Глава 2

Неделя после посещения кабинета шефа прошла на редкость спокойно. Никто меня не дергал, ничего интересного вокруг не происходило. Казалось, что и не было разговора с Храмовым. Я расслабилась и снизила бдительность. Вот тут-то меня и подловили.

Первый выговор с занесением в личное дело я заработала, опоздав на работу всего-то на сорок минут. У нас народ и на большее количество минут опаздывает, некоторые вообще только к обеду являются. И ничего – всем с рук сходит. Мне же припомнили абсолютно все утренние опоздания (стало ясно, что кто-то все-таки стоит с хронометром у входа по утрам, не иначе как кадровик), обеды по два часа, сосчитали все перекуры, телефонные беседы… Было очень неприятно и даже противно, когда начальник отдела кадров заставил поставить подпись на приказе с выговором, да еще при этом целую лекцию прочитал.

Я вновь стала образцом для подражания, приходя и уходя минута в минуту с боем часов ровно в девять утра и шесть вечера. На обеды вообще перестала ходить, демонстрируя усердие. Но Храмов оказался до того злопамятным и педантичным, что закралось сомнение – а не немец ли наш шеф.

Второй выговор с предупреждением не заставил себя ждать. Теперь-то я понимаю, что ситуация была смоделирована умелой рукой Храмова, а возможно, он сам лично все провернул, не доверяя подчиненным.

Мне по работе иногда приходилось работать с документами, на которых стояла яркая красная штампулька «Секретно». И вот как-то раз после выхода на перекур я недосчиталась одной такой замороченной бумажки. Уходила – она лежала в ящике моего стола, вернулась – нет ее, бесследно растворилась в просторах необъятной конторы, затерялась на одном из девяти этажей. Время было обеденное, все сотрудники дружно удалились в близлежащее кафе, я одна несла вахту в отделе. И отсутствовала-то всего минут пять, но их хватило с излишком, чтобы продолжить начатый террор.

На сей раз «отдел кадров» говорил мало, зато в избытке брызгал ядовитой слюной, так что я потом долго отмывалась в дамской комнате.

Напоследок бюрократ язвительно напомнил, что после трех выговоров следует увольнение по статье. Напугал! А то я не знаю. Может, и правда, ну её к черту, эту работу? Катька скоро школу заканчивает, пойдет работать. А я могу больше переводов брать. Как-нибудь проживем. А вот выговор да еще увольнение по статье… Нет, не надо такого удовольствия Храмову доставлять. Кто его знает, как жизненная колея дальше повернет, а подпорченная репутация в виде нелицеприятной записи в трудовой книжке абсолютно не нужна, и в первую очередь мне самой.

Приняв такое важное, можно сказать, судьбоносное решение, я написала заявление на очередной отпуск, предполагая объявить о своем увольнении уже во время отдыха.

Однако это только человек предполагает. А на небесах почему-то ответы прямо перпендикулярны вопросам. Мои планы неожиданно сорвались – в отпуск не отпустили. «Отдел кадров» долго тряс у меня перед носом графиком отпусков. Будь лето, мне, конечно, было бы приятно постоять в прохладе ветерка от стопки бумажек, представляя, что это вовсе не бумажки, а страусиные перья, кадровик – не просто сотрудник, а двухметровый загорелый, мускулистый негр, в руках которого я не прочь оказаться сразу же после процедуры обмахивания веером. Кстати, про негра – серьезно. Я вовсе не против экзотики. Ритуся говорит, что в жизни нужно испытать все. Правда, не думаю, что негр был бы испытанием. Скорее – удовольствием или приключением. Но чернокожие мачо что-то не торопились перебегать мою дорогу. Да и Ритусину тоже. Зато на мои непроторенные пути вероломно зачастил кадровик – «пинг-понг от Храмова».

Третий мяч, и уже не пробный, а завершающий партию, шеф кинул, даже не выждав для приличия хотя бы трех дней после второго выговора. Видимо, у начальника не очень богато воображение или он не смотрит детективы, но изобретать велосипед Храмов не стал, скопировав почти один в один предыдущий инцидент. Только поменял местами пару сценок. Да зрительский эффект усилил.

Все повторилось с точностью до миллиметра. Опять женский туалет, куда я иногда все же выхожу, опять документы повышенной секретности. Отличие состояло лишь в том, что меня обвинили не в утере, а в краже документов. Вернее, сначала сделали вид, что подозревают всех, и устроили в отделе «шмон». Конечно же, эти треклятые бумажки нашлись в нижнем ящике именно моего письменного стола под упаковкой с женскими прокладками. К средству личной гигиены кадровик прицепился больше всего:

– Бардак развели! Черт знает что хранят в своих столах! – громко кричал «отдел кадров», сотрясая стены с потолком.

Было приятно наблюдать, как известка оседает на его бюрократическом костюме «слегка помятый черный ворон», а искусственная седина скрашивает блестящую лысину.

– Простите, – я постаралась придать голосу металлического звона, лицо сделала строгим и непроницаемым. – Вы не могли бы положить эту вещь на место? – и указала на пакет с прокладками. – Дело в том, что данным предметом я пользуюсь исключительно в интимных целях, и мне не хотелось бы, чтобы к нему, во избежание заразы, прикасались чужие руки. А в чистоте ваших рук, увы, не уверена.

Последние слова я сопроводила ангельски потупленным взором и нездоровым красноватым румянцем (это тоже результат тренировки). Кадровик побледнел, забыв о цели затеянного мероприятия, его руки заходили ходуном, и он их сунул в карман, брезгливо кинув прокладки в ящик. Мужики из нашего отдела дружно загоготали. Моя ирония про чистоплотность была высоко оценена и пришлась по душе – кадровика ненавидели все поголовно, но открыто выступила только я, чем и подписала себе окончательный приговор, став уязвимой мишенью и врагом «намбэ ту» уже не только Храмова.

Глава 3

Утром следующего рабочего дня «отдел кадров» лично встречал меня у входа в родное учреждение. Я издалека увидела его наполовину лысый череп и поняла, что сегодняшний мой приход на работу – последний.

– Будьте добры ваш пропуск, – не очень вежливо процедил сквозь золотые коронки кадровик.

Я подала закатанный в пластик четырехугольник.

Кадровик сунул его во внутренний карман пиджака и добавил:

– Пройдемте.

– Пятьдесят рублей! – выстрелила ему в спину.

Он остановился, резко обернулся и уставился на меня не моргая.

– Что? Какие пятьдесят рублей? – произнес спустя три минуты.

– За пропуск… – я пожала плечами.

Мыслительный процесс бороздил лоб бюрократа, глаза наливались нездоровым блеском.

– Ваш пропуск (акцент я сделала на слове «ваш», что явно не понравилось майору в отставке, привыкшему в армии к беспрекословному подчинению) стоил мне этой суммы, когда я упаковывала его в пластиковую оболочку для длительного ношения в недрах моей многострадальной сумки, в которой всегда понапихано слишком много, отчего этот документ мог принять нетоварный вид, что, в свою очередь, очень огорчило бы вахтера дядю Гришу, вас лично или нашего многоуважаемого шефа, если бы…

Кадровик не дал закончить речь. Грубо схватив за руку, потащил меня в свой кабинет, расположенный на первом этаже, недалеко от проходной. Я хотела разыграть представление с криками типа «Помогите, убивают!» или «Спасите, грабят!», но никого из сотрудников в коридоре не увидела. Вовремя у нас никто не приходит. Потому вестибюль сверкал пустотой. Пришлось, как собачонке на привязи, следовать в кабинет к чиновнику. За те пару минут, что мы продвигались по коридору, я успела представить и наручники, которые кадровик достает из ящика письменного стола, и плетку, и даже мини-гильотину, и кучу всяких других прибамбасов для пыток.

– Вы что себе позволяете? – зашипел «отдел кадров», плотно прикрыв от любопытных глаз и длинных ушей дверь своей пыточной камеры. – Выскочка! Дура набитая! Да мы таких в армии!..

– А мы не в армии!

– А жаль.

– А мне нет, потому что на гражданке про таких, как вы, анекдоты слагают. Про тупых, – я глупо хихикнула.

– Молчать! – кадровик, видимо, собрался выйти из себя, но потом передумал и задержался. Пару раз он клацнул ртом и продолжил уже более миролюбиво: – Вы, – он случайно, а может, и нарочно ткнул пальцем мне в грудь, – уволены.

Я медленно (странно, как раз этому нас на тренинге не учили) застегнула три верхние пуговки на блузке, показывая кадровику, что мне небезразличны его размахивания руками, что я конкретно к его рукоприкладываниям отношусь совсем не восторженно.

– Вот и славно. Я и сама хотела уволиться.

– Вы уволены по статье.

Этого следовало ожидать, но все равно стало горько и больно, к горлу подкатил комок спертого озона, я попыталась сглотнуть его, попыталась выдохнуть – безрезультатно. Кадровик заметил и оскалился. Однако воды не предложил. Мужчина, называется. Меня такая злость взяла, что от нее воздух через горло протолкнулся.

Он достал пухлую папку, взял верхний листок, потом водрузил на нос очки и начал декламировать бюрократическую лирику. Получалось у кадровика здорово, он читал с выражением, громко, членораздельно, чеканя каждое слово. И поза была классическая – с вытянутой правой рукой с текстом, загнутой за спину левой рукой и горделивой осанкой римского императора. Не иначе наш «отдел кадров» играл в армейском театре.

Я вслушалась в текст:

– Уволить согласно Трудовому кодексу Российской Федерации по статье №… – далее часть текста я растерянно пропустила. – Без права устройства на работу в пределах института и подведомственных ему организациях, а также у арендаторов, арендующих помещения в институте.

Кадровик закончил читать и теперь стоял с видом победителя, зыркая на меня так, чтобы сразу становилось ясно – кто здесь курица, а кто яйцо.

Я тоже молчала, задумчиво разглядывая яйцеобразную голову стоящего напротив мужчины. Я-то догадалась, что курица – это не он, как раз недавно книжку переводила одного известного автора. Он там так хорошо разъяснял про поведение в подобных ситуациях. Потому я переместила свой взгляд ниже, еще ниже, совсем ниже и остановилась где-то в районе коленок кадровика.

– А у вас дыра на коленке намечается, – просто и добродушно, с улыбкой заявила я. – Давайте приказ. Я подпишу. Где? Здесь? Хотя… Деньги сначала за пропуск отдайте, а то потом с вас не стребуешь.

«Отдел кадров» машинально вытащил портмоне и рассчитался со мной сполна. А потом торжественно вручил трудовую книжку. Я ее даже открывать не стала, боялась на глазах у этого зверюги расплакаться.

В бухгалтерии под жалостливые взгляды сотрудниц получила зарплату и компенсацию за так и не использованный отпуск, попыталась пошутить, бросив: «А за моральный ущерб?» – но наткнулась на холод кассирских очей и заткнулась.

Глава 4

Путь домой занял почти четыре часа – бесцельно моталась по магазинам, тратя полученные деньги, зашла в кинотеатр, но высидеть смогла лишь двадцать минут, потом попила кофе в какой-то забегаловке и только после этого направила стопы к родным пенатам.

Вечером дома собрался наш постоянный «совет в Филях». Что касается Филей, то тут недалеко от истины. Мы живем именно в Филях – есть такой район в Москве, на западе столицы. Действующие члены совета не меняются уже много лет. Это я, Катька и Рита. Раньше в совете состояла еще одна наша общая подруга – Нина, но она благополучно вышла замуж за иностранца и теперь проживает фантастически благополучно в невероятно благополучной Швейцарии. Мы от Нинки регулярно получаем гуманитарную помощь в виде носильных вещей, потому немного представляем швейцарское благополучие. Она все зовет в гости в свое благополучие, но пока это лишь сказка, кажущаяся раем. Перед каждой зарплатой мы клятвенно обещаем Нинусе приехать и собственными глазами увидеть ее благополучие, однако, скорее всего, придется с этой мечтой расстаться навсегда.

– Тебя надо выдать замуж, – предложила самый простой вариант выхода из создавшейся ситуации подруга. – Причем срочно, пока деньги не закончились.

Конечно, Рите легко говорить. Она замужем уже пятнадцать лет, со своим благоверным живет душа в душу. Другого варианта существования даже не представляет и вечно стремится выдать меня всеми правдами и неправдами замуж. Уж сколько женихов Рита приводила в наш дом, сколько сил приложила, расхваливая мои способности, – знаем только мы трое, вернее, четверо.

Тут неожиданно взяла слово дочь.

– Рита, – обратилась Катька к моей подруге. Она ее по имени зовет. Так уж у нас издавна заведено. – Ситуация резко поменялась. Мусь не просто безработная, она безработная с «клеймом» в трудовой книжке. Ее даже биржа труда не примет на учет. Вы тут пока чаи гоняли, пока маман сопли по клеенке размазывала, я в Интернете полазила, почитала трудовое законодательство и теперь знаю, что устроиться на работу ей будет совсем не просто. Пусть уж лучше по договору трудится в издательстве, а параллельно займемся следующим…

Мы с Ритой рты раскрыли от удивления. Вот это речь! Живет ребенок рядом, растет вроде каждый день по чуть-чуть, а потом оказывается, что он уже не ребенок, а совершенно взрослая, сформировавшаяся личность. Обычно Катька права голоса на совете не имела, ей разрешалось лишь присутствовать, и то всего последние два года. Мы с интересом прислушались к тому, что говорил бывший ребенок.

– Чтобы найти соответствующего нашим запросам жениха или хотя бы обыкновенного спонсора, нужно соответствующе выглядеть.

Катька оценивающе оглядела меня, пощелкала языком и категорично изрекла:

– Не годится!

– А что во мне не так? Что? – заныла я.

Рита в знак согласия закивала головой.

– Все не так. Шмотки носят совсем другие – раз. Ты стала отставать от моды, ленишься шагать в ногу со временем. Прическа и цвет волос у тебя просто ужас – это два. И еще бледность. Ни в какие ворота она не лезет. Загар – вот что радикально изменит тебя в лучшую сторону. Конечно, в одном флаконе с тренажерами. Три. Про четыре, пять и так далее я говорить не буду, пальцев рук и ног не хватит. Пока надо заняться хотя бы этими тремя пунктами. Остальное – будем дорабатывать по ходу действия. Начнем бороться с твоей бытовой неграмотностью. Кстати, Ри, и тебе советую включить в свой ежедневный распорядок все вышеперечисленное для Любани.