Глава 9

Метта и ее спутники сошли с парома на острове Минданао и немедленно отправились на попутной машине домой к Доменгу. Ургонд совсем притих в своем ящике, где ему пришлось скрываться на время путешествия. К счастью, такие клетки на пароме были не редкостью – филиппинцы везли бойцовых петухов в Замбоангу, так что в дороге никто не заинтересовался содержимым ящика.

Рыбацкий городок, куда направлялись наши герои, находился от порта совсем недалеко. Mиновав несколько бедных построек, маленькую церковь и два-три магазинчика, машина остановилась у дома, окруженного покосившейся изгородью. Едва войдя в мощенный камнем двор, Метта открыла ящик и выпустила Ургонда из его узилища.

К всеобщему удовольствию, малыш немедленно запрыгнул в лохань с водой, стоявшую поблизости, и стал в ней плескаться в точности так, как делают это птицы, часто хлопая крыльями и вздымая тучи брызг.

Из дома к ним уже спешили родные Доменга.

– Фели, Фели, – звал дедушка Итой, ковыляя навстречу внуку, – смотри, кто приехал! Наш Доменг!

Матушка Фели торопливо спускалась с бамбуковой веранды, вытирая передником мгновенно навернувшиеся слезы.

– Доменг, мальчик мой! Ну как же так? – причитала она, целуя сына. – Ничего никому не сказал, не предупредил. Мы бы хоть подготовились. И отца дома нет – уехал на три дня на рынок, рыбу продавать.

Тут из дверей вылетела тринадцатилетняя сестренка Доменга, Маринг, и повисла у него на шее. Рене невольно залюбовался девочкой. Она была очень похожа на брата чистым матовым лицом и такими же непроницаемыми, как беззвездная тропическая ночь, удлиненными глазами.

Доменг попытался представить своих гостей, но, видно, в этом не было никакой необходимости. Гостеприимное семейство радовалось каждому, кто пришел в их дом.

– А это кто? – спросила Маринг, дергая за рубашку Рене и указывая на Ургонда.

Тот уже вылез из своей ванны и теперь топтался у изгорoди, сосредоточенно разглядывая куст жасмина с явным намерением им поживиться. – Он не кусается?

– Нет, нет, – заверил Рене. – Это – Ургонд. Он очень добрый и все понимает.

– Ургонд, иди ко мне, – обрадовалась Маринг и, схватив его так, что передние лапы оказались у нее на плечах, а задние вместе с хвостом свисали до земли, поволокла десятикилограммового красавца в дом, с трудом преодолев ступеньки крыльца.

Рене и Метта весело переглянулись и вошли вслед за ними в чистые комнаты, устланные тростниковыми циновками.

Рене все уже знал о Метте и Ургонде. Доменг сдержал слово и рассказал французу все, что ему было известно о драконах, когда они вдвоем стояли на верхней палубе раскачивающегося парома, глядя на пену и брызги, вылетающие из-под киля.

Сказать, что Рене был поражен, значило бы не сказать ничего, однако человек очень быстро привыкает к тому, что вчера еще казалось невозможным. Теперь же, наоборот, Рене упрекал себя в том, что сам не увидел очевидного, не только, как ученый, но и как человек всесторонне образованный, хорошо знакомый с мифами и легендами о драконах.

Правда, ему не давала покоя загадка удивительной трансформации Метты, и особенно ее длительность, не поддававшаяся никакому научному объяснению; но все же, думал Рене, не надо забывать, что это существа высокоорганизованные, обладающие исключительными свойствами, для человека недосягаемыми даже с помощью техники. Чего только стоит их энергетическая связь с аурой планеты!

Он понимал со всей серьезностью – судьба свела его и Доменга не с чем иным, как с защитными силами Земли, и теперь их долг состоял в том, чтобы всячески опекать юную и неопытную Метту, попавшую в опасный мир людей.

После того, как гости умылись и привели себя в порядок, радушная матушка Фели усадила всех за накрытый стол и принялась потчевать их адобо – национальным филиппинским блюдом из свинины с уксусом, чесноком и перцем. Метта, до сих пор не знавшая вкуса мяса, поковырялась в тарелке, к большому огорчению хозяйки, и переключилась на жареную рыбу – бангуса, которую мгновенно уплела с большим аппетитом.

Дедушка Итой, хитро улыбаясь за спиной Фели, извлек из необъятных буфетных глубин большую бутыль тубы – пальмового вина. Метта, понюхав неизвестную жидкость, в ужасе отшатнулась, тогда как мужчины приложились к рюмке с большим удовольствием. Рене, знатоком вин, сыном виноделов из Шампани, двигал почти профессиональный интерес. Опробовав напиток, он пришел к выводу, что вкус тубы рождает образы моря, солнца и самого дедушки Итоя.

Ургонда тоже покормили и уложили спать здесь же, в комнате, на узком топчане.

Маринг, не сводившая с Метты восторженного взгляда, едва дождалась конца обеда и потащила гостью к себе в комнату показывать свои девичьи сокровища. С тех пор как Доменг начал работать в туристическом бизнесе, дела семьи заметно поправились: дом подремонтировали, обновили крышу, купили телевизор и подержанную автомашину, на которой отец возил рыбу на продажу в Замбоангу. Даже у дедушки Итоя была теперь своя большая моторная лодка, с которой он без конца возился, подкрашивал, смолил и конопатил. У Маринг тоже прибавилось нарядов и безделушек.

Метта, будучи ненамного старше этой приветливой девчушки, принялась с увлечением украшать себя бусами, платками и заколками, впервые с удивлением разглядывая свое отражение в зеркале и не подозревая, как она хороша. Лицо ее притягивало взгляд – оно было необычайно интересно той очаровательной неправильностью черт, которая делает некоторых женщин намного привлекательнее самых классических красавиц. Несмотря на высокий рост, в ней угадывалась угловатость подростка, в то же время движения ее были полны плавной грации и силы.

Недаром Доменг не мог оторвать от нее глаз, да и Рене, как истинный француз, по достоинству оценил ее внешность, впрочем, и здесь пытаясь все подвести под научную основу. Он был твердо уверен – и никто не смог бы его переубедить, – что женское лицо лишь тогда по-настоящему красиво, когда на нем лежит печать доброты и интеллекта, а поскольку Метта сочетала в себе чистоту и щедрость самой природы с мудростью дракона, то вполне закономерно, считал Рене, что она приобрела столь неотразимую человеческую внешность.

Покрутившись у зеркала, юные кокетки побежали в столовую продемонстрировать украшения и застали странную картину. Ургонд восседал на топчане и с его высоты недоуменно взирал на подвыпившего дедушку Итоя, который стоял на коленях и время от времени бился лбом об пол. Рене и Доменг покатывались со смеху, а матушка Фели испуганно выглядывала из кухни с кувшином в руках.

Доменг вкратце рассказал Метте, что произошло. Угостив всех тубой и сам угостившись сверх всякой меры, дедушка решил подшутить над Ургондом, который только открыл глаза и плохо понимал спросонья, где он и что происходит. Тут ему в нос резко ударил запах алкоголя из рюмки, которую спьяну решил преподнести ему старик. То ли с испугу, то ли от неожиданности малыш дохнул в деда пламенем, из-за своего возраста небольшим, но достаточным для того, чтобы старый Итой сел на пол, да так и остался сидеть с открытым ртом.

– Дракон, – пролепетал дедушка, осеняя себя крестом, – дракон, – простонал он уже громче и запричитал: – Бедная наша девочка, бедная Маринг! Дракон явился за нашей Маринг! – При этом он крестился и кланялся. – Это нам за грехи наши, просите все у Господа прощения.

– Успокойся, дед. – Доменг смеясь, пытался поднять его с колен. – Ты посмотри, он же совсем маленький. Ну зачем ему наша Маринг?

– Я знаю, знаю, – страшным шепотом говорил Итой, косясь на Ургонда, – еще мой дед рассказывал, что дракон выходит из моря, чтобы ему отдали девушку, не то падут на нашу голову всякие несчастья. Где вы его нашли? Не иначе как на берегу.

– Все это выдумки, дедушка, – вмешалась Метта, – и вы не бойтесь, матушка Фели. С драконами я близко знакома – они не едят девушек.

Тут Рене приложил палец к губам, призывая Метту не продолжать опасный разговор. Деда успокоили и уложили спать. Наивную матушку Фели убедили, что все это шутка – фокусы гостей-европейцев, и на этом инцидент был исчерпан.

Все вышли из дома на воздух. Ургонд занялся исследованием двора, а Маринг ходила за ним по пятам, давая указания:

– Сюда нельзя, Ургонд. Смотри, какие цветочки! А вот мячик, давай поиграем.

– Маринг, – увещевала мать, – оставь его в покое, пусть делает, что хочет.

– Ах, он так мне нравится, так нравится! – воскликнула Маринг. – Он похож на мою Лану.

– У нас во дворе жила ящерица, – пояснил Доменг, – Маринг каждое утро приходила с ней здороваться и даже дала ей имя.

– Да, – печально добавила девочка, – папа копал клумбу и случайно убил ее лопатой. Я тогда столько плакала.

– Я хорошо это помню, – сказала матушка Фели, – как раз через день и началось большое наводнение. Это было в позапрошлом году. Тяжело тогда нам пришлось. Сколько домов снесло, затопило весь урожай риса. Я сама видела, как вода несла буйвола. Несколько человек утонуло. До сих пор страшно вспомнить.

Метта вступила в разговор:

– А ведь вполне возможно, что наводнение случилось из-за ящерицы.

– Как? – удивился Доменг. – Что значит гибель одной маленькой ящерицы?

– Это могло быть последней каплей, – уверенно ответила Метта.

– Не спорь, Доменг, – сказал Рене, улыбаясь и кивая на Метту. – Она знает, что говорит.

– Пошли купаться! – вдруг сорвалась с места Метта и понеслась к близкому берегу.

Рене и Доменг побежали за ней, увязая в прогретом песке. Неожиданно их обогнал Ургонд, который, оказывается, бегал довольно быстро. Метта прямо в одежде с разбегу бросилась в ласковые волны, и скоро ее голова показалась далеко в море. Молодые люди последовали ее примеру и с не меньшей радостью окунулись в воду, искрящуюся в лучах заходящего солнца. Ургонд, добежав до кромки прибоя, лишь обмочил лапы и теперь развлекался тем, что отскакивал от набегавших волн, забавно подпрыгивал и взмахивал крыльями. Рене плескался у берега, так как не мог похвастаться навыками хорошего пловца. Доменг же вознамерился догнать Метту в открытом море, да куда там – за ней не угнался бы и чемпион мира.

Скоро друзья снова сидели все вместе на берегу, обсыхая на ветру под косыми лучами солнца. Ургонд копошился у воды, фыркая и шлепая по мокрому песку лапами.

– Все хочу спросить, – вспомнил Рене, – как вам тогда удалось вдвоем справиться с четырьмя верзилами, что охраняли меня и Ургонда? Да и Жан, вроде, не слабак.

Доменг хмыкнул, указывая на Метту:

– О, это надо было видеть. Она вошла, и они сразу сникли, стали вялыми, бессильными, ругались и тыкались в стены, как слепые котята. Тут мы их и скрутили. Ну, а с Жаном и вовсе не трудно было справиться.

– А ведь ты, наверно, могла бы весь дом подпалить? – спросил Рене.

– Могла бы, но знала, что вы внутри. С огнем шутки плохи. Да в этом и не было необходимости.

– Это действительно опасное оружие, – покачал головой Рене. – Так и убить можно.

– Это не оружие, а средство защиты, – возразила она, – и мы умело им пользуемся. Драконам нельзя убивать – это противоречит смыслу нашего существования.

Но Рене уже не мог остановиться. На него напала жажда полемики, к тому же ему хотелось как следует разобраться во всем, что касалось драконов.

– Но вы же охотитесь. Насколько я понял, горные драконы едят дичь, вы – рыбу. Как же быть с этим?

– Ни мы, ни животные не нарушаем гармонии природы. Один погибает, чтобы жил другой. Тут все уравнивается. Вы же убиваете ради убийства, из прихоти, без всякой нужды, охоту превращаете в спорт, а это и есть настоящее зло. Отец рассказывал, что акул убивают только ради плавников, чтобы сварить из них суп, а все остальное просто выбрасывают. Мне страшно это слышать! Акулы играют важную роль в жизни океана. Кто вообще дал вам право решать, кому жить, а кому умирать?

Метта вскочила, побежала к воде и села рядом с Ургондом, обняв его за шею. Малыш поднял голову и лизнул ее в щеку. Доменг укоризненно посмотрел на Рене; они встали и подошли к Метте. Рене обнял ее за плечи и покаянно произнес:

– Прости, я не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь – все, что ты сказала, нас беспокоит так же сильно, как и тебя.

Они присели рядом с Меттой и Ургондом, и все четверо смотрели на чарующий закат.

Солнце веером раскинуло лучи по небосводу, пронизывая светящиеся палевые облака. Вода переливалась всеми оттенками красного, от пурпурного до светло-оранжевого, и, куда ни кинь взгляд, сверкала огненно-золотистой рябью. Вдали фигурки рыбаков в лодках казались совсем черными на фоне сияющего моря.

– Я думаю, – нарушила молчание Метта, – Создатель для того сотворил Землю столь неизъяснимо прекрасной, чтобы все живущее на ней радовалось и делилось с ней своей радостью. Великая Мать словно заботится о себе сама. Она щедро дарит нас своей красотой и ждет взамен всего лишь благодарности. Отчего же все гибнет, исчезает, становится бесплотной пылью Вселенной?

Иногда я жалею, что могу слышать так много и все разом: и рык раненого тигра в Уссурийской тайге, и загнанный вскрик лисицы в норе, плач черной гориллы, потерявшей детеныша, – и тогда я слабею. Меня терзает страх: что если у нас недостанет сил и надолго ли их хватит?

Ургонд, будущий Целитель, мог погибнуть, став временной игрушкой в руках богатого глупца. А сколько гибнет других, гордых и сильных, хранителей лесов и морей, небес и рек. Они умирают в клетках, в капканах, под пулями, чтобы какой-нибудь самодовольный болван мог хвастливо положить ногу на бездыханное тело и запечатлеть для потомков свое бессмысленное и гибельное деяние.

В глазах Метты стояли слезы.

Последний всполох вечерней зари высветился из-за моря и погас. Пора было возвращаться домой.