Елизавета Михайловна стояла на крыльце, держась за дверную раму. Аня вернулась и обняла мать.

– Мы скоро приедем, – повторила она и пошла к машине.

За окном понеслись назад плотные заросли леса вдоль обочины. Аня подумала, что, двигаясь вперед, всегда оставляешь что-то позади, и каждый раз безвозвратно.

В среду, в девятом часу утра, Аня медленно ехала по Старой Басманной. Впереди троллейбус. Машины в два ряда. Насилу доползла до площади Разгуляй.

Матвей ждал на остановке. Да, военного видно сразу. Стоит прямо, твердо, в самой постановке особая стать и собранность. Одет в гражданское, в руках черная матерчатая сумка с раздутыми карманами. Машину Ани, видимо, не знает, пришлось встать у него под носом, а то бы не сообразил – снаружи через тонированные стекла водителя разглядеть трудно.

Сел на переднее сиденье рядом с Аней, поздоровался.

– Тише, – предупредила она, – Темка сзади досыпает.

Матвей оглянулся. Укрытый пледом Темка спал, уютно свернувшись калачиком на мягком сиденье.

– Все-таки зря вы не согласились ехать на электричке. Устанете, – сказал Матвей.

– Тогда вы меня смените. Умеете водить машину?

– Конечно. Если позволите.

– Сменимся на трассе.

Путь их лежал в гарнизон, который базировался на границе Московской области. Матвей коротко проинформировал, что отец сейчас находится дома, а до этого лежал в госпитале.

Парень, по всей видимости, страдал неразговорчивостью, слова ронял скупо, отрывисто, после чего замолкал на долгое время.

– Вы так и не сказали, что с ним, – натянуто заметила Аня.

– Сердце, – ответил Матвей.

Некоторое время ехали молча, глядя перед собой на дорогу. У Ани было много вопросов, но она не решалась их задать, да и не знала, как это сделать, не тянуть же из него каждое слово клещами.

Зазвонил сотовый Матвея.

– Слушаю, Иртеньев… – отчеканил тот, – только выехал из Москвы… так точно, товарищ командир… есть – завтра в 9.00… Всего доброго…

– Так, значит, вы военный? – воспользовалась моментом Аня, чтобы задать вопрос, сделав вид, что только сейчас узнала о его профессии.

– Да, – был ответ.

– В каких войсках служите?

– ВВС.

Аня даже вздрогнула от изумления:

– Вы военный летчик?

Собеседник удосужился кивнуть.

Ане внезапно захотелось остановить машину и как следует рассмотреть своего пассажира. Она слегка затормозила, но вовремя спохватилась.

– Вы летаете на сверхзвуковых самолетах?

– Да, на фронтовом истребителе.

– Ой, я видела, – заволновалась Аня, – на авиасалоне в подмосковном Жуковском. «Русские витязи». Какая красота, слаженность, настоящие виртуозы! Вы на таких самолетах летаете?

– Нет, «Русские витязи» летают на Су-27, – соизволил улыбнуться Матвей, – а я на МиГ-29. Если вы были на авиасалоне, то должны были видеть «Стрижей» – они летают на истребителях МиГ-29… Аня, смотрите, пожалуйста, на дорогу…

– Легко сказать! Первый раз вижу вблизи летчика-истребителя. Космонавтов без конца показывают по телевидению, а пилота ВВС не увидишь никогда. Иногда покажут мельком – в шлемах, в кислородных масках с этими ужасными шлангами, глаза за черным светофильтром. А под масками, значит… – Аня все-таки остановила машину и села вполоборота, с глубоким интересом разглядывая Матвея. Он вдруг как-то по-юношески смутился – надо же, а на вид вроде ничем не пробьешь… Аня безотчетно отметила, что ресницы у него густые, русые, на концах белые, словно обожженные. – В каком вы звании?

– Капитан. Если точнее – гвардии капитан.

– Вы, несомненно, очень мужественный и очень смелый человек, – убежденно заключила Аня.

– Не более чем ваш отец, – возразил Матвей. – Он прошел Афганскую и две Чеченские военные кампании, а мне воевать не пришлось.

– А вы бы хотели?

– Трудный вопрос… Могу сказать, что готов к этому психологически. И еще: когда тебя долго и тщательно готовят к боевым действиям, хочется испытать себя и свою машину в настоящем бою. Наверно, у мужчины это в крови.

Аня усмехнулась:

– У всех знакомых мне мужчин совсем другое в крови… Расскажите о себе. Вы женаты?

– Нет.

– Тогда у вас, вероятно, есть любимая девушка.

Ответа не последовало.

«Да, пожалуй, грубо и нетактично. Только наладила мало-мальский контакт и спугнула. – Аня все же решилась идти напролом: – Подожди, упрямец, я тебя обломаю, при всем уважении к твоей профессии».

– Матвей, давайте не будем играть в молчанку. Вы, насколько помню, не прочь были считать себя моим родственником.

– Этого больше хочет папа, чем я.

– Я всегда считала, что офицеры прекрасно воспитаны.

– Простите, не хотел вас обидеть, я всего лишь объясняю мотивы своих поступков.

– Я поняла, что вы любите Семена Павловича, в таком случае для вас было бы естественно каким-то образом подготовить дочь к встрече с отцом, которого она практически не знает. Снизойдите же со своих заоблачных высот и посвятите меня в подробности жизни вашего семейства. – Последние слова были сказаны шутливым тоном.

– Из меня плохой рассказчик. Попробую описать ситуацию в общих чертах. Мы живем втроем: папа, Сережа и я. Папа на пенсии. Я, как вам известно, служу. Сережа в этом учебном году оканчивает школу.

– А ваша мама? – осторожно спросила Аня.

– Мамы шесть лет как нет в живых.

Машина плавно неслась вперед по широкой автостраде. Аня в раздумье смотрела на дорогу. Нежданно-негаданно накрывала ее плотной волной чья-то незнакомая, чужая жизнь, и не одна – Аню ждала встреча с отцом и с братом, не отмахнешься и мимо не пройдешь.

Она не очень-то любила вникать в проблемы посторонних людей – своих забот выше головы, но о родственниках заботилась до такой степени, что знакомые удивлялись. Были у нее две тетки с материнской стороны, четыре двоюродных сестры и столько же братьев, почти все ее ровесники, кто постарше, кто помладше, на них-то она и распространяла свое несбывшееся желание иметь большую семью. Родственники жили небогато, и она помогала им при случае деньгами; Виктор, естественно, кривился, но те были людьми порядочными, сами ничего не просили, Анне платили искренней привязанностью и вниманием…

– Вы пошли в авиацию по стопам отца? – спросила Аня.

– Да, только папа служил в армейской авиации, а я выбрал фронтовую.

– Ага, понятно, – мило улыбнулась Аня. – Осталось выяснить, какая разница между армейской и фронтовой авиацией.

– Армейская авиация предназначена для авиационной поддержки сухопутных войск, это боевые и транспортные вертолеты. Папа был пилотом Ми-24. В 1999 году в Дагестане боевой вертолет полковника Иртеньева был подбит в Кадарской зоне. Отец был ранен, чудом остался жив.

– Ранение имело последствия? – Какая-то нотка в голосе Матвея заставила Аню задать этот вопрос.

– Врачам пришлось отнять у него ногу.

Колеса громыхнули на ухабе, и тотчас раздался щелчок – двери разблокировались.

– Умная машинка, – заметил Матвей. – Давайте я поведу, вы, кажется, устали.

– Нет, просто выбоину не заметила.

С заднего сиденья раздался детский голосок:

– Дядь, а как тебя зовут?

– Темка проснулся, – улыбнулась Аня. – Теперь держитесь. Придется выкладывать всю подноготную.

– Меня зовут Артем Соболев, а тебя как зовут? – У Темки была дурная привычка сообщать свои данные каждому встречному.

– Матвей Иртеньев, будем знакомы. – Матвей протянул руку и осторожно пожал маленькую ладошку.

– Хочешь поиграть со мной в «хомячка»? – великодушно предложил мальчик.

– Это как?

Аня снова остановила машину:

– Матвей, если вы не против с ним поиграть, пересаживайтесь на заднее сиденье.

– Смотри, как надо, – поучал Темка. – Быстро жми на кнопки, чтобы плохие не догнали. Понял или нет?

– Ну, это раз плюнуть. На кнопки нажимать я умею.

Аня слышала, как они переговариваются за спиной, но не понимала ни слова, мысли ее скакали вразброс: значит, Сережа с десяти лет рос без матери, отец тогда же получил увечье… надо подсчитать… Матвею в то время было двадцать один год, он, вероятно, только-только окончил авиационное училище и оказался с мальчиком и инвалидом на руках… Так или нет? Скорее всего, так… Еще неизвестно, что за мальчик. Шестнадцать лет! Самый непредсказуемый возраст… А отец? Многие люди озлобляются из-за несчастий, становятся излишне требовательными и невыносимыми для близких, откуда вообще знать, что он за человек?

Ладно, поживем – увидим. В любом случае долго она с ними остаться не сможет: Виктор и без того встал на уши, чудак, ей-богу, можно подумать, что молодые люди двадцати семи лет, да еще высококлассные пилоты, летающие на МиГах, спят и видят, как бы обольстить тридцатилетнюю замужнюю даму, будто им больше и думать не о чем…

А интересно, о чем он думает там, в полном одиночестве, предоставленный самому себе, среди клубящихся туч – то черных, то синих, дымчатых или малиновых на закате? Или, может быть, над пронзительно синим морем, когда тень самолета скользит по облакам. Ведь там, наверно, начинается иная жизнь, в другом измерении, состояние за гранью возможного – необычное для человека, и мысли должны быть другие, чувства, ощущения… Аня посмотрела в зеркальце на Матвея. Смеется. Улыбка поистине гагаринская. Фирменная она у них, что ли? Или это отражение того, что известно только этим необыкновенным людям, которые, оказавшись на земле, делают вид, будто они такие же, как все…

– Подъезжаем, – предупредил Матвей. – Вы захватили паспорт, как я просил?

Свернули в сторону, на более узкое шоссе, по краям сплошной лес, и вдруг впереди, над лесом, набирающий высоту военный самолет. Еще один. Гул моторов. Значит, аэродром где-то близко.

Дорога уперлась в железные ворота, рядом – КПП.

– Давайте паспорт, – потребовал Матвей и вышел из машины.

Аня видела его голову и плечи в окошке КПП, потом он вышел, за ним солдаты – внутренний наряд комендатуры гарнизона, а может, не солдаты – в званиях Аня не разбиралась, – просто военные, молодые, корректные, в камуфляжной форме, один посмотрел на Аню и Темку внимательно, заглянул в салон, попросил открыть багажник. Аня выбралась, пошла вдоль машины… Крепкие ребята: обычно мужчины таращатся на ее ноги, а эти и бровью не повели, Матвей в том числе. Даже обидно.

Ворота распахнулись и пропустили машину на территорию гарнизона. Все та же дорога, по краям по-прежнему лес, но вот вдруг сразу выросли дома – девятиэтажки, деревянные постройки, сельские домики, церковь; проехали детский сад, Дом офицеров, несколько магазинов…

– А это школа, – сообщил Матвей. – Сережа здесь учится.

– Мама, смотри, коза! – с восторгом закричал Темка, указывая в окно.

– Дожили, ребенок живой козы не видал, – засмеялась Аня.

– Я тебя с этой козой познакомлю, – обнадежил Матвей. – Коза знаменитая, одна на весь городок… Сворачивайте сюда, вон видите дом с частоколом, нам туда.

– Матвей, давай говорить друг другу «ты», я как-то уже устала от официоза.

– Конечно, Анечка, прости, я, наверно, неуклюже себя веду, – смутился Матвей, – к тому же перед папой нам надо выказывать убедительное дружелюбие друг к другу.

– Выказывать? От меня усилий не потребуется, – возразила Аня.

Молодой человек окончательно сконфузился, сообразив, что ляпнул что-то невпопад.

«До чего же милый, – подумала Аня. – Жаль, что не настоящий брат, мы бы с ним подружились».

Она остановила машину у садика с деревянной изгородью. За оградой места для стоянки не оказалось, поэтому пришлось въехать на обочину так, что автомобиль установился с креном на бок. Аня достала из багажника сумки с одеждой и подарками, которые успела накупить в Москве. Матвей подхватил сумки и пошел в дом по узкой бетонной дорожке, которая тянулась между ухоженными цветочными клумбами.

– Как красиво, – заметила Аня.

– Это папа увлекается, – пояснил Матвей. – Нашел себе занятие: копается в садике с утра до вечера.

– Дом ваш собственный?

– Нет, гарнизонный. Папа числится в очереди на квартиру. Будем надеяться, что дождемся.

В окне шевельнулась занавеска и показалось чье-то лицо. У Ани екнуло сердце. Темка первый взбежал на крыльцо и по-хозяйски потянул на себя дверь. В коридоре, однако, остановился, увидев перед собой мужчину с палкой, застеснялся, свесил голову и бочком юркнул мимо хозяина в комнату.

Аня стояла напротив отца и смотрела на него неотрывно. Она помнила его очень смутно – память поддерживалась немногочисленными фотографиями, – но теперь узнавала, открывала знакомые, живые черты. Он, видимо, был на протезе – несведущий человек не понял бы сразу, что у него нет одной ноги. Опирался на трость, одет был в летный свитер из верблюжьей шерсти светло-коричневого цвета, удивительно походил на Матвея ростом и комплекцией, словно тот и вправду был его родным сыном. Аня знала: отец двумя годами старше матери, сейчас ему пятьдесят четыре, на столько и выглядел, но лицо его хранило какую-то укоренившуюся усталость, в глазах – застывшая навек тоска за слезой радости: он заметно волновался и смотрел на дочь с нерешительным ожиданием.

– Что же мы стоим в коридоре? – неловко заговорил Матвей. Он порядком растерялся и забыл элементарно представить их друг другу. – Аня, проходи в комнату.

В это время Семен Павлович протянул руку и погладил Анну по щеке.

– А ведь ты мало изменилась, – сказал он. – Я всегда знал, что ты станешь красавицей.

У Ани почему-то хлынули слезы из глаз, без всякой внутренней подготовки. Она осторожно обняла его – родное существо, одно из самых родных, какие бывают у человека. Не было необходимости привыкать к нему, она помнила его сердцем, своей иртеньевской сущностью, она была его дочерью – и этим все было сказано. Вот и ей выпало счастье выплакаться на отцовском плече, о таком Анне не доводилось даже мечтать.

Отец и дочь стояли обнявшись, а Матвей с сумками в руках застрял посреди коридора с видом человека, который узрел нечто совершенно неожиданное.