Глава 9

Лето, подступившее незаметно, оказалось очень теплым и сухим. Курсанты Суворовского училища, где давно преподавал Тихон, сдавали летние экзамены и готовились к поездке домой на каникулы. Тихон их понимал: устали, соскучились, переволновались… Еще бы, первый год обучения дается нелегко. Но жаловаться суворовцы не привыкли: сцепили зубы и – вперед… К победам. Только так.

Сегодня же Тихон, свободный от работы и дежурства в училище, решил поехать к другу на дачу. Конечно, и в городе они виделись частенько, но все как-то не получалось спокойного разговора: то друг куда-то торопился, у военных ведь жизнь не простая, беспокойная, то Тихон никак не мог оторваться от своих мальчишек, все опекал их, обучал, воспитывал.

А посидеть спокойно, пообщаться, поговорить давно хотелось.

И все этому желанию теперь способствовало: у друга внучка долгожданная родилась месяц назад, и жена его, естественно, сразу отправилась к дочери. И у Тихона в училище учебный год закончился, время свободное появилось. И вот сегодня, вырвавшись, наконец, из цепких объятий огромного города, он мчался в маленькую деревушку, где его лучший друг несколько лет назад построил большой деревянный дом и посадил яблоневый сад, о котором мечтал всю жизнь.

Дорога беспокойно вилась меж лесов и небольших поселений.

Солнце, проснувшееся спозаранку, нещадно палило. Небо, словно полинявшая или застиранная скатерть, давно утратило свой первоначальный глубокий цвет, и немыслимая его высота отсвечивала скорее чем-то белесым, чем голубым.

Тихон от жары не страдал.

Во-первых, кондиционер в автомобиле работал исправно, то и дело выбрасывая в салон машины очередную порцию студеного воздуха, а во-вторых, годы, проведенные когда-то в Афганистане, научили его организм легко справляться со зноем.

Вспомнив про далекий Афган, Тихон сразу нахмурился и помрачнел.

До сих пор, столько лет спустя он так и не научился спокойно думать о том, что случилось с ними в тех краях… В стране, где полегли лучшие друзья, там, откуда возвращались седоголовые парни с потухшими глазами, там, где судьба страшно испытывала его на прочность и выдержку.

До сих пор он, взрослый мужик, кричит по ночам во сне, опять и опять вынося из огня разорванного снарядом друга, до сих пор скрипит зубами, вспоминая, как рыдали матери, получая похоронки, до сих пор плачет, глядя на давние фотографии, пожелтевшие от времени, на которых его погибшие друзья весело смеются, дурачась перед боем…

Сколько потерь… Сколько смертей…

Сколько страшного горя.

Вдруг разволновавшись, Тихон осторожно съехал на обочину, густо поросшую травой и высокими лопухами. Заглушив машину, вышел из нее и, задохнувшись от чистого и свежего деревенского воздуха, тут же почувствовал, как кружится голова.

От всего сразу…

И от нахлынувших воспоминаний, и от тяжких переживаний, связанных с безуспешными поисками первой семьи, и от первородной тишины, царящей здесь, всего в каких-то сорока километрах от огромного, никогда не спящего города.

Хотелось навсегда затеряться среди этих вековых деревьев, высоких трав и дурманящего воздуха, напоенного ароматом утренней росы, жаркого солнца и сладких ягод, как раз созревших в чаще леса.

Мужчина вернулся к машине, открыл обе передние дверцы и сел на пассажирское кресло, прикрыв глаза.

И тут же его память, сохранившая все до мельчайших подробностей, поспешно перелистнула давние страницы воспоминаний и вернула его в те страшные годы.

Как теперь он помнил последний год жизни с Дашей, рождение дочери, их счастье…

Дочь родилась в августе восемьдесят четвертого. А в декабре его отправили в Афганистан.

Вот и все. Только четыре месяца.

Четыре месяца бесконечной любви, объединившей их троих в единое целое.

Четыре месяца, которые он потом вспоминал всю жизнь.

И он, погибший и воскресший, раненый и потерявший память, живой и плененный – он всегда чувствовал, что где-то в уголке души есть тонкая струнка, какая-то крепкая ниточка, которая не дает погибнуть, держит его в этой жизни, заставляет бороться.

– Боже мой, – мужчина покачал головой, – какую жизнь я прожил… Врагу не пожелаешь.

Тихон опять закрыл глаза, окунувшись в далекое прошлое…

Их командировали в эту чужую, непонятную, далекую страну в самом конце года.

Декабрь в России тогда был студеный, ветреный, морозный. Но Тихон не чувствовал ни холода, ни мороза, потому что старался хоть как-то отвлечь Дашу от переживаний и тревоги, от страшных мыслей и горьких слез. Ничего не выходило, попытки его были тщетны: он и сам впадал в глухую тоску, видя бесконечное отчаяние в глазах любимой.

Все из рук валилось, ничего не получалось…

Слыша по ночам, как Даша потихоньку плачет в подушку, он нежно обнимал любимую, но слов утешения так и не находил…

Да и что тут скажешь?

Похоронки в их военный городок стали приходить все чаще и чаще, и этот проклятый вертолет, называемый «Черный тюльпан», все чаще привозил страшный груз обезумевшим от горя родителям.

Даша так похудела за две недели до отправки мужа в Афган, что вещи на ней болтались, словно были с чужого плеча.

В тот день, когда их часть должны были перебрасывать за кордон, он крепко обнял почерневшую от горя жену и тихо сказал:

– Ну, перестань… Пожалуйста, перестань! Дашка, милая, не плачь… Я вернусь! Обещаю! Вот увидишь… Держись! Ты только держись! Слышишь?

Уже переступая порог, он вдруг оглянулся, помолчал, стараясь запомнить лицо любимой, и еле слышно прошептал:

– Я люблю тебя! Ты только помни…

Он ушел, острожно прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить спящую четырехмесячную дочку и, кусая до крови губы, чтобы самому не разрыдаться, бежал до самой машины, где уже сидели с вещами его ребята.

Он ушел.

И оборвалась, закончилась та светлая и чистая полоса его жизни, которой, как казалось, суждено было длиться вечно.

А может быть, это неизбежность: все рано или поздно заканчивается? И у бесконечного счастья есть положенные судьбой границы?

Тихон, вдрогнув от гула проезжающей мимо машины, открыл глаза и, вздохнув, вернулся в день нынешний.

Да, пора ехать… Пора.

Он оглянулся.

День плавно перетекал в душный вечер. Тихон засуетился, он не любил опаздывать, а уж к Сергею – тем более.

Серега самый близкий друг, да уже и не друг вовсе, а просто родственник, ведь столько лет, проведенных бок о бок, делают людей похожими друг на друга.

Сергей – это особая история.

Это человек, которому Тихон до сих пор готов поклониться в ноги, ведь именно он, Сергей Проханов, вытащил его из плена. Спас его тогда, когда это уже становилось практически невозможным… Ограниченный контингент Советских войск готовился покинуть Афганистан. Наших ребят, наконец, выводили из этой страны, где сложили головы самые лучшие и бесстрашные.

Время, конечно, всех меняет. Мы не молодеем, да это и понятно. И Серега изменился. Да и то сказать: генерал!

Голова поседела, погрузнел, потяжелел, но улыбка – озорная и приветливая – и сейчас, как в юности, сияет на его лице.

Встретившись, они крепко обнялись.

– Ох ты, чертяка! – Сергей обнял друга за плечи. – Даже и не верю, что ты сюда выбрался. Молодец! Ну, пойдем, пойдем, хвастаться буду…

Они до ночи сидели на открытой веранде.

Пили домашний ликер, который каждый год готовила жена Сергея по своему уникальному рецепту, ели сочное мясо, запеченное здесь же на мангале, и неспешно беседовали. Вспоминали молодость, друзей, свою часть, потом, конечно, Афган…

Сергей, помолчав, поднял печальные глаза на друга:

– Афганистан изменил нас всех. Всех, кто хоть как-то соприкасался с ним, этой войной, их людьми.

– Да, – тяжело вздохнул Тихон, – я часто беседую с ребятами, которые вернулись оттуда… Знаешь, у каждого раненое сердце, больная душа, изломанная жизнь.

– Этому есть объяснение, – Сергей нахмурился, – разве можно забыть свою смерть? Свою! А ведь мы все умирали там в каждом бою… В глаза ей, костлявой, глядели. А когда твой товарищ погибает на твоих руках или лежит рядом, разорванный снарядом, ты ведь тоже умираешь. От отчаяния, от горя, от злости и ненависти… От бессилия.

Сергей сжал кулаки и взглянул на друга:

– Я часто вспоминаю тот день, когда увидел тебя там, на дороге, в этой телеге, без памяти, оборванного, бородатого… Мне до сих пор жутко! У тебя были такие пустые глаза! Совершенно пустые. Бездонные. Как та пропасть, в которую ты скатился во время боя. Честно говоря, я думал, ты никогда не вернешься к нормальной жизни, ничего не вспомнишь, просто будешь медленно умирать или жить, как овощ…

Тихон чуть побледнел и кивнул:

– Я все помню… Помню, как солнце и песок сжигали меня. Знаешь, мне так страшно, как тогда, никогда не было и, надеюсь, уже не будет.

Сергей сочувственно вздохнул:

– Но ты молодец! Мужик! Из такой ямы выкарабкался… Силен! Все вспомнил, живешь, работаешь… Так и надо: наши не сдаются!

Он ласково похлопал друга по плечу и переменил тему разговора:

– Ну а чего ты мне не рассказываешь, как там Валентина твоя поживает? Чем ваша наследница занимается? Сколько ей уже? Четырнадцать?

Тихон рассмеялся:

– Ну, ты скажешь! Какие же четырнадцать? Шестнадцать почти.

– Да ты что? Вот тебе и невеста уже.

– Да, не говори… – Тихон задумчиво покачал головой, – летит время. Светланке уже шестнадцать будет, дак ведь и мы не молодеем. А Валюша ничего, все нормально, работает. Она ж у меня заведующая хирургией, днюет и ночует в своем отделении…

– Это хорошо, – Сергей улыбнулся, – значит, любит свою работу.

Он весело подмигнул Тихону и захохотал, откинув голову:

– А то я, клянусь, думал до сих пор, что она любит только тебя!

– Да ладно тебе, – Тихон отчего-то смутился.

– А чего ты смущаешься? – друг удивленно распахнул глаза, – забыл, что ли, как она тебя выхаживала весь этот год, пока ты без памяти в госпитале лежал. А потом сколько воевала с врачами? Молодая была, худющая, а двужильная, честное слово! Ночей не спала, все возле тебя… Смену отдежурит и опять к тебе.

И выходила ведь, подняла на ноги… Помнишь, сколько она тебе читала и сколько тестов проводила, чтобы память проснулась? Да, реабилитация трудной оказалась. Но Валя, ко всеобщему удивлению, справилась. Нет, точно – героическая она женщина, эта твоя Валентина.

Сергей встал из-за стола:

– Слушай, надоел этот ликер… Может, давай чайку свеженького заварим, вареньица достанем, вот конфеты тут какие-то есть. Торт я, правда, не купил, поленился в магазин ехать – так что обойдемся тем, что есть.

– Да и хорошо, что не купил. А вот вареньице доставай, попробую с удовольствием…

Тихону было очень хорошо здесь, рядом с другом, с которым он и учился, и воевал вместе…

Ведь это так важно, когда есть в нашей жизни человек, которому хочется полностью доверять и на которого можно надеяться как на самого себя.