тем, что опора эта обладает мнимой крепостью и выстроена на зыбучих песках, вы столкнетесь не сразу, а столкнувшись, будете немедленно поглощены малоосознаваемой тревогой, которая начнет подсказывать вам, как немедленно «привести в соответствие» ребенка, так некстати отличающегося от ваших ожиданий.