Глава 2

На смену заводчику появился Вавилов и доложил, что все ближние и дальние соседи Ушаковых в один голос заявляют, что выстрелов не слышали, подозрительных людей вблизи дома не видели. Околоточный надзиратель тоже утверждает, что его околоток самый спокойный в округе: ни тебе дебошей, ни тебе пьянства. А про воровство и грабежи и вовсе никто не помнит. С момента его заступления на службу, а это уже, почитай, с десяток лет прошло, отродясь ничего подобного не случалось на Толмачевке, и он ума не приложит, откуда такая напасть свалилась на Ушаковых. Можно было выбрать более богатые дома и семейства, если уж кому-то сильно захотелось погреть руки на чужом добре.

– Странные дела получаются, Федор Михайлович, – развел руками Иван, заканчивая докладывать о результатах опроса соседей. – Похоже, грабитель себе цель поставил непременно всех укокошить, а финажки взял, чтобы глаза нам отвести.

– Все к тому сводится, – вздохнул Тартищев, прикидывая в уме, что ему завтра утром скажет полицмейстер, если он не сумеет толково изложить более или менее правдоподобную версию преступления. Видимо, Батьянов уже успел доложить о случившемся происшествии и губернатору, и Хворостьянову. И утром надо непременно ждать вызова на ковер с отчетом о результатах первичного дознания. Ушаков – человек в городе известный, наверняка создадут по этому делу особую следственную комиссию, но предварительно ему, как начальнику уголовного сыска, тоже хорошенько расчешут гриву!

Впрочем, иначе и не должно быть. Столь дикого преступления в городе еще не случалось, по крайней мере, за время его службы в сыскной полиции, подумал тоскливо Федор Михайлович. Конечно, бывало, и не раз, что заезжие шайки вырезали семьи целиком, но там и добро чуть ли не возами вывозили, так что мотив был яснее ясного… Обычно подобные преступления совершались ночью, по наводке, а тут почитай среди бела дня. И действовал убийца не просто нагло, а просто до безобразия хладнокровно и цинично, похоже, нисколько не страшась, что кто-то застигнет его на месте преступления… Тартищев снова тяжело вздохнул и с остервенением потер многострадальный шрам на лбу. Правда, даже эта стародавняя привычка, с помощью которой он собирал в кучу разбежавшиеся мысли, пока не очень помогала… Слишком много уже набралось вопросов, но пока не нашлось ни одного вразумительного ответа…

– Чем Алексей занимается? – спросил он Ивана.

– Только что закончил с нянькой беседовать и кучером занялся.

– А что Корнеев?

– С Олябьевым отправились в мертвецкую. Доктор обещал к утру пули извлечь.

– Ладно, – Тартищев прихлопнул ладонью лежащие перед ним бумаги, – зови Алексея, если он закончил с кучером.

Через десять минут Алексей появился на пороге. Глаза его блестели, и Тартищев понял, что дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Алексей прошел к столу, опустился на стоящий рядом стул, разложил бумаги и посмотрел на Федора Михайловича.

– Позвольте начать с кучера?

– Если считаешь нужным, валяй с кучера, – согласился Тартищев.

– Кучер – Никифор Петров Бильден, обрусевший немец, сорока двух лет от роду, уроженец Кузнецкого уезда Томской губернии, православного вероисповедания, в услужении у Ушаковых уже восемь лет. В пьянстве замечен не был, по словам няньки Василины Кулешовой, исключительно добросовестный и работящий мужик. Очень любит лошадей, пропадает на конюшне день и ночь, о детях так не заботятся, как он о лошадях. Хозяйку и мальчика в поездке в монастырь и обратно, как известно, сопровождала горничная. Туда она ехала вместе с барыней и мальчиком в коляске, а при возвращении забралась к кучеру на облучок, и всю дорогу назад подшучивали над ним вместе с Анной Владимировной, дескать, когда на его, Никифора, свадьбе гулять будут. Он ответил, как только она, Глаша, согласится за него выйти, так, мол, и погуляют. Глаша долго смеялась, а потом вдруг сказала, что она не против, только ведь он тут же после свадьбы опять на конюшню сбежит к своим лошадям. – Алексей поднял глаза от бумаг. – Кажется, девушка и впрямь нравилась Никифору. Он мне об этом разговоре рассказал и тут же принялся шмыгать носом и тереть глаза кулаком.

– А этот Никифор не мог ее приревновать к кому-нибудь, к тому же дворнику, например, и свести с ней и с ним счеты, а попутно и остальных приветить? – поинтересовался Иван.

– Нет, это исключено, – Алексей покачал головой. – Кучер на Отелло никак не тянет. Нянька говорит, что он очень спокойный человек, а мне он показался даже чересчур медлительным. Эдакий добродушный и несколько сентиментальный толстячок. Он о лошадиных болячках рассказывает и то носом хлюпает…

– Знавал я одного такого слюнявого портняжку, во-о-от с таким носом, – вытянул Вавилов перед собой руку чуть ли не на аршин, – так он, говорят, мух давил и плакал, а потом соседу горло бритвой р-раз! И всего-то за два вшивых рулона мануфактуры и паровой утюг. Причем этим же утюгом Корнееву череп чуть не проломил, когда мы его брали. А потом так уж на допросах плакал, так плакал…

– Иван, помолчи! – прервал его Тартищев. – Тебя я уже слушал.

– Одним словом, – продолжал свой доклад Алексей, – где-то около шести часов вечера Никифор подвез Ушакову, мальчика и горничную к дому. Он сам открывал ворота, потому что дворник куда-то запропастился. Коляска въехала во двор. Женщины и мальчик сошли с нее, и Никифор видел, как они задержались на некоторое время у заднего крыльца, а потом поднялись по его ступеням. Дворник, я думаю, незадолго до возвращения хозяйки зашел в дом с охапкой дров, потому что топил в доме печи. Отсюда, видимо, поленья, которые попали под руку убийце. И наверняка он их прихватил не на кухне, а в столовой, где дворник собирался растопить печь. Он успел сбросить дрова и тут же был убит выстрелом сзади.

– Не отвлекайся на дворника, – перебил его Тартищев, – продолжай по Никифору.

– Никифор распряг лошадей, поставил их в стойло. Затем сходил в кандейку, так он называет комнатку при конюшне, где живет все время, пока служит у Ушаковых, взял банку с мазью, тряпки и наложил повязки на бабки одной из лошадей. Второй конюх, Елисей Каштанов, утверждает, что Никифор все это время был у него на глазах и никуда из конюшни не отлучался.

– Каштанов тоже при конюшне живет?

– Нет, он семейный. Имеет свой дом на пенкозаводе. На субботу и воскресенье обычно уезжает к семье.

– Выстрелы они наверняка не слышали?

– Нет, конюшня находится на задах усадьбы, довольно далеко от дома.

– А вы не рассматриваете такой вариант, что, прежде чем вернуться на конюшню, наш кучер прошел в дом, хлопнул все семейство и прислугу, а потом спокойненько отправился лечить свою разлюбезную лошадку? – полюбопытствовал Иван.

– Тебе прямо вынь и положь не конюха, а монстра какого-то, – рассердился Алексей. – Я очень тщательно его одежду осмотрел и обувь. На подошвах есть следы крови вперемешку с песком. Но это он наступил, по его словам, на лужу крови в сенях, которая натекла с горничной. Нянька это подтверждает, как и то, что он с того крыльца, как кролик, сиганул с перепугу. И на одежде у него ни единого даже похожего на кровь пятна. Я проверил его руки, под ногтями ничего подозрительного. А ведь убийца хлестал и кистенем, и поленом направо и налево. Кроме того, я дал ему намеренно свой револьвер подержать, естественно, не заряженный. Так он, похоже, вообще первый раз в жизни оружие в руки взял. Не смог даже объяснить, как выстрел производится и как патроны в барабан вставляются.

– Ну, это я тебе совершенно бесплатно могу изобразить, и столько раз, сколько потребуется, – опять влез со своими подковырками Иван, – я таких артистов встречал… Им бы не у параши гнить, а арии на сцене исполнять!

– Если я завтра перед полицмейстером не отчитаюсь должным образом, арии ты у меня вопить будешь, – пригрозил Тартищев. – Покуда только языком хорош трепаться, а парню слова сказать не даешь.

– А что я? – обиделся Иван. – Я ж по ходу дела детали уточняю. Я ж не виноват, что при этом всякое вспоминается…

– А воспоминания тоже пока отложи. Вот как определю тебя на гауптвахту, там всласть почешешь языком. Вспоминай хоть сутки, хоть десять напролет о чем угодно, благо что недалеко от параши, – не выдержал и ухмыльнулся Тартищев. Но тут же опять посерьезнел и посмотрел вопросительно на Алексея: – Что, все у тебя о кучере?

– Я у него поинтересовался, кто в день убийства и накануне его побывал в доме из посторонних. Вот тут список, – передал он листок с фамилиями Тартищеву. – Партнеры Богдана Арефьевича, его племянник, подруга Анны Владимировны по театру, репетитор старшего мальчика, молочник, возчик с дровяного склада, посыльные, почтальон. Все хорошо известные в доме люди. Все они побывали до пяти вечера. Был ли кто после этого, он уже не видел.

– Хорошо, с кучером все понятно! Переходи к няньке.

Алексей придвинул следующую порцию листов бумаги.

– Нянька – Василина Акимова Кулешова. Тридцати двух лет от роду. Девица. Приехала в Североеланск из деревни Богуславка Каинского уезда. Нянькой ее приняли в дом Ушаковых по рекомендации давней знакомой Анны Владимировны, жены купца Мячина, у которого жила в няньках старшая сестра Василины Варвара. Лет восемь назад Варвара вышла замуж за одного из приказчиков купца и уехала с ним в Томск, где у Мячина торговые склады и крупяная фабрика.

– У этого Мячина… – опять открыл было рот Вавилов, но поперхнулся, поймав грозный взгляд Тартищева. И тогда Иван с вызывающим видом развалился на диване, заложил ногу на ногу и закурил.

Алексей продолжал свой доклад:

– В доме Ушаковых Василина живет с момента рождения старшего сына Николая, то есть более десяти лет. Тогда еще Анна Владимировна вовсю играла в театре, и мальчик вырос полностью на руках няньки. Младшим мальчиком, по ее словам, хозяйка занималась больше, чем старшим, но няньке тоже забот хватало. Тема был крайне болезненным мальчиком, избалованным и капризным.

– Не уходи в ненужные подробности, – предупредил его Тартищев. – Говори конкретно, что еще занятного нянька рассказала?

– По большей части то же самое, что и конюх. Правда, вспомнила гораздо больше имен посетителей, но это также все обычные в доме люди. По ее словам, что хозяин, что хозяйка известны в городе как люди добрые, не жадные, отзывчивые. Многим помогали, и изрядно, поэтому некоторые людишки, как Василина их называет, их добротой частенько пользовались, но резона убивать всю семью ни у кого из них не было. Кто ж будет убивать курицу, которая несет золотые яйца? А напоследок она рассказала мне, что… – Алексей сделал паузу и окинул Тартищева и Ивана многозначительным взглядом, – часа за два до отъезда хозяйки и Темы в монастырь в доме появился ученик шестого класса частной мужской гимназии Рейница Витольд Журайский, который три или четыре раза в неделю давал уроки старшему сыну Ушаковых. Николай был не слишком прилежным учеником и даже имел летнюю переэкзаменовку по арифметике и географии. Так вот, вместо того чтобы заниматься уроками, учитель и ученик принялись стрелять пистонами из детского свинцового пистолетика, который принес с собой Журайский, сначала в комнате у Николая, потом перешли в гостиную, появлялись на кухне, в столовой. Причем громко хохотали, когда кто-нибудь из прислуги пугался выстрелов. Горничная при этом тоже хохотала и всякий раз взвизгивала, когда Журайский направлял на нее пистолет и кричал: «Руки вверх!» или «Сдавайся!».

Маленький Тема бегал за озорниками хвостиком и умолял их дать ему хотя бы разок выстрелить из пистолетика. Мать хозяина пыталась их урезонить, но Журайский положил на стол в гостиной ленту с пистонами и ударил по ним рукоятью пистолета. Хлопок получился громкий, как при настоящем выстреле. Евдокия Макаровна даже подскочила на стуле от испуга и подняла крик на весь дом, особенно когда заметила на скатерти прожженные порохом дырки. За такие пакости мне в детстве тоже изрядно попадало, – усмехнулся Алексей и уточнил: – После этого за озорников взялась Анна Владимировна, отругала их и выдворила из комнат. Николая, кажется, оттрепала за ухо, а Витольду пригрозила, что откажет ему в репетиторстве, потому что он не умеет вести себя прилично в чужом доме. Мальчишки ушли в комнату Николая. Хозяйка в это время велела Василине собирать Тему в гости, а горничной приказала предупредить Никифора, чтобы он заложил экипаж для поездки в монастырь… – Алексей перевернул последний лист бумаги и накрыл его ладонью. – Вот, в принципе, и все, что мне рассказала нянька. Думаю, нам следует навестить этого Журайского, и немедленно. Хотя пистолет у него был игрушечный, но стрелять-то он стрелял… И потом, никто не знает, когда он ушел от Ушаковых.

– Сам Ушаков вообще про него не вспомнил, – уточнил Тартищев. – Вполне возможно, он об этом Журайском вовсе не знает.

– Да, детьми полностью занималась Анна Владимировна, – согласился с ним Алексей. – Василина говорит, что учителей она многих перебрала, пока не остановилась на Журайском. Дескать, молод еще, но не пьет, не сквернословит, и тем пяти рублям, что она ему платила в месяц, рад будет, так как вынужден сам зарабатывать, чтобы оплачивать учебу в гимназии. Мать у него старая, больная женщина.

– Про выстрелы Ушаков тоже не упомянул, вероятно, работал в кабинете, а здесь, насколько вы заметили, двойные двери, так что шум извне не пробивается. – Тартищев посмотрел на часы. – Четвертый час ночи. Самое собачье время, но делать нечего. Придется ехать к Журайскому. Пока этот гимназист – единственная зацепка в нашем гнилом деле.