Как-то раз я услышала по телевизору, как фигуристка Татьяна Навка сказала после выступления: “Мы катались сегодня с таким апломбом шикарным!” Тут есть над чем подумать.
Вот про слово кураж все знают, что у него есть в русском языке два значения. Одно обычно выражает отрицательную оценку и употребляется в ситуации, когда человек устраивает что-то несусветное без всяких разумных причин, просто в видах самовыражения. Очень типично сочетание пьяный кураж. Тут вспоминается Гоголь: “Ноздрев, захлебнув куражу в двух чашках чаю, конечно не без рома, врал немилосердно”.
Этот кураж довольно далеко отошел от французского прототипа courage (“мужество”, “смелость” или даже “упорство”, “усердие”) и сродни русским удали, разгулу и загулу. Даже, пожалуй, хуже, поскольку кураж больше связан с идеей разрушения. Особенно эта отрицательная оценка видна в производном глаголе куражиться. Куражиться можно даже над кем-то, то есть чувствуя свою власть над более слабым существом, издеваться над ним и притом находить это забавным и любоваться собой.
Но есть у русского слова кураж и другое – очень положительное – значение. Оно особое – цирковое. Это то состояние подъема и абсолютной уверенности в себе, которое так необходимо цирковому артисту. А если артист потерял кураж, то ему просто нельзя делать опасные трюки или выходить к хищникам.
Конечно, это значение слова кураж используется не только применительно к цирку: о человеке, который сделал что-то, превосходящее его возможности, иногда скажут, что он сделал это на кураже. Танцовщик Александр Годунов говорил: “Человека можно научить танцевать. Но если не будет куража, он не станцует”. Подобное высказывание приписывают и Барышникову: мол, когда у него есть кураж, он летает, а когда нет, то просто танцует хорошо. Но это скорее игра, вообще-то кураж – в основном не про балет, а про цирк. А в балете не кураж, а апломб.
Множество цирков в России называются “Кураж” (а когда так называется театр, мы сразу понимаем, что это театр особого рода – с элементами эксцентрики), а вот балетные студии нередко имеют название “Апломб”.
Слово апломб – тоже французское заимствование, и оно тоже имеет в русском языке общеязыковое отрицательное значение и специальное положительное. Только балетное значение слова апломб не так широко известно, как цирковое значение слова кураж. Слово апломб по происхождению родственно пломбе и связано с кусочком свинца, выполняющим функцию отвеса (как мы помним из школы, plumbum – это как раз свинец). То есть изначально это слово подразумевает вертикаль.
В основном употреблении слово апломб указывает на чрезмерную и безосновательную самоуверенность в суждениях человека. Каковая, естественно, осуждается, как и вообще осуждается в русской культуре человек, который много о себе понимает.
А апломб в балете – это умение сохранять баланс в пируэте. В позиции идеального равновесия балерина может долгое время стоять на одной ноге на пуантах. Невероятная устойчивость обеспечивается особой осанкой или, как говорили о школе Вагановой, “стальным апломбом корпуса”. Вообще часто пишут, что классический балет танцуется спиной. О знаменитом танцовщике Кшесинском, отце балерины Кшесинской, писали, что он “лихо, с апломбом исполнял польские, цыганские, венгерские танцы в балетах и операх”. Здесь, очевидно, речь не только о равновесии, но и об уверенности, вдохновении, как теперь бы сказали, драйве.
Что-то в этом роде, очевидно, имела в виду и Навка. Апломб как ощущение того, что лед тебе полностью подвластен.
Кстати, во французском языке aplomb – это еще и характеристика уровня швейного мастерства – чтобы костюмчик сидел. И вот недавно я встретила русское выражение безукоризненный апломб в качестве заголовка отчета о модном показе. Что имелось в виду? Прекрасный крой? Или царственная осанка и безупречная походка моделей? Или так, вообще – и божество, и вдохновенье?
Да, но почему я поставила подзаголовок “футурологические заметки”? Мне кажется, что слову апломб в скором времени предстоит растерять свой морализаторский пафос.
Во-первых, апломб как балетный термин в последнее время начинает выходить за рамки сугубо балетного жаргона, расширять смысловой потенциал и постепенно сливаться с общеязыковым значением. Во-вторых, в русской культуре скромность перестает быть основополагающей ценностью, что и отражается в изменении оценочного потенциала многих слов – таких, например, как уже упоминавшиеся амбиция и карьера. Так что происходит встречное движение.
Очень типичная история. Когда слово апломб было заимствовано, оно не сразу стало выражать осуждение. Вот в Брокгаузе об апломбе сказано, что “так называют уверенность в действиях и находчивость в речи и в обращении с людьми; слово это целиком взято из французского языка и совершенно вошло в употребление в разговорной речи”. Постепенно, однако, под напором того, что Анна Вежбицка называет свойственной русскому языку moral passion, это осуждение в слове появилось. А вот теперь концепция меняется. Правда, слово гонор пока никто, кроме покойного Солженицына, не готов употреблять как хвалебное, но апломб уже, кажется, склонен последовать за карьерой и амбицией. Тем более, русская балетная школа…
[2008]
Сейчас в моде слова позитивный, позитивно, позитив. Спросишь: “Ну, как в кино сходили?” И получаешь энтузиастический ответ: “Очень позитивно!” Один из сайтов – он, собственно, так и называется: “Позитивный сайт” – призывает: “Живи позитивом!” А бойкое слово позитивчик – это тоже из интернета: кто-то добрый предлагает “халявную музыку, юмор и приколы”.
Слово позитивный – давнее заимствование в русском языке. Причем это тот характерный для нашего языка случай, когда сосуществуют прямое заимствование (позитивный) и калька (положительный) – с причудливым распределением по математическим, философским, грамматическим и прочим контекстам.
Конечно, в ряде случаев эти два слова более или менее взаимозаменимы: например, можно сказать положительные изменения, положительный импульс, положительный настрой или позитивные изменения, импульс, настрой. Но часто положительный нельзя заменить на позитивный: положительный герой, положительное число, положительное безобразие (в смысле “форменное”). А теперь вот появились и контексты, в которых позитивный никак не заменишь на положительный: развлекательный позитивный портал, позитивный визит (так называлась недавняя статья о визите Путина куда-то там), позитивное видео. Кстати, совершенно не обязательно подобные контексты строятся по образцу английского positive. Они возникают вполне самостоятельно в соответствии с пониманием новообретенного концепта.
Мне нравится пара: положительный человек и позитивный человек. Совершенно разные вещи.
Положительный человек – такой морально устойчивый, нудновато-правильный, надежно-предсказуемый, за которого мама мечтает выдать дочку, а дочка сопротивляется, дура. А позитивный человек (так сейчас говорят, хотя пока не все привыкли) – это совсем на другую тему.
Что же вообще такое позитив в этом современном смысле? Один из попавшихся в интернете позитивных сайтов имеет подзаголовок “Заметки оптимиста” и “говорящий” адрес iamfine.ru. Очень тонко. Итак, общий оптимизм, умение видеть во всем в первую очередь хорошие стороны, приписываемая американцам манера отвечать I am fine, вместо того чтобы обрушить на собеседника кучу жалоб на жизнь, вообще принцип Keep smiling (в русской версии – “Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!”). И еще конструктивность. Это та же жизненная установка, что заложена в другом популярном теперь слове – проблема. Я уже писала, что вместо прежнего “У меня неприятности” теперь часто скажут: “У меня проблемы”, встроив в саму эту констатацию мысль, что надо искать решение. Про позитивное мышление пишут книжки и проводят семинары, на специальных тренингах учат, как стать позитивным человеком, объясняя, что без этого никакой успех невозможен.
Так что позитивный человек – это такой, у которого позитивная жизненная установка, который думает позитивно и которому поэтому обеспечен карьерный рост и прочие радости жизни. Или еще это такой, от которого при взаимодействии с ним получается позитивный эффект – практический или эмоциональный.
И я понимаю, что значит Позитивно в кино сходили. Не зря потратили время и деньги: и от фильма удовольствие получили, и пообщались вполне душевно – в общем, сплошной позитив.
[2007]
Был когда-то анекдот про Брежнева и грузина с арбузом.
““Выбирай, дарагой!” – “Как же выбирать, когда он один?” – “Э! Ты у нас адын, мы тэбя выбираем!”
Анекдот, понятное дело, разоблачает фальшь официоза. Едва ли, однако, значительная часть народа причисляла отсутствие свободных выборов к худшим преступлениям режима.
Выбор никогда не был в русской культуре экзистенциальной ценностью.
Когда западные противники абортов начинали пикетировать клиники под лозунгом PRO LIFE, можно было спросить любого носителя русского языка, как он думает, каков был лозунг защитников абортов, и вряд ли кто-то догадался бы, что лозунг был – PRO CHOICE. Жизнь и выбор как две сопоставимые ценности – воля ваша, это как Божий дар с яичницей. Свобода – да, конечно, это ценность, но свобода не ассоциировалась у нас с выбором. Свобода и тем более воля – это в первую очередь когда не мешают, не пристают, не заставляют. А выбор с его сомнениями, головной болью, с риском ошибки и последующих сожалений – что ж здесь особенно хорошего? Когда-то давно я читала о психологическом исследовании, в котором у польских и советских студентов спрашивали про ассоциации.
И вот поляки в качестве первой реакции на слово свобода дружно выдали – выбор. А наши отвечали как-то вразнобой, не помню как, но выбор не фигурировал.
Да что там психологические тесты, вспомним стихотворение Губермана:
“Свобода – это право выбирать,
с душою лишь советуясь о плате,
что нам любить, за что нам умирать,
на что свою свечу нещадно тратить.
Почему же оно звучало так вызывающе, даже парадоксально? Казалось бы, почти плеоназм. Ну да – свобода, конечно, – это право выбирать. А что же еще?
Но вот как-то не было такой тривиальной связи в русском языке. Возможно, это связано с его фаталистичностью – всякими там авось и не судьба, с нелюбовью к ответственности – не работается, угораздило, образуется.
Кстати о поэзии. Помните, как мы любили стихотворение Левитанского?
“Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.
И потом финал, финал:
“Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.
Думаю, нам оно так нравилось не просто потому, что это хорошее стихотворение. Оно звучало, в особенности положенное на музыку Берковским и исполненное Никитиными, как гимн индивидуальному выбору. Черт бы с ним, с Брежневым, но уж женщину и слово для любви я сам себе выберу. В каком-то смысле это было революционнее, чем открыто антисоветские тексты.
Я запомнила одну рекламу первых лет нового капитализма: “При всем богатстве выбора другой альтернативы нет. НПО «Альтернатива»”. Закручено, конечно, лихо: нет альтернативы, другая альтернатива. Но ясно одно: предполагается, что человека богатство выбора пугает, а отсутствие необходимости делать выбор успокаивает.
О проекте
О подписке