Глава 2

1 марта 1940 года, Одесса

Резкий порыв сквозняка распахнул форточку. Зина поежилась от ледяного ветра и натянула одеяло до глаз. Сквозняк ее разбудил. Но она об этом не пожалела. В последнее время ей снились абсолютно бесцветные сны.

Наверное, человек, не особенно искушенный в человеческой психике, назвал бы это спокойствием и даже счастьем. Но Зина называла это скукой. Бесцветные сны, в которых ничего не происходило, будоражили ее душу, как продолжительная болезнь.

Ветер подул с такой силой, что растрепал волосы. Зина потянулась к часам на прикроватной тумбочке, щелкнула выключателем лампы.

Часы показывали 5.20. За окном не было даже признака рассвета. И несмотря на то что по календарю наступила весна, за окнами валил снег.

Она бросила взгляд на соседнюю половинку кровати – Виктора, конечно, рядом не было. Снова куда-то отправился бродить в ночь – курить, пить воду на кухне… Сложно было отучить его от этих привычек. И, конечно, это Виктор раскрыл окно.

Зина вдруг почувствовала прилив страшного раздражения. И оно ударило ее с такой силой, что больше она не могла спать. Потянувшись к папиросам на тумбочке, она чиркнула спичкой. Алый огонек загорелся в темноте тревожным маячком.

Дверь открылась, в комнату вошел Виктор Барг. Несмотря на холод, в квартире, он так и бродил полураздетым – в трусах и майке. Раздражение усилилось, теперь оно пламенело ярко-красными сполохами в мозгу.

– Почему ты не спишь? – Виктор, зевая, опустился на край кровати. Зина Крестовская нервно подтянула к себе ноги.

– Ты меня разбудил. Закрой окно! Холодно. Сколько раз я просила тебя не раскрывать окна по ночам! – В голосе, помимо ее воли, послышалась настоящая злость.

Виктор бросил на нее удивленный взгляд, но все-таки закрыл форточку. Из комнаты сразу исчез звук порывов ветра, и Зина вздохнула с облегчением.

– Ты слишком много куришь, – в голосе Барга прозвучал упрек.

– Ну а тебе какое дело? – Зина от злости вцепилась пальцами в одеяло. – Ты разбудил меня в пять утра мораль читать?!

– Я не читаю тебе мораль, – вздохнул Виктор, – просто меня очень беспокоит твое здоровье. Ты много куришь. Мне это не нравится.

– А мне не нравятся твои хождения по ночам! – Зина с вызовом уставилась на него.

– С тобой явно что-то происходит, – он снова вздохнул, – тебя словно подменили…

– Если не нравлюсь, ищи себе очередную… – Зина добавила слово, которое вообще-то, никогда не произносила.

– Да, явно происходит, – еще раз вздохнул Виктор. – Раньше ты так не раздражалась и такого не говорила. Что с тобой происходит, скажешь мне? – Он грустно смотрел на нее.

– Ты разбудил меня в пять утра, чтобы нести эту хрень? Мне завтра на первую пару! Между прочим, на 8.30 утра! – тихо, но с каким-то остервенением начала Зина. – У тебя что, совсем нет совести? Ты не понимаешь, что из-за тебя я не высыпаюсь? Я приду на работу с головной болью – а мне пары вести, перед полной аудиторией что-то говорить! Скажи, как можно быть такой бездушной скотиной? – Задохнувшись и внезапно остановившись, едва сумев перевести дыхание, она вдруг поняла, что уже кричит. Кричит, абсолютно не сдерживаясь и даже не стараясь сдержаться. И ей абсолютно все равно, какое впечатление производит на Виктора ее крик.

Она закрыла лицо руками. Потом отняла их и увидела, что от ее крика менялось лицо Виктора, буквально трансформировалось на глазах.

И Зине стало стыдно, мучительно стыдно, но все ж какой-то инстинкт подсказывал, что если она начнет извиняться, будет еще хуже. К счастью, Виктор Барг и не ждал ее извинений. Он молча лег в кровать и, зарывшись в одеяло, повернулся к ней спиной. Зина потушила в пепельнице окурок папиросы, выключила лампу и тоже забралась под одеяло, больно закусив губу – до крови. Даже сквозь закрытое окно, в щели рамы, проникал холод весенней ночи, в которую вовсю начал валить снег.

* * *

Виктор переехал к ней после нового, 1940 года, в самой середине января. Когда, появившись возле института, он предложил помириться, Зина восприняла его слова с возмущением. Однако потом они все не выходили из ее головы.

Барг находился слишком глубоко в ее сердце, даже несмотря на боль, которую он ей причинил. Забыть его означало выпустить из своих вен всю кровь, то есть причинить себе физическую смерть. А Зина хотела жить. А жить означало беспрестанно тосковать о Викторе.

Он снова появился в самом конце декабря. В этот раз возле дверей ее подъезда. Барг ждал ее с букетом чуть присыпанных снегом роз. Красные розы замерзли, их бутоны поникли, а нежные лепестки тронул морозный иней. Но все равно – это были розы в декабре!

– Я люблю тебя, – сказал Виктор, а губы его были синие от холода, потому что он стоял долго возле подъезда, на улице, слишком долго, а на улице был жестокий мороз, – я люблю тебя… Ты всегда будешь жить в моем сердце.

Собственно, все женщины мира устроены абсолютно одинаковым образом. И нет такой, которая не мечтала бы о любви. Чем бы ни занималась, какого бы успеха ни добилась в мужском деле, женщина всегда остается женщиной, особенно если несмотря на все испытания сумела сохранить живое человеческое сердце. Женщина нуждается в самообмане и иллюзии, которой на самом деле является чувство, принимаемое за любовь. Даже если она отчетливо понимает природу этого чувства, как понимала это Зина. Но, даже все понимая, Крестовская все равно не была исключением.

– Я люблю тебя, – снова произнес Виктор, и Зина заплакала.

А когда она заплакала, Барг поднялся в квартиру, и было понятно, что больше он не уйдет. Всю ночь они занимались любовью, и ни одного раза даже не заговорили о прошлом. И Зина вообще не понимала, как могла жить без его рук, без его глаз. Виктор Барг действовал на нее совершенно невероятным образом. Стоило ему лишь прикоснуться к ней рукой, а еще лучше – ее поцеловать, и Зина просто взлетала на вершины какого-то настолько неземного блаженства, что все ее тело растекалось, превращаясь в невероятно сладкую боль. И она сама не понимала, как может происходить такое с ней.

На самом деле Зина отчетливо и прекрасно осознавала, что сходит с ума. Только совершенно больная, ненормальная женщина способна сотворить такое с собственной жизнью, а именно – снова впустить в жизнь Виктора Барга, который причинил ей столько зла.

Но одно дело – рассудок и логический анализ. И совершенно другое – живая душа женщины, которая сходит с ума от любви.

И Зина разрешила себе сходить с ума, решив извлечь для самой себя все, что только можно почерпнуть из этого странного чувства.

Ей вдруг понравилось любить – просто любить, не ожидая взаимности, для самой себя. Она вдруг поняла, что ей абсолютно безразлично, любит ли ее Виктор Барг.

Оказалось, что состояние влюбленности может быть очень приятным, если вышвырнуть из него все страдания и наслаждаться любовью просто здесь и сейчас. Любить для самой себя оказалось гораздо легче, чем постоянно оглядываться на кого-то другого, например, на объект любви, думая, как он отреагирует на каждый твой взгляд.

Зина позволила себе любить потому, что разрешила себе это – здесь и сейчас, и исключительно для самой себя. И вдруг оказалось, что это не только не страшно, а очень даже приятно!

Во-первых, из такой разрешенной любви моментально убирались страдания, потому что Зине было все равно, любит ее Виктор или нет. Во-вторых, было просто замечательно не думать о будущем, по принципу: сегодня люблю потому, что так хочу, а завтра возьму и разлюблю. В-третьих, появлялось хорошее настроение, плечи словно расправлялись, и очень хотелось что-то делать – добиваться каких-то успехов, следить за собой, радоваться жизни. Зина расцвела, и ей самой очень нравилось это превращение.

Она пошла в парикмахерскую и покрасилась в блондинку, отказалась от вечных крысиных хвостиков и свободно распустила волосы по плечам. Заказала у дорогой портнихи несколько модных платьев. И даже дошла до совсем невероятного: купила у спекулянтки в женском туалете контрабандный крем для лица с китовым спермацетом и тушь для ресниц.

Словом, Зине понравилось жить в любви. И Виктор, никак не понимающий ее превращения, не отходил от нее ни на шаг.

Новый год они встречали вместе – у Зины. Перед Этим Барг заявил, что не может пригласить ее к себе домой.

– Мои родственники всегда закатывают грандиозный прием на Новый год, – сказал он, – в этом году впервые тронулся лед, и в дом разрешили вернуться Игорю. Он теперь снова вхож в семью.

– А Лора? – нахмурилась Зина.

– Никто не знает, где Лора и что с ней. Мы не видели ее очень давно, – вздохнул Виктор, и Крестовская поняла, что он искренне грустит о сестре.

– Значит, на Новый год ты будешь на грандиозном приеме у мадам Жаннет, – Зина отвела глаза в сторону, – все понятно. И меня ты, конечно, не пригласишь.

– Мои родственники тебя не любят. Не любят – это мягко сказано… – Барг тоже отвел глаза в сторону, словно подражая ей.

– Я тоже от них не в восторге! – зло буркнула Зина.

– Давай не будем вспоминать прошлое, – вздохнул Виктор. – А что будешь делать на Новый год ты? Пойдешь к друзьям?

– У меня нет друзей, – отрезала Зина. – Выпью коньяка и лягу спать. Мне все равно.

– А мне нет, – сказал Барг и… пришел на Новый год к ней.

А сразу после этого он остался у нее тогда на несколько дней, признавшись в том, что потерял работу.

– Основную часть лаборатории перевели в Москву, – сказал Виктор, – а наш филиал в селекционном институте было решено закрыть. В общем, меня уволили.

– Это не беда. Скажи спасибо, что тебя не расстреляли, – мгновенно отреагировала Зина, прекрасно зная среду, в которую он попал.

Барг помолчал.

– Знаешь, – начал он нерешительно, – Игоря ведь тоже вернули в Одессу. Он теперь снова работает в шестом отделе – контрразведке. Но это не точно… Честно сказать, я не знаю, где он работает, он мне не говорил, – вздохнул Виктор. – Игорь стал таким положительным, что даже мой дед к нему потеплел.

– Что же ты теперь собираешься делать? – спросила Зина, даже не пытаясь скрывать своей радости от того, что со страшной лабораторией для Виктора покончено.

– Вернусь в ювелирку, – пожал он плечами, – я уже ходил на ювелирный завод. Они готовы меня взять.

Так и произошло. 15 января Виктор вышел на работу на ювелирном заводе. И Зина сама предложила, чтобы он переехал жить к ней.

– В конце концов, давай попробуем жить вместе, – рассудила она, – раз уж мы не можем существовать друг без друга. А к твоим родственникам в гости я ходить не буду.

И, к огромному ее удивлению, Виктор с радостью согласился на переезд. Первый месяц пролетел как в раю. Ну а вот потом…

Потом Зину вдруг стали раздражать привычки Барга. Чувство влюбленности постепенно улеглось, появилось какое-то обостренное внимание к деталям, которого вообще не было прежде. И Зина с огромным удивлением поняла, что эти детали ей не нравятся.

Прежде всего, что начало ее раздражать, – Виктор ходил по квартире по ночам. Во-вторых, он покупал еду, которой Зина терпеть не могла. И главное… Ей вдруг стало скучно жить, невероятно скучно возвращаться домой и заставать дома Виктора, который, развалившись в кресле с газетой, начинал говорить какие-то глупости. К своему ужасу, Зина обнаружила, что он… не очень умен.

Если она умела читать между строк – в силу жизненного опыта, в силу того, с чем столкнулась, то Виктор воспринимал советские газеты буквально и изрекал самые дикие нелепости с умным видом, чем приводил ее в бешенство.

Политика и события в мире не представляли для нее никакого интереса, и она не собиралась говорить о них часам, в отличие от него – он так любил переливать из пустого в порожнее.

– Гитлера не интересует Советский Союз, – вещал безапелляционно Барг, – а продвигаться на Европу – это правильно. Лучше, если в мире будет несколько сильных государств, чем много мелких. Нет, не тронет он Советский Союз. Побоится.

– Ну ладно, если Гитлера не интересует СССР, то почему все здесь наводнено немецкими агентами? – не выдержала как-то Зина.

– Какие агенты, что за чушь? – Виктор округлил глаза. – Откуда ты взяла этот бред?

Она вдруг поняла, что скучает по Бершадову, с которым хоть поговорить можно было об умных вещах. Но он исчез, не подавал о себе никаких вестей. И Зина совсем заскучала.

Чтобы себя занять, Крестовская стала больше работать в институте. Виктору она говорила, что ей добавили нагрузку. Но на самом деле это она сама напрашивалась на каждую лишнюю пару – потому что не хотела возвращаться домой.

Когда в 8 часов утра Зина вышла из дома в институт, Виктор еще спал. Сама она не понимала, каким образом ему удавалось получать какие-то послабления и он мог приходить на работу к 10, даже к 11 утра. Ее, честно сказать, это страшно бесило. Она понимала, что поэтому Барг ходил по ночам – потому что утром он долго спит и высыпается, в отличие от нее.

Сама Зина вышла из дома сонная, с сильной головной болью, с мрачными мыслями и с погасшим солнцем в душе. Солнце это погасло от того, что она не знала, не могла понять, как докатились они до жизни такой.

На самом деле никаких пар у нее не было – Крестовская по привычке шла в институт, чтобы пораньше просто уйти из дома. Но, едва она появилась на кафедре, как заведующая тут же попросила ее заменить преподавателя в одной из групп.

– Да не готовилась я! Что буду им говорить? – рассердилась Зина.

– А говорить ничего и не надо! У них лабораторная должна быть, вот ты ее и проведешь, – пояснила заведующая.

– Лабораторная – на первой паре? – удивилась Крестовская.

– Так уж получилось, – пожала плечами заведующая.

Это была чужая группа, Зина ее не знала. Но вот предмет лабораторной работы она знала очень хорошо, поэтому никаких трудностей у нее не возникло. В конце занятий студенты принялись сдавать работы. И Зина вдруг обратила внимание на одну девушку, которая, похоже, и не собиралась к ней подходить.

Маленькая, черноволосая, очень худенькая, она сидела на последней парте и смотрела в окно. Невероятно бледная, с каким-то трагическим рассеянным взглядом… Одета она была очень бедно, намного хуже всех остальных студентов. Вокруг нее словно пустыня образовалась – это тоже сразу бросалось в глаза. Все остальные студенты словно намеренно избегали ее.

Когда все стали подходить к столу преподавателя и сдавать работы, девушка попыталась незаметно выскользнуть из аудитории. Однако не тут-то было: Зина уже давно работала преподавателем, поэтому остановила ее достаточно просто:

– Вы не сдали работу, – строго сказала она.

– Простите… Я не написала, – ответила девушка дрожащим голосом.

– Сядьте за стол и пишите, – Зина была непреклонна. – Вы не выйдете из аудитории, пока не сдадите работу! – злобно отрезала она. Настроения у нее не было с самого утра, а тут еще это…

Даже не попытавшись возразить, девушка послушно села за парту. Наконец все последние работы были сданы, и кроме них в аудитории больше никого не осталось.

– Подойдите ко мне! – взглянув на несчастную, резко скомандовала Зина, намереваясь поставить двойку в журнал и сообщить в деканат.

Девушка послушно встала из-за стола. Она была такая худенькая и запуганная, что чем-то напоминала испуганного воробышка. Но дальше произошло невообразимое – она вдруг пошатнулась и упала на пол, прямо в проход. Зина страшно перепугалась, бросилась к ней. Девушка лежала на полу без сознания.

Крестовская метнулась в соседнюю аудиторию, где были химические препараты для опытов, быстро отыскала нашатырь и так же бегом вернулась к девушке. Быстро привела ее в чувство. Придя в себя, девушка заплакала. Поддерживая голову, Зина заставила ее выпить стакан воды.

– Ты беременна? – в лоб спросила она.

– Нет, конечно! Видит Бог, нет… – Девушка залилась горючими слезами.

– Тогда что? Ты больна?

Не отвечая, несчастная продолжала плакать, лишь отрицательно мотнув головой. Внезапно Зину обожгла страшная догадка.

– А что ты ела сегодня? – спросила она.

– Я… не ела… – Девушка так удивилась вопросу, что даже перестала плакать.

– А вчера? – допытывала ее Зина.

– И вчера тоже… Не ела, – шепотом призналась студентка.

– Когда ты ела в последний раз? – нахмурилась Крестовская.

– Я не помню. Пять дней назад или четыре… – Голос ее звучал совсем тихо.

– Почему? Что произошло? – Зина держала себя в руках, но понимала, что это не надолго.

– У меня денег нет, – девушка снова начала плакать.

– Как тебя зовут? – Крестовская мысленно поздравила себя с тем, что правильно определила причину обморока – голод.

– София, – глотая слезы, ответила девушка.

– А ну вставай! Ты идешь со мной, – Зина решительно подняла ее с пола.

К счастью, больше в этот день занятий у нее не было. Она думала посидеть в библиотеке, почитать, но теперь планы изменились. Зина повела Софию в столовую. По дороге та пыталась сопротивляться, но Зина не дала ей ни малейшего шанса.

В столовой Крестовская взяла обед из трех блюд – борщ, макароны по-флотски и салат из капусты. А еще – булочку и компот. И поставила все это перед девушкой:

– Ешь. А когда поешь, ты мне все расскажешь. Скажешь, что за беда у тебя. Может быть, я смогу тебе помочь.

– Что вы, я не могу… Не надо, – София все еще пыталась сопротивляться.

– Ешь немедленно! – рассердилась Зина.

Но сердце ее дрогнуло, когда она увидела, с какой жадностью девушка набросилась на еду. Сама Зина лишь лениво потягивала кофе с молоком и думала только о том, как ей мучительно хочется курить.

– Теперь рассказывай, – скомандовала Крестовская, когда тарелки были пусты, – что с тобой произошло?

– Вы не сможете мне помочь, – глаза Софии снова наполнились слезами.

– А ну кончай рюмсать! – рявкнула Зина. – Нет ситуации, из которой нельзя было бы найти выход. Говори, что произошло? Где ты живешь? В общежитии?

– Нет…

– Значит, с родителями?

– Нет. Я не из Одессы…

– Не понимаю. Тогда почему ты не в общежитии?

– Боюсь показать документы. Они… фальшивые, – внезапно решилась девушка.

– Как это – фальшивые? – опешила Зина.

– Я купила их, чтобы поступить в институт. На самом деле я из Бессарабии. Жила в селе возле Днестра. Бессарабия – она под румынами.

– Понятно, – нахмурилась Зина, перед которой стала вырисовываться картина. – А как ты границу перешла?

– Контрабандист знакомый перевез. Он и угол помог здесь снять. Мне родители деньги через него передавали. Он их менял. А потом перестал передавать. Деньги закончились. Но не это самое страшное! Я очень боюсь…

– Что уж тут может быть страшней? Что бывает страшней голода? – горько усмехнулась Зина.

– Я боюсь за родителей. Дело в том, что в нашем селе пропадают люди…