Часть II

Глава 1

На столе перед Иваном в заполненной окурками медной пепельнице тлела самокрутка. Это было первейшим признаком того, что старший агент сыскной полиции Вавилов страдает. Замедлив шаг на пороге, Алексей окинул быстрым взглядом кабинет, в котором наряду с шестью агентами ютились они с Иваном. Сейчас те, кто помельче рангом, были в разгоне: выполняли поручения старших коллег, ловили на базаре щипачей, следили за «раками» – портными, что перешивали краденые вещи в трущобах на Разгуляе, или отирались среди голи перекатной на Хлудовке в надежде узнать что-нибудь занятное, для сыскных дел весьма важное: кто из «деловых» осел в городе, не крутятся ли где новые шулерские «мельницы» и не замешаны ли беглые с каторги в нападении на почтовый дилижанс, следовавший из Омска в Североеланск…

Но Иван и Алексей были теперь на особом счету, занимались самыми сложными преступлениями: убийствами, разбоями, грабежами, поджогами, и поэтому уже который день маялись от безделья. Ни тебе громких убийств, ни заезжих шаек, ни доморощенных банд… И кражи тоже все мелкие, скучные, без выдумки: то стянули штуку материи у лавочника, то с ночного извозчика целковый сдернули, то мастеровые без повода напились и у офени лоток с товаром отобрали и тут же бросили. Но крику-то было, крику! Офеня горластый попался, весь околоток на уши поставил, пока озорников не доставили в участок и не посадили в холодную.

Алексей неслышно вошел и встал за спиной приятеля. Всю поверхность стола, лежавшие на нем бумаги и даже захватанное множеством рук пресс-папье покрывали пушистые серые хлопья. Иван даже не удосужился сдуть пепел. Это говорило о крайней степени отчаяния, и Алексей тотчас понял его причину. Вавилов составлял очередную сводку для Тартищева о преступлениях, совершенных в губернии в прошлом месяце.

Это было нудное и неблагодарное дело, и друзья сговорились заниматься им по очереди. Правда, Иван всякий раз, как только наступал его черед писать бумаги, находил тысячу причин, чтобы перекинуть их Алексею, порой умолял его, порой ссылался на чрезмерную занятость. На сегодняшний день его долг составил три месяца, и Алексей самым безжалостным образом отверг его просьбы и даже вышел из кабинета, чтобы не видеть, как терзается приятель, стараясь свести воедино все происшествия, имевшие место в мае.

Сквозь висевшие над городом дождевые тучи впервые за многие дни проглянуло солнце. И сразу все вокруг засверкало, засияло, засветилось первозданной чистотой и свежестью молодой зелени, первых цветов в скверах и палисадниках, нетронутой травки на лужайках… Улицы запестрели летними нарядами дам, а сердца даже самых упрямых холостяков учащенно трепыхались и сбивались с ритма при виде нежных личиков местных барышень, число которых на улицах Североеланска увеличивалось с каждой весной чуть ли ни в геометрической прогрессии.

Совсем недавно отцвели черемуха и дикая яблоня, но на смену им пришли сирень и рябина. Воздух был насыщен горьковато-терпкими запахами зелени, влажной земли и… аммиака. Неподалеку находилась стоянка извозчиков, но это обстоятельство отнюдь не испортило Алексею настроения. За четыре года службы в полиции Алексей научился определять, что в жизни важнее: извозчик под рукой или более приятные ароматы. А со временем и вовсе перестал обращать внимание на подобные мелочи.

Он спустился в скверик напротив здания полицейского управления, постелил на непросохшую скамейку газету и уселся на нее, подставив лицо теплому ветерку. По дорожкам сквера сновала детвора, те, что попроще и победнее, играли в стуколку или в бабки, девочки прыгали через скакалку и в классики. Те, что богаче, степенно шествовали в сопровождении гувернанток и учительниц, но с сожалением косились в сторону своих сверстников, не обремененных условностями и воспитанием.

Напротив скверика, на втором этаже управления виднелось окно, за которым исходил потом над полицейской сводкой старший агент Вавилов, а его напарник Алексей Поляков в это время наслаждался редкими минутами свободы. Начальство соизволило отбыть в кратковременный отпуск, другими словами, Тартищев внял наконец просьбам Анастасии Васильевны и повез ее вместе с маленьким Сережей и нянькой на заимку. Алексей знал, три дня пролетят незаметно. Федор Михайлович вернется и свое возьмет с лихвой. Вспомнит он и про те дела, которые еще с осени отнесены в разряд «темных», и про те, по которым преступники хотя и определены, но до сих пор не пойманы… И неизвестно, когда еще получится побездельничать, как сегодня, посидеть под солнышком, понежиться под его лучами, ни о чем серьезном не думая и не беспокоясь по поводу грядущего разноса от начальства.

И все было бы хорошо, если бы Алексея не мучила совесть. Он знал, что Вавилов почти не спал ночью. У его младшего резались зубки, малыш капризничал, и Иван, позволив отдохнуть Маше, до утра возился с сынишкой. А после явился на службу усталый, невыспавшийся и злой, как тысяча чертей.

Алексей снова посмотрел на окно, оттуда валили сизые клубы дыма. И это однозначно подтверждало: Иван снова засмолил свою самокрутку. И тогда старший агент сыскной полиции Поляков встал со скамейки и покинул скверик.

Иван сидел все в той же позе, в которой Алексей оставил его час назад. Перед ним лежала стопка чистых листов бумаги, правда, на первом из них уже красовался заголовок, и вся страница была испещрена мелким убористым почерком. Грамоты Ивану недоставало, зато почерк у него был замечательный, буковка к буковке, словно бусы на тонкой девичьей шейке. Однако сейчас он занимался тем, что меланхолично следил за мухой, явно побывавшей в чернильнице. Она едва ползала по бумаге, оставляя на ней черные извилистые полосы. Иван, подперев щеку ладонью, с самым глубокомысленным видом наблюдал, как важный документ превращается в форменное безобразие, затем вздохнул, поддел муху пером и вернул в чернильницу. Через секунду опять извлек на свет божий, подержал на весу, давая стечь избытку чернил, и вновь отправил ее в путешествие по испорченной сводке.

– Маешься? – спросил вкрадчиво Алексей и положил руку на плечо товарища. – Казенное добро переводишь?

Иван дернул плечом, но не обернулся. Показывал, что до сих пор обижается. Но Алексей на это не поддался. Он понимал: если сейчас пойти на поводу у своего слишком ловкого приятеля, то сводки ему писать до морковкиных заговен. Иван найдет способ, как переложить эти обязанности на молодые плечи, на те, что поближе. Разумеется, это будут его, Алексея, плечи, а Вавилов не испытает при этом ни малейших угрызений совести.

– На чем застрял? – справился он деловито и выдернул бумагу из-под руки Ивана. Отправил щелчком в мусорную корзину многострадальную муху и прочитал вслух то, что успел изобразить приятель во время двухчасового корпения за столом:

– Донесение Его Превосходительству, Господину Полицейскому исправникуСевероеланской губернии, Батьянову Аристарху Ивановичус приложением полицейской сводки происшествий, имевших место быть в Североеланской губернии в мае месяце 1892 года от Рождества Христова.

1. 2 мая сего года на горе вблизи села Киреево Тесинского уезда с крестьянином Костомаровым повстречались восемь человек, ехавшие в повозке, с ямщиком в солдатской форме. Остановили Костомарова: «Что, самогонку везешь?» Тот ответил, что нет. Тогда неизвестные злоумышленники начали обыскивать телегу Костомарова и его карманы, из которых взяли портмоне с 9 рублями денег и из телеги два фун. сахара и полтора фун. табака, ударили его два раза с приговором «сволочь» и спокойно направились к Тесинску. Через два часа были задержаны урядником Зайцевым и опознаны крестьянином Костомаровым. Помещены в холодную, ведется дознание, так как есть подозрение, что сия шайка совершила несколько налетов на крестьянские обозы в соседней, Емельяновской волости.

2. В ночь на 5 мая сего года было совершено неизвестными злоумышленниками разбойное нападение на лавочника Ситничука, проживавшего по Береговой Качинской улице в доме № 12.

Раненый Ситничук, промаявшись несколько дней и не приходя в сознание, скончался. Но еще до его смерти, по точно установленным данным, были арестованы два главных участника разбойного нападения – Мишка Кривой (Михаил Пустоселов) и Николай Юсупов. Оба они известные преступники-рецидивисты с богатым прошлым, каждый по четыре раза был осужден уголовным судом за крупные кражи. Отбывали наказание в арестантских ротах, но по выходе на свободу снова включились в преступный промысел.

При задержании Пустоселова отличились околоточный третьего околотка Колобов, городовые полицейской стражи Захаров, Петров и дворник Агеев. Возглавил задержание агент управления сыскной полиции Корнеев.

Когда полицейские вместе с понятыми явились в квартиру Пустоселова, проживавшего за Качей по Подгорной улице в доме Громова, то нашли лишь его сожительницу Федосью Тарущенко, костюм преступника да его сапоги. И только после более тщательного обыска агент Корнеев обнаружил Пустоселова, спрятавшегося за русской печкой.

Другой участник разбойного нападения, Юсупов, был арестован в Николаевской слободе. «Жаль, что сплоховал, а то бы не дался просто так!» – заявил он полиции, нашедшей у него при обыске револьвер и десять пуль к нему. Оба задержанных злоумышленника категорически опознаны женой умершего Ситничука и другими лицами и в данное время находятся в старом своем жилище – Североеланском остроге. Есть подозрение, что Пустоселов и Юсупов были причастны к ограблению дома барона фон Миллера зимой сего года.

Дело это отнесено в разряд «темных», так как преступление совершено в отсутствие хозяев в промежутке времени с января по март, то есть когда семейство Миллера и он сам находились на водах в Австрии. Есть свидетели, которые заметили человека, похожего на Юсупова, вблизи усадьбы Миллера в означенное время. Ведется тщательное расследование…

По-моему, слишком много лирики, – сказал Алексей, приступая к чтению второго, не изгаженного мухой листа.

Иван на его замечание неопределенно хмыкнул и принялся разглядывать свои пальцы, изрядно испачканные в чернилах.

– Впрочем, Батьянов любит, чтобы излагали подробно, – добавил Алексей на всякий случай, чтобы у Вавилова не появилось желания передать сводку тому, кто уже поднаторел в составлении подобных документов. И продолжал читать вслух: – 3. 12 мая сего года по дороге из станицы Калымской вблизи хутора на второй версте от Рузинского завода на проезжавшего по своим торговым делам казака Кубенина напали двое выскочивших из тайги неизвестных и при участии ехавшего с Кубениным провожатого Козлова нанесли ему две раны в голову гирькой и ограбили его. После этого злоумышленники, сев в подъехавшую к ним из тайги подводу, скрылись неизвестно куда. О происшедшем производится дознание, и двое из злоумышленников уже задержаны.

4. 16 мая сего года у мещанина города Кадинска Алексея Ильина украдена из ограды лошадь – кобылица карей масти, оба уха пороты, хвост острижен. Уездным приставом Лалетиным приняты самые энергичные меры к розыску вышеупомянутой лошади. На следующий день, утром, воры были задержаны в с. Михино и помещены в арестантскую. Ведется дознание.

5. 20 мая в лавку купца Калугина, проживающего по Садовому переулку в Североеланске, в собственном доме, ворвались четверо вооруженных револьверами неизвестных людей и произвели грабеж, взяв около 120 рублей деньгами и на неизвестную еще сумму разных вещей. В настоящее время двое грабителей задержаны, опознаны потерпевшим и находятся в арестантской камере уголовного сыска. Часть похищенных вещей отобрана.

6. 21 мая сего года прачка Белянина, похитившая разного имущества на 200 рублей, арестована и переведена в тюрьму.

7. 22 мая взяты с поличным преступники Моисей Кошкин и Евдоким Карпеев, которые пытались ограбить австрийского подданного Вайса. При попытке к бегству злоумышленник Карпеев убит агентом сыскной полиции Гвоздевым. Кошкин был помещен в арестантскую, где дал признательные показания…

Зачем сводку испортил? – поинтересовался Алексей, отложив в сторону прочитанные бумаги. – Полдня сидишь, а результатов – ноль.

– Сил нет подобную чепуху писать! – произнес с досадой Иван и отодвинул от себя стопку бумаг. – Ни одного стоящего преступления. Все очевидные, ничего интересного. По краже у Миллера много непонятного! Но Юсупов, думаю, рано или поздно расколется. За него сам Федор Михайлович взялся! – Он снизу вверх посмотрел на Алексея. – Но, смотри, уже три месяца по всякой ерунде работаем. Хоть бы шайка какая стоящая появилась, чтобы кровь разогнать, а?

– Типун тебе на язык! – засмеялся Алексей. – Хочешь по жаре с высунутым жалом бегать?

– Да лучше бегать, чем в кабинете от духоты загибаться, – вздохнул Иван и тоскливо посмотрел на сводку. – Этой дряни вздумалось в чернильницу свалиться. Я думал, она утопла, пером поддел, а она, глянь, извернулась и прямо на бумаги. Придется переделывать, глаза б мои на эту сводку не глядели. – И весьма красноречиво уставился на Алексея.

– Видишь, наш Егор^[1] опять отличился, – сказал Алексей, словно не замечая умоляющего взгляда приятеля. Он взял в руки сводку и прочитал: – …Через два часа задержаны урядником Зайцевым и опознаны крестьянином Костомаровым. – И улыбнулся. – Я уж думал, он в отставку подался, нет, смотрю, жив курилка! Служит!