Глава 5

Звезды были похожи на погнутые монеты, разбросанные кем-то в небе. Замирая в вечерних звуках большого города, Зина стояла на Ришельевской.

Это был самый глупый, мужественный, сто5ящий, безрассудный, сильный, тупой, отчаянный, трусливый, смелый… какой там еще?… поступок в ее жизни. Чтобы понять это, она не спала всю ночь – ночь бессонной муки, шагов по комнате и бешеной пляски мыслей, бьющих в ее мозг как породистые скакуны. Они затоптали ее своими копытами. Выжить было сложно. Но она смогла. Жажда жизни оказалась сильней. Потрясения последних двух дней – Виктор в городе и известие о смерти старушки-библиотекаря – пробудили в душе Крестовской простую истину: сдаться, отступить, потерять жажду жизни да и саму жизнь – очень просто. Это не требует ни решимости, ни особого мужества. А вот выжить, не сломаться, не сдаться вопреки всему – на это способен не каждый. Это только единицам под силу. И Крестовская решила стать такой единицей.

Завернувшись в любимую старую шаль, протертую до дыр, она расхаживала по полутемной комнате, едва освещенной светом тусклого ночника, и думала о смерти библиотекарши.

Зина не сомневалась ни секунды, что старушку убили. Как? Скорей всего, с помощью какого-то яда. Если бы она делала вскрытие, то попыталась бы определить точно. Но это не так просто сделать. Каждый яд вызывает определенные химические реакции, и чтобы их выделить, надо их знать. А это не всегда удается даже опытным специалистам-токсикологам. Зина же давала себе отчет, что не была таким уж специалистом. Поэтому вскрытие тоже представляло сложность.

Но во время вскрытия можно было определить другое – путь, по которому яд попал в организм. Если на теле есть следы уколов – пусть даже одна крошечная точка в месте, не подходящем для укола, – царапины, трещины на коже, это значит, что яд попал путем инъекции прямиком в кровь. Тогда эффект сильней.

Яд мог попасть в организм и через нос – тогда оказались бы повреждены слизистые, они сохранили бы следы вещества. И через рот – с едой, таблеткой. Тогда – содержимое желудка, кишечника. И опять-таки – слизистые оболочки. Вот это Зина уж точно смогла бы определить.

Но никто не даст ей сделать вскрытие. Прежние связи потеряны. Даже Бершадов не вспоминал о ней очень долго. Это хорошо, но…

Жаль, что никто не даст ей заниматься делом о смерти старушки. Это могло бы отвлечь ее от дурных мыслей о Викторе Барге. А мысли эти преследовали Зину все время. Как наглые, непрошеные гости, они лезли в распахнутое окно ее души…

Виктор не хотел ее видеть. Значит, она не пойдет к нему стоять под окнами на Ришельевскую. Для взрослой, уважающей себя женщины такое поведение смешно. Если мужчина не сделал попытки ее найти – этого человека стоит забыть. Нельзя унижать себя напрасно. Караулить Виктора возле дома – значит себя не уважать.

И Зина, расхаживая по комнате, уговаривала себя быть порядочной женщиной, сохранять собственное достоинство, играть по правилам, не навязываться тому, кто ее не любит…

И только перед рассветом к ней пришла крошечная, спасительная мысль. А, собственно, быть порядочной женщиной – что это такое? И какая особая порядочность заключается в отказе от своей любви? И если попытаться бороться за свою любовь – сразу можно перестать быть достойным и порядочным человеком?

Кто навесил эти глупые, ничтожные ярлыки? Почему нельзя в голос заговорить о своих чувствах и попытаться выяснить – любит тебя человек или нет? Разве это не лучше, чем, сохраняя мнимое достоинство, таскаться по комнате, выстраивая вокруг себя стены, ограждающие душу черной, застывшей мерзлотой мертвой надежды, которая иногда бывает страшней самого жестокого горя. Недаром говорят: горе можно пережить, а ложную надежду – нет.

Но, собравшись, Зина все же прогнала от себя эту мысль и пошла на работу. Весь день она вела занятия как в полусне. Даже студенты заметили, что с ней происходит что-то не то. Вернувшись домой, поужинала и твердо решила навсегда забыть Виктора Барга. И никогда больше не ходить на Ришельевскую.

Через полчаса она уничтожила в себе слова «навсегда» и «никогда». А еще через 20 минут поступила как женщина, впервые решившая вычеркнуть из своей жизни жесткие рамки правил – оделась и пошла на Ришельевскую. И по дороге, спеша в уже наступившей темноте, поняла, что это решение было самым правильным в ее жизни.

Лучше быть убитой сразу. Можно либо умереть, либо выздороветь. Это гораздо лучше, чем медленно отравлять себя, умирая от угара лживой надежды. Ведь противоядия от такого нет.

В доме на Ришельевской в квартире Баргов светились всего два окна. Зная расположение комнат, Крестовская поняла, что освещена гостиная. Почему-то она сразу поняла, что старики дома, а Виктора, если он по-прежнему жил здесь, нет.

Притаившись напротив ворот, Зина принялась ждать. В этот раз за домом Баргов она наблюдала в полном одиночестве. Улица была довольно оживленной – люди гуляли, разговаривали, смеялись. Проезжали автомобили. Даже в это время вовсю шло строительство домов. Стройки, ярко освещенные мощными электрическими фонарями, работали допоздна.

Но Зину эта суета никак не касалась – она стояла и смотрела на окна дома, стараясь при этом не упустить из виду дорогу и подход к воротам. Мысли ее были полны горечи. Она не могла не думать о том, как было бы прекрасно гулять в такой вечер вдвоем с любимым! Под звездами, которые освещали бы им путь… И шум ветра доносил бы до них запах моря – самый драгоценный из всех запахов, который нельзя сравнить с запахом любых, самых дорогих духов. Этот запах заплетался бы в их волосы, чтобы потом не выветриться… Но Крестовская стояла одна под звездами и видела, как вечер плавно переходит в ночь, и не понимала, чего еще стоит ждать в этом мире, каких ударов или, наоборот, наград…

Шум автомобильного двигателя вырвал ее из этого мрачного круга мыслей. Зина мгновенно узнала знакомую машину. Она быстро перебежала на другую сторону улицы, и вовремя. Автомобиль остановился перед воротами, и из него вышел Виктор. В этот раз он не разговаривал с водителем, а сразу пошел к воротам. Зина, не помня себя, выскочила ему навстречу.

– Виктор… – Ее появление было таким внезапным, что Барг отшатнулся. Он даже отступил на несколько шагов назад и побледнел. Над воротами ярко горела лампочка, прекрасно освещая этот участок улицы, поэтому Зина смогла разглядеть, как меняется выражение его лица. Она видела все. И даже самое страшное: при виде Зины глаза его не зажглись. Похоже, он был совсем не рад ее видеть.

– Здравствуй, – ей было сразу понятно, что Виктор, справившись с растерянностью, взял себя в руки. Он не улыбался.

– Не ждал? – спросила Зина, сохраняя игривый, легкий, жизнерадостный тон.

– Честно говоря, нет, – сухо отрезал Барг.

– Ты давно в городе? – Крестовская проглотила горький комок, поняв, что он не поддерживает ее наигранной легкости.

– Да, давно. Уже несколько месяцев.

– Давай поговорим? – Зина как могла легко произнесла эту фразу, хотя сердце у нее выскакивало из груди.

– Да поздно уже, – Виктор отвел глаза в сторону, – и где? Мои родственники тебя, мягко говоря, недолюбливают и не позволят привести тебя в квартиру. А время сама видишь какое.

– На Дерибасовской есть кафе, которые открыты допоздна. Это же в двух шагах отсюда. И потом, мы можем пойти ко мне… – Зина почти умоляла.

– Нет, – Виктор решительно мотнул головой, – нет.

– Понятно, – вздохнув, Крестовская отбросила в сторону свой жизнерадостный тон. – Значит, ты не хочешь со мной разговаривать? – уже сухо спросила она.

– Не хочу, – твердо произнес Барг. – Нам больше не о чем говорить.

– Ну почему же… – горько усмехнулась Зина и добавила не без ехидства: – Мне, к примеру, было бы очень интересно узнать, почему ты не боишься ареста и НКВД? – Похоже, терять ей было уже нечего.

– Ты угрожать мне вздумала? – вкрадчиво отозвался Виктор. Голос его был полон ненависти.

– Нет, – уже совсем спокойно сказала Зина, – нет, что ты, я не угрожаю близким людям. А ты по-прежнему остаешься моим близким человеком, что бы ни произошло.

– Обстоятельства изменились. Игоря выпустили, – уклончиво ответил Барг, – и я смог вернуться в город. Я теперь работаю на государственном предприятии. На должности.

– Поздравляю, – без тени улыбки произнесла Крестовская.

– Тебе лучше меня забыть, – пытаясь прекратить разговор, сухо и четко сказал Виктор.

– Поэтому ты не искал меня, когда вернулся в Одессу? Даже попытки найти не сделал? Я хочу знать! – допытывалась Зина, чувствуя, что с головой погружается в отчаяние, и очень надеясь, что он этого не видит.

– Да, поэтому, – жестко отрезал Барг. – Ты же умная женщина, все должна понять.

– Когда женщине говорят, что она умная, значит, она ведет себя как полная дура да и выглядит так же, – горько усмехнулась Зина, стараясь спрятать слезы.

– Не начинай, – скривился Виктор. – Ты не та женщина, которую я ждал, – он замялся. – Лучше будет, если мы никогда больше с тобой не встретимся.

– Почему?! Ну почему? – воскликнула Зина, забыв мгновенно о том, что она себя контролирует. – Почему, объясни?!

– У меня есть женщина, – пожал плечами Барг. – Понимаешь? У меня есть другая женщина, Зина. И я счастлив. Я ее нашел и живу с ней. Ты должна понять, что, если бы я хотел видеть тебя, я бы тебя нашел. А я не хотел, – он снова пожал плечами, как бы удивляясь ее глупости.

Зина была готова к подобному. Она понимала, что может услышать что-то подобное, и изо всех сил снова постаралась держать себя в руках. Но она не могла подумать, что боль эта будет такой страшной. Она, эта боль, вонзилась в сердце, в мозг, в горло, в душу с такой силой, что Крестовская едва удержалась на ногах. На какое-то мгновение она даже перестала дышать, вмиг утратив эту способность, и все вокруг накрылось черным облаком.

– У тебя есть женщина… – через силу повторила она в отчаянии, потому что сейчас это был единственный способ спастись: повторить приговор.

– Да, есть, – кивнул Виктор. – Я встретил женщину, и я живу с ней. Я привез ее в Одессу.

– Но ты же любил меня! И все это неправда! – Зина даже не давала себе отчета, что унижается перед ним. Просто эта боль была столь чудовищной, что сознание просто отказывало ей.

– Ну а сейчас не люблю, – тем же сухим, безжизненным тоном произнес Барг. – Если бы любил, я бы появился. Нашел бы тебя. Так что извини. Мне больше нечего тебе сказать.

Развернувшись, он исчез в воротах. А Зина, не понимая, что делает, села на бордюр тротуара и закрыла лицо руками. Так, раскачиваясь, она сидела какое-то время, до тех пор, пока кто-то не тронул ее за плечо.

Она подняла голову. Перед ней, держась за руки, стояла пара – молодой человек и девушка.

– Женщина, вам плохо? – участливо спросил парень. – Почему вы сидите на земле?

– Плохо, – кивнула Зина, уставившись на их соединенные руки.

– Давайте мы вызовем «скорую помощь»! – звонким, счастливым голосом произнесла девушка.

– Нет, – помотала головой Зина, – спасибо, нет. Я… я домой пойду. И вы идите… И руки не разнимайте. Никогда.

Парень с девушкой переглянулись, удивляясь ее словам.

– Идите, – Зина, пошатываясь, поднялась с бордюра. – Я… я тоже пойду домой. – И она сделала несколько неуверенных шагов.

– Пойдем, – девушка потянула парня за рукав.

– Может, все-таки «скорую» вызвать? – все еще сомневался тот.

– Да ну! Пьяная она! Напилась сильно. Разве не видишь? – засмеялась девушка.

– Похоже, и вправду напилась… – задумчиво кивнул парень.

– Фу, какая гадость! Пьяная женщина! Что может быть отвратительней! Видишь, как тебе повезло со мной? – Девушка, бесконечно жестокая в своем счастье, смеялась все громче и громче. Правду говорят, что счастливые люди нечувствительны к горю.

Не слушая их больше, Зина поплелась прочь. Несколько раз она останавливалась, хватаясь за деревья или стены домов. Поздние редкие прохожие шарахались от нее. Зине казалось, что кто-то поднял ее вверх, а потом изо всех сил швырнул на острые камни. Выживет или разобьется – вопрос оставался открытым.

Наконец, добравшись к себе домой, она очень быстро разделась, легла в кровать и закрыла глаза. И, к своему глубокому удивлению, застывшему на краю сознания, почти сразу погрузилась в сон. Плотный. Тяжелый. Без сновидений.

Уже утром Крестовской стало понятно, что она выжила. Очнувшись на рассвете, она сразу подумала, что вот сразу же станет умирать от боли. Но ничего такого не было. Шоковая терапия оказалась целительной. То, что могло убить, заставило ее жить. Но и спать ей больше не хотелось. Одевшись, приведя себя в порядок, Зина пошла на работу.

Первая пара должна была состояться в главном корпусе в большой аудитории с огромными окнами. В этот ранний час в институте находился только сонный вахтер. Привыкнув к тому, что Крестовская часто приходит на работу раньше всех, а уходит позже остальных, он без лишних вопросов впустил ее в здание главного корпуса. А сам пошел досыпать в узенькую комнатушку на вахте, где стояла застланная грубым солдатским одеялом узкая кровать.

Зина быстро поднялась по большой мраморной лестнице и подошла к дверям аудитории. Как правило, они не запирались. Вечером тут хозяйничали уборщицы и оставляли двери открытыми. Поэтому Крестовская абсолютно не удивилась, увидев приоткрытой нужную ей дверь. По коридору гулял сквозняк. В аудиториях топили слабо. Зина в своем тонком пальто поежилась от холода. Толкнув дверь, она вошла внутрь.

Понятно, почему везде гулял сквозняк: огромные окна были нараспашку. Неужели это сделали уборщицы? Крестовская подошла к первому окну, чтобы закрыть его, и остановилась.

В аудитории кто-то был. Столы и скамьи в ней располагались как в амфитеатре – с возвышением. На самом верхнем ряду сидел человек, очень пожилой, почти старик – седые волосы, окладистая борода. На нем было серое пальто. И он совсем не был похож на студента.

– Что вы тут делаете? – крикнула снизу Зина, которой страшно не понравилось появление постороннего человека в институтской аудитории. – Здесь сейчас лекция начнется… Вы кто?

Старик не ответил, он продолжал спокойно сидеть, очень ровно, распрямив руки на коленях. Глаза его были широко раскрыты. Недолго думая, Крестовская решительно стала подниматься наверх. Вот и последний ряд.

– Вы меня слышите? – крикнула она, приближаясь к старику, и… осеклась. Медицинское образование плюс годы работы в морге патологоанатомом не дали ей ошибиться – старик был мертв. Перед ней сидел труп. Более того: все его тело – грудь, колени, лодыжки – опутывала широкая пеньковая веревка, заставлявшая его находиться в таком состоянии.

Веревка! Все было в точности так, как в истории со смертью старой библиотекарши! Ее тело тоже привязали веревкой, чтобы сохранить неподвижность. Вот только зачем?

Крестовская почувствовала, как по спине пробегают мурашки. Она была слишком хорошим врачом, чтобы при виде трупа терять самообладание и кричать. Да и вообще – после стольких лет работы в морге не кричат. Но тут она ощутила что-то такое жуткое, буквально пропитавшее воздух, настолько зловещее и тревожное, что прямо-таки начало давить на нее… Ей стало страшно. И этот страх сухой, треснувшей коркой буквально сковал ей губы.

Обернув руку платком, Зина прикоснулась к лицу неизвестного, потом к его рукам. Судя по температуре кожного покрова и окостенению, он был мертв не меньше шести часов. Если учитывать, что сейчас семь утра, значит, он умер около полуночи… В такое время здесь нет даже уборщиц. Что же он делал здесь, в главном корпусе института, ночью?

Крестовская принялась внимательно осматривать тело. Никаких ран или признаков насильственной смерти она не заметила, не было и следов крови. Судя по первичному осмотру, этот человек умер естественной смертью. Тогда зачем веревка?

Ему было не меньше семидесяти. В общем-то в таком возрасте естественная смерть могла бы не вызвать никаких подозрений. Зина понюхала губы старика – часто запах яда можно было уловить, например, запах горького миндаля, если бы это был цианистый калий, к примеру. Но она ничего не почувствовала – ни горького миндаля, ни алкоголя, ни запаха лекарств.

Она заглянула в карманы пальто. Пусто. Вдруг ее внимание привлекло то, что пальто оттопыривается на груди старика. Зина расстегнула пуговицы, и извлекла на свет какую-то старинную книгу в переплете из коричневой кожи. На ней не было ни названия, ни имени автора – ничего, кроме каких-то тисненых надписей.

Она как-то сразу поняла, что книга старинная, во всяком случае, переплет выглядел соответствующим образом. Открыла, перевернула страницу.

Похоже, это была кириллица. Но прочитать Зина не смогла ни строчки. Значит, церковнославянский? На первых страницах книги тоже не было ни названия, ни заглавия, ни иллюстраций. Только текст.

Она перевернула несколько страниц, и остановилась – дальше они были склеены. Это было странно и опасно: Зина знала, что в ценных древних книгах страницы смачивали ядом, чтобы любопытный слюнявя палец, пытался их разделить, и через слюну яд попадал в кровь. Тем более, эта книга выглядела такой необычной…

Настолько необычной, что Крестовская вдруг задумалась: а не рукописная ли она? Тогда книга была еще древнее, чем Зина думала.

Какая жуткая и при этом странная история! Древняя книга… Мертвый старик… И надо же, чтобы она нашла труп! Зина хорошо знала, что в милиции подозревают именно тех, кто обнаружил тело. Что ж, придется рискнуть.

Засунув странную книгу обратно, в карман на груди пальто старика, Зина рванула вниз к вахтеру – только в его маленькой каморке был телефон.

Вахтер посмотрел на нее страшными глазами:

– Какой труп, какое тело, какой старик?… Да никто сюда ночью не входил! Я ж здание запираю!

– Ну, на третий этаж как-то он проник! – рассердилась Зина. – Значит, вы просто спали как убитый! Да, а ведь можно было пробраться с черного хода!

Старик задрожал как осиновый лист. Зина подняла трубку телефона и вызвала милицию.