Глава 8

Войдя в квартиру, Александра долго стояла у зеркала в прихожей. Задумчиво поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, она не разглядывала себя, а словно хотела заглянуть внутрь той женщины, что отражалась в загадочном серебряном стекле. Потом, нахмурившись, вздохнула, прошла в комнату, переоделась в легкий халатик, умылась и отправилась на кухню. Там, включив чайник, подошла к окну.

Уже совсем стемнело. Желтые круги тусклого фонарного света расползлись по всему двору. Проснувшийся ветер швырял в прохожих охапки уже увядших листьев. Где-то хлопала входная дверь да изредка слышался детский плач – у соседей недавно родился внук.

Александра обвела взглядом притихший двор и вдруг нахмурилась. На детской площадке, совершенно пустой, так и сидел понурый одинокий мужчина. Александра, конечно, не видела его глаз, но отчего-то ей казалось, что они полны тоски и отчаяния.

Прикусив губы, она угрюмо побарабанила пальцами по подоконнику, тяжело вздохнула, а потом вдруг резко развернулась, и, как была, в легком халатике, выскочила на лестничную площадку.

Не дожидаясь лифта, Александра выбежала из подъезда, пронеслась по двору до площадки и затормозила перед остолбеневшим от неожиданности мужчиной.

– Быстро вставай и двигай за мной, – скомандовала она. – Если не хочешь, чтобы я простудилась, поднимайся скорее. Ну?

Опешивший незнакомец послушно встал с лавочки и безропотно двинулся за Александрой.

Они молча вошли в лифт, без слов доехали на пятый этаж и в полном же молчании переступили порог ее квартиры. Мужчина, закрыв за собой дверь, недоуменно остановился у входа. Он сконфуженно переступал с ноги на ногу, очевидно, стыдясь своей нечистой обуви. Хозяйка, стараясь не глядеть на него, чтобы не смущать, сбросила промокшие тапочки.

– Ну же, снимайте свой пиджак, разувайтесь и проходите… Туда… В комнату.

– Как это? – незнакомец растерянно посмотрел на нее. – Не боитесь? Вы же меня совсем не знаете.

– И что? – она запальчиво глянула на него, сдвинув брови. – Убьете меня?

Он, обескураженный ее прямотой, нерешительно качнул головой.

– Нет, конечно. Но… Я – чужой человек. Народ сейчас даже тени своей боится, а вы меня в квартиру зовете…

– Во-первых. Не смотрите, что я меньше вас ростом. Я – сильная и смелая, и сама задушу любого, понятно? А во-вторых, уж в людях-то я разбираюсь. И вижу, что человек вы, хоть и запущенный, грязный и неопрятный с виду, но внутренне – беззлобный и растерянный. Вот так. У меня глаз – алмаз. И не вздумайте мне перечить, – она прошла в комнату и поспешно вернулась. – Нет. Не проходите, постойте там. Я сейчас…

Мужчина обреченно замер у входа. Минуты через две Александра опять показалась в коридоре и положила на низкую тумбу под зеркалом стопку вещей.

– Так… Ванная комната справа. Вот полотенце, вымойте руки и умойтесь. Это футболка и брюки папины. Он у меня такой же высоченный, как вы. Думаю, подойдет.

Пораженный происходящим, мужчина долго молчал, боясь даже дышать. Стоял, то сжимая ладони, то пряча руки в карманы, то закручивая пуговицу…

– Ну? Чего стоите? – Саша досадливо сморщилась. – Язык проглотили от счастья? И перестаньте пуговицу крутить, оторвете.

– Нет, – мужчина неуверенно отступил назад, – не нужно этого. Ничего не нужно. Неудобно. Я ведь не попрошайка, мне ничего не надо. Лучше я пойду. Неловко мне, совестно.

Александра, устав от нелепого препирательства, сразу рассвирепела.

– Скажите на милость, какой гордый! А в грязи ходить гордости не нужно, да? Или тебе в бомжа играть больше нравится? Так иди, чего стоишь? Проваливай.

– Да что вы ко мне пристали? То иди со мной, то уходи… Чего вам надо?

– А ничего не надо, – Александра нахмурилась. – Просто жалко тебя, дурака. Я же вижу, ты случайный там человек… Так и пропадешь на улице. Понятно же, что ты не пьяница, не бандит и не воришка. Так сказать, бомж поневоле, да?

Он, насупившись, тяжело вздохнул. Потом решительно шагнул вперед.

– Давайте полотенце…

– Вот-вот, давно бы так, – она усмехнулась. – Молодец! Иди умывайся. Там целлофановый пакет большой, вещи свои в него сложи. Мойся, а потом на кухню иди… Вот туда, прямо дверь.

Когда, спустя минут пятнадцать, он смущенно вошел на кухню, Александра удивленно ахнула:

– Бог мой, да ты просто Аполлон!

Незнакомец и вправду был очень хорош собой: высокий, худощавый, темноволосый, синеглазый, со светлой, без желтизны, кожей. Мужчина казался немного истощенным, измученным, утомленным, но не производил впечатления пьяницы или попрошайки. Сконфуженно опустив глаза, он остановился у дверного косяка, не зная, что делать дальше.

Александра, заметив его робость, одобрительно хмыкнула.

– Вижу, совесть свою ты на улице не потерял. Это здорово! Как зовут тебя, странник?

– Арсений, – тихо отозвался он. – Можно просто Сеня.

– Ого! Арсений? – Александра пораженно захлопала ресницами. – Вот так да! Оказывается, и бомжи бывают с такими роскошными именами!

– Я не бомж. Я ж вам говорил…

– Ну, ладно, ладно, – Александра примирительно улыбнулась, – не дуйся. Никто не собирается тебя ущемлять или оскорблять. Наоборот, я помочь хочу. Ну, садись, чего стоишь? А меня зовут Александра. Сашей можешь называть.

– Спасибо, – мужчина осторожно присел на стул.

– За что? – стоя у плиты, она резко обернулась.

– За доверие, – он внимательно посмотрел на эту странную рыжеволосую женщину с кучей крохотных веснушек вокруг носа. – За милосердие.

Александра, поджав губы, налила в чашки свежезаваренный чай, достала варенье, порезала лимон, сыр, колбасу и хлеб. Подвинула все это к гостю.

– Ужина у меня нет. Не успела. Пей чай, ешь бутерброды. Давай… Без стеснения. Заодно расскажешь о себе, откуда ты такой здесь взялся. Должна же я знать, кто папины вещи надел, правда? Не всякому такая честь выпадает.

Арсений, выпив чай, долго смотрел в пустую чашку, о чем-то размышляя. Саша его не торопила. Терпеливо ждала.

– Даже не знаю, с чего начать, – он пожал плечами.

– Начни сначала. Так проще.

– Еще бы знать, где начало… Это ж не клубок, за ниточку не потянешь…

Но все же, вздохнув, начал свой нелегкий рассказ…

Раннее детство Арсения прошло в военном гарнизоне Закавказского военного округа. Танковый полк, базирующийся неподалеку от маленького армянского села, стал для маленького мальчика родным домом.

Семья у них случилась удивительная: мама – армянка, папа – русский. Они служили в полку, поэтому и жили в гарнизонном городке. Мама, стройная черноволосая красавица, работала медицинской сестрой в госпитале, а папа, офицер, военный инженер по образованию, следил за техническим состоянием танков.

Родители были красивой парой, любящей и счастливой. На праздниках, случающихся в их военной жизни не слишком часто, они вдвоем пели песни, готовили мясо по каким-то особым рецептам. Мама, выбрав крошечные виноградные листья, заворачивала долму, пекла вкуснейший торт Микадои, собственноручно заквашивала легендарный мацони.

Но, говорят, счастье долго не гостит в одном доме. Как это обычно бывает, все рухнуло в одну минуту. В начале девяностых годов великое государство распалось на несколько небольших стран, которые так сильно мечтали о своей независимости, что, не подумав о последствиях, с радостью кинулись в эту авантюру.

Начались повсеместное обнищание, непривычная безработица, вдруг проснулись мошенники, стали прокручиваться махинации и возникли липовые денежные пирамиды, отнимающие у растерянного народа последние сбережения. Миллионы людей, сразу оказавшихся без родины, без гражданства, без денег, сорвались со своих привычных мест и двинулись на историческую родину. Из стран Средней Азии, Закавказья и Прибалтики тысячи семей ехали в Россию в поисках спокойствия, работы и элементарного благосостояния.

Родители Арсения, не понимая, что будет дальше с военной частью на территории чужой страны, быстренько подсуетились и, воспользовавшись связями отца, перебрались в другой танковый полк, в среднюю полосу России.

Все, вроде бы, и наладилось. Появилась небольшая служебная квартира. Мама опять стала работать в госпитале, отец по-прежнему пропадал в гарнизонных мастерских боевой и транспортной техники. Но все же куда-то пропало то задорное и бесшабашное веселье, которое царило в их доме до переезда.

Арсению тогда едва исполнилось десять лет, и он, уезжая из Армении, оставил там друзей, веселых, беззаботных, умеющих делиться, способных драться и мириться с одинаковым рвением и состраданием, независимо от национальности, материального благополучия и родительской должности. Они просто были равные среди равных.

В новом гарнизоне все складывалось иначе. Отец, с его въедливым и дотошным характером, никак не мог вписаться в команду новых сослуживцев. Дома он, чуть не плача, рассказывал маме о бесхозяйственности, лености и безразличии некоторых однополчан. Мама, для которой это внезапное переселение и без того оказалось тяжелым ударом, тихо его жалела, гладила по голове и что-то ласково шептала.

Ей было несладко в этой новой для них жизни. Ее, армянку по национальности, страшно тянуло обратно, в теплую и солнечную Араратскую долину. Она, как роза, вырванная из родной почвы, мерзла, сохла и увядала. Привычная работа в госпитале отвлекала от переживаний, но не избавляла от тоски. И кто знает, чем бы все закончилось, если бы не ужасное происшествие, которое спасло маму, но стало губительным для отца.

Арсению тогда только-только исполнилось семнадцать.

Полк готовился к плановым учениям. В то нелегкое время всегда чего-нибудь не хватало: то горючего, то деталей, то боеприпасов… Офицеры нервничали, иногда ссорились, чего-то требовали у вышестоящего начальства, срывались на подчиненных.

Говорят, где тонко, там и рвется. Во время испытаний новой техники что-то пошло не так, и взорвавшаяся машина унесла несколько человеческих жизней. Отец находился близко к месту трагедии. Он остался жив, но ему оторвало ногу и все пальцы на левой руке.

Арсений и теперь помнит тот ужасный день. Рыдающая, сразу поседевшая, мама переселилась в госпиталь, чтобы находиться возле отца, который не хотел жить. Бесконечные комиссии, нескончаемые разбирательства, продолжительные беседы и допросы… Казалось, этому не будет конца и края.

Отцу пришлось уйти в отставку. Перед этим он, выписавшись из госпиталя, всю ночь проплакал. Скупо, по-мужски, судорожно глотая слезы. Уткнувшись маме в плечо, что-то бормотал, горько сетовал на судьбу, просил то воды, то таблеток… И мама, успокаивая мужа, вдруг поняла, что теперь именно она, волею судьбы, оказалась опорой семьи, ее защитницей и поддержкой.