Глава 3

Дмитрий Гвоздев к своим тридцати двум годам повидал всякого – и хорошего, и плохого. Но все, чем он особенно дорожил, старался далеко от себя не отпускать или умудрялся не покидать.

Родился Дмитрий в обычной семье: мама – сельский почтальон, отец – зоотехник. Во времена колхозов и совхозов хорошие зоотехники шли нарасхват, их ценили, берегли и поощряли. А вот после развала страны с такой специальностью стало трудновато, но Митькин отец работы не боялся, брался за любую, трудился честно, поэтому семья не бедствовала. Мама, шагая по селу с огромной сумкой на плече, людям улыбалась, приветливо здоровалась.

– Ой, Татьяна, золотой у тебя характер, – изумлялись местные бабки. – Ты печалям и горестям не поддаешься, людей любишь, смотришь на мир весело.

Митькина мама и впрямь родилась со счастливым характером: никогда ни на кого не обижалась, шла по жизни легко и радостно. Эта ее черта и сыну передалась.

Дмитрий еле дождался дня, когда в школу пойдет. Уж очень хотелось малышу ощутить себя школьником, отвечать на уроке, получать пятерки.

Учился мальчишка азартно, с удовольствием. Но и похулиганить любил: дергал девчонок за косы, мог подставить подножку однокласснику, поспорить с физруком, а порой и подраться с обидчиком. Но ребята на него не злились: Митька поможет решить задачу на математике, объяснит реакции по химии, подежурит в классе вместо тебя… Ему вообще было не в тягость донести кому-то портфель до дома или помочь грядки вскопать на огороде.

Но в седьмом классе жизнь Митькина переменилась. Как это обычно бывает в начале сентября, классный руководитель решила их всех пересадить так, чтобы они на уроках не болтали, учителей не отвлекали, сами не пропускали мимо ушей новый материал. Не спрашивая согласия учеников, классная дама сама приняла решение и огласила его на второй день учебного года.

Митьку посадили с Настей. И все. Мир перевернулся.

Он, проучившись с ней в одном классе целых шесть лет, поначалу не имел ничего против, девчонка и девчонка. Такая, как все. Но через неделю Настена заболела, и математичка строго глянула на парнишку.

– Что ж ты, Дмитрий? Твоя соседка по парте пропускает школу, болеет, отстает, а ты в ус не дуешь!

– А что делать? – насторожился Митька.

– Как что? Бери домашние задания, иди к своей соседке и объясняй новые темы. Двойная польза: и сам все повторишь, и девчонке поможешь. Доброе дело сделаешь.

Преданный Митька после уроков обошел всех учителей, все спросил, подготовил и отправился к однокласснице, которая жила с ним на одной улице. Настена, увидев у своей калитки соседа по парте, изумилась.

– Ты чего?

– Пришел тебе новые темы объяснять, – Митька, деловито кашлянув, принял очень серьезный вид.

– Ты? Ты что, учитель? – прыснула девчонка.

Митька недовольно покраснел, но не дал разойтись ущемленной гордости.

– Чего хохочешь, глупая? Вот отстанешь в учебе, двоек нахватаешь, будешь позором класса.

Одноклассница, обиженная такой нелестной перспективой, сердито нахмурилась.

– Что ты несешь? Я никогда еще на двойки не училась, нечего выдумывать! Ладно, заходи, так и быть…

Дмитрий переступил порог Настиного дома, огляделся, да так навсегда и оставил здесь свое сердце…

Он приходил сюда две недели – ровно столько, сколько Настя лечилась от ангины. Сначала стеснялся, держался скованно, сдержанно. Но вскоре осмелел, расхрабрился, начал подшучивать над Настиной медлительностью. Потом стал заботиться. Как-то принес миску, закутанную в полотенце, и покраснев, аккуратно поставил на стол.

– Вот…

– Это что? – удивленно округлила глаза девочка.

– Вареники. Мамка сегодня лепила, очень вкусные, сытные. Мамка сказала, тебе надо сил набираться.

Настена, радостно всплеснув руками, кинулась снимать полотенце.

– Ой, Митька, ура! Как же я вареники люблю! Спасибо тебе!

– Да ладно, – засмущался мальчишка, – ешь, пока горячие.

Настена принялась уплетать вареники, а потом призывно махнула:

– Садись рядом. Давай вместе есть. Здесь много, мне одной не одолеть!

Дмитрий до сих пор вспоминает тот день, ставший своеобразным рубежом в их с Настей жизни. Они, обжигаясь, ели горячие вареники, хохотали, облизывая масло, стекающее по пальцам…

Ребята так подружились, что стали неразлучными. В селе, конечно, их дружба не осталась незамеченной: детвора кричала им вслед «жених и невеста», подслеповатые и докучливые старухи недовольно кивали, а соседки, смеясь, так прямо и говорили Настиной матери: «Ой, Раиса, быстро же Настасья себе жениха сыскала. Гляди, обернуться не успеешь, как выскочит она замуж!»

Мама не боялась пересудов и разговоров, знала, что детская дружба ничем плохим не обернется. Но когда дочь перешла в выпускной класс, все-таки решила поговорить с ней.

Однажды, закрыв за Митькой, который полдня просидел у них в доме, дверь, Раиса выразительно глянула на подросшую дочь.

– Настюш, хочу спросить…

– Да? – дочь ласково глянула на мать. – О чем?

Не зная, как подобрать правильные слова, чтобы не обидеть свою девочку, Раиса в замешательстве пожала плечами.

– Даже не представляю, как с тобой об этом говорить…

– Что-то случилось? – встревожилась Настя.

– Не знаю… Разговор о Дмитрии пойдет.

– Про Митьку? Ну, говори.

Раиса, на мгновение задумавшись, решила сказать как есть:

– Бабы в селе болтают, что у вас с Дмитрием любовь…

– Что? – Настя так захохотала, что чуть не рухнула со стула. – Любовь? Это значит, так теперь называется?

Мать растерянно переступила с ноги на ногу.

– Чего ты хохочешь, как ненормальная? А что люди должны думать, если вы все время проводите вместе? В школу вместе, из школы вместе, и в школе за одной партой. Ну? Как людям не судачить?

Настя, насмеявшись вдоволь, подошла к матери, обняла ее и закружила по комнате.

– Мамочка, любовь у меня только с тобой! А с Митькой дружба! Понимаешь? Дружба!

– Да какая же это дружба, доченька? Ведь он глаз с тебя не сводит. А мать его, почтальонша, мне вчера по секрету поведала, что он все стены в своей комнате твоими фотографиями завесил!

– Мам, ты, главное, не волнуйся. Слышишь? Ничего плохого между нами нет и не будет. Для меня он друг, самый лучший, самый верный, самый надежный. И любви у меня к нему нет. Вернее, есть любовь. Очень сильная, очень нежная, братская. Или, как это правильнее сказать, сестринская любовь, да?

– Да ну тебя, болтушка.

Но от сердца отлегло. Тревоги утихли. Раиса знала, что дочери можно верить. Если она так сказала, можно и не сомневаться. Митька, однако, думал иначе, но про разговор этот узнал только спустя лет пять-шесть.

Много воды утекло, еще больше событий всяких произошло…

Умерла Настина мама, девушка уехала в город учиться, да и сам он поступил в институт, закрутился в суете студенческой жизни… Но любовь свою помнил, ждал своего часа. Когда Анастасия вернулась после училища, он, запыхавшись, вбежал к ней в дом, схватил на руки, закружил по комнате…

Она, не ожидая такой встречи, обняла его, заплакала. Митька, не понимая, как ее утешить, взял и брякнул с ходу:

– Не переживай, Настена, я же рядом. Теперь все пойдет по-другому. Вот поженимся, легче будет.

Анастасия, опешив от его слов, взмахнула влажными от слез ресницами.

– Что? Ты спятил? Как это поженимся?

Он, совершенно уверенный в их вечной любви, удивленно хмыкнул:

– Что как? Очень просто. Распишемся, да и все тут. Станем жить, поживать и добра наживать.

– Ты прямо как те бабки, которые еще в десятом классе за нас все решили, – усмехнулась девушка.

– Какие бабки? – недоумевающе уставился на нее парень.

И Анастасия передала ему тот памятный разговор с мамой.

Дмитрий, который уже много лет преданно любил одноклассницу, нахмурился.

– Насть, что ты выдумываешь? Какая братская любовь? Я люблю тебя с седьмого класса. Мне сейчас почти двадцать два, через год я заканчиваю институт. О чем тут думать? И потом, что бы ты там ни вбила себе в голову, запомни: я тебя никому не отдам.

С тех пор много воды утекло. Много туманов рассеялось над рекой, много закатов погасло… Много свадеб сыграли в Васильевке… А уж сколько звезд скатилось с неба – не пересчитать!

Правда, Дмитрий за эти годы сильно изменился. Из худенького высокого парнишки он превратился в здорового крепкого мужчину. Закончил институт, работал в городе на заводе инженером, но жил по-прежнему в селе. Да и зачем переезжать куда-то, когда на машине до города сорок минут. А здесь дом, родители, друзья… И главное, Настя. Зазноба, мечта, подруга и любимая…

Думая о ней, Дмитрий лишь безутешно усмехался: угораздило же влюбиться в эту упрямицу!

Другие женщины Митьку любили. Да и как не любить его, балагура, весельчака, добряка? Он к их вниманию относился снисходительно, понимал, что любая из них мечтает о семье, о верном мужском плече, о детях. Благосклонностью женской не злоупотреблял, никому ничего не обещал, не тешил собственное самолюбие.

Однако иногда, устав от вынужденного одиночества, отдавался во власть жаркой плотской любви. Забывался в объятиях очередной влюбленной в него дамы, отключался от всех проблем и тревог, словно погружался в какое-то беспамятство. А через какое-то время, поостыв, перебродив, успокоившись, покидал свое временное пристанище и поспешно возвращался домой, в родное гнездо.

Все в жизни Дмитрия вроде бы складывалось удачно. Только одно не давало ему глубоко дышать, ощущать вкус жизни и яркость цвета. Только одно его бесконечно будоражило и волновало. Будто привязанный или привороженный, мужчина все мечтал и мечтал только об одном. О том благословенном дне, когда сможет назвать эту противную, несносную Настьку своей женой.

Глава 4

Июнь раскрасил город яркими красками. Молодая листва, полная свежих соков и сил, буйствовала в парках и скверах. Аромат новой, проснувшейся зелени будоражил кровь. Чистое небо, словно чаша перевернутой лазури, поражало своей высотой.

Июнь хозяйничал в городе, посылая неугомонным горожанам столько солнца, что хотелось бродить по улицам, ловить каждый искрящийся лучик и напитываться этим щедрым, редким теплом.

Анна сгорала от нетерпения: часы на стене показывали без трех минут двенадцать, а креативный директор до сих пор не объявлялся.

– Вот бездельник, – женщина сердито сдвинула чуть подкрашенные брови, поправила холеными руками, унизанными дизайнерскими кольцами, длинные волосы и нажала на кнопку вызова.

– Да, Анна Васильевна, слушаю, – мгновенно ответила вышколенная секретарша.

Анна, опять глянув на часы, недовольно выдохнула:

– Света, где до сих пор черт носит этого лодыря? Где Мирон, не знаете?

Светлана, симпатичная, ладненькая и очень исполнительная девушка, уже лет пять работающая в агентстве секретаршей, заспешила:

– Анна Васильевна, он с утра не появлялся. Вчера, правда, допоздна сидел в офисе, готовил новый проект.

– Понятно, – Анна обреченно кивнула. – Этот-то проект я и жду. Но, видно, сегодня не мой день. Ладно. Если этот змей вдруг объявится – сразу ко мне! – Она откинулась на спинку кресла и погрузилась в воспоминания…

Это рекламное агентство, нынче очень востребованное, она создала шесть лет назад. Тогда ей только исполнилось двадцать пять.

Преисполненная благими намерениями и грандиозными планами, Анна тогда работала после университета в редакции довольно крупной газеты. Но все, что она там делала, ее тяготило, угнетало и подавляло. Девушке, получившей прекрасное гуманитарное образование, хотелось иного. Она, всегда мечтавшая о творческой работе, мучилась каждодневными рутинными обязанностями штатного литредактора. Шеф-редактор, вечно недовольный, неухоженный, громко кашляющий и хромающий на одну ногу, чуть ли не каждый день жаловался на нее главреду.

– Она не наш формат… Зачем мы ее держим?

– А она что, плохо работает? – щурил на него красные от недосыпа глаза главред. – Ошибается? Я посмотрел – образование у нее отличное, возраст тоже подходящий. Рвение и усердие у нее есть, ищите подход. Настырность – не самое плохое качество для газетного работника.

– Слишком о себе много думает, – бурчал возмущенно шеф-редактор.

– О себе… – хмурился главред, – или о работе?

– Вам бы только шутить, – шеф-редактор обиженно поджимал губы. – Вот вчера, например, я ей говорю, что концовку статьи надо исправить, она плохо читается, невнятная, невразумительная…

– А она? – главред еле сдерживал смех.

– А она, – шеф-редактор не замечал его лукавства, – так надменно глянула на меня и выдала, что текст тогда лучше воспринимается, когда имеет незаконченный или открытый финал. Мол, это дает возможность читателю подумать и сделать свой вывод. Мол, такой финал заставляет размышлять, сопоставлять и анализировать. Представляете?

– Послушайте, прекратите ее дергать, – улыбаясь, разводил руками главред. – Пусть работает. Нам такие люди нужны: не зашоренные, свободные от предрассудков, не ограниченные рамками показного приличия и лицемерия. У нее незамыленный взгляд, непредвзятый. Хорошая девчонка, не конфликтуйте вы с ней, ради бога! А то ведь сбежит от нас куда-нибудь. Таких с руками отрывают!

Шеф-редактор недовольно сутулился, раздраженно собирал бумаги в папку и, бросив желчный взгляд на начальника, яростно хлопал дверью.

Анна работала добросовестно, но, возвращаясь домой, грезила о своем деле. Кто знает, сбылись бы когда-нибудь ее планы, если бы однажды девушка не встретила мужчину, ставшего ее мужем и вмиг осуществившего ее заветную мечту.

В свои двадцать пять Анна, выросшая в обеспеченной семье, имела обо всем собственные представления и суждения. Мир ее, сформировавшийся с помощью книг, экскурсий, заграничных поездок, отличался многоплановостью, но строго делился на нужное и не нужное, важное и не важное, полезное и вредное.