В шесть часов утра под моросящим серым дождем к дому Кембритчей подъехал длинный белый автомобиль с государственным гербом на крыле, и впустившему раннего гостя в дом дворецкому со всем апломбом было объявлено, что виконта Лукаса Бенедикта Кембритча приказано доставить в Глоринти́йский дворец на встречу с его величеством Луциусом Инландером. Дворецкий невозмутимо принял у третьего помощника секретаря его величества промокший зонт, пригласил его в гостиную и предложил чаю с кексами. И пока ранний гость наслаждался превосходной выпечкой, Уолдред послал горничную разбудить леди Шарлотту.

В шесть пятнадцать неторопливо освежившаяся хозяйка дома набрала на телефоне номер, которым не пользовалась уже много лет.

– Шарлотта Кембритч, – проговорила она в трубку ровно, хотя заметно волновалась. – Ваше величество, приветствую. Простите мой ранний звонок, но что за спешка, Луциус? Мальчик спит, он только после болезни, совсем слаб.

– Лотти, – суховато и после небольшой паузы ответил король Инляндии, – удивлен, удивлен.

– Чему же? – проговорила она мягко, успокаиваясь.

– Ты почти семь лет не звонила мне.

– Повода не было, – сказала она непринужденно. – Не могла же я отрывать тебя от дел по пустякам.

– Твои дела никогда не были для меня пустяками, кузина, – ответил он любезно. – А что касаемо твоего «мальчика», так слабость и болезнь не помешали ему совершенно возмутительным образом нарушить режим и сбежать из лазарета. Так что к семи должен быть у меня.

Тетушка леди Шарлотты в свое время сделала блестящую партию – вышла замуж за отца Луциуса, а Инландер, несмотря на всю свою суховатость, к родственникам относился с доступным ему радушием. И хотя публично фамильярность была недопустима, в кругу семьи и частных беседах он мог быть приятным и даже остроумным.

– Лици, – проворковала леди Шарлотта в трубку, будто ей было не за пятьдесят, а всего лишь семнадцать, – сжалься. Это ты жаворонок, а нам, простым смертным, никак не приспособиться к твоему режиму. Пусть поспит. Перенеси хотя бы на одиннадцать.

Его величество недовольно кашлянул в трубку.

– В одиннадцать, – сказал он, и леди довольно улыбнулась себе в зеркале, поправила воротник пеньюара. Сейчас будет встречное условие, Луциус не делал одолжений без немедленного взимания долга. – И, Лотти. Через пятницу Серебряный бал. Я хочу, чтобы ты была. Вместе с сыном.

– Конечно, – пообещала графиня Кембритч. – Благодарю за доб роту, ваше величество.

Без пяти одиннадцать Люк, одетый в строгий костюм, в спешном порядке доставленный ранее остального заказанного матерью гардероба, любовался своим разбитым лицом в зеркала, коими была обильно украшена секретарская у приемной его величества. Виталисты постарались на славу: отек спал, синяков почти не было видно, но некая покореженность наблюдалась, как и розовеющие свежие шрамы от рассечений. Личный секретарь его величества, лорд Па́лмер, вышедший из кабинета, позволил себе несколько оценивающих взглядов, прежде чем пригласить Кембритча на аудиенцию.

Высокий, сухой, с начавшими седеть рыжими волосами, король Луциус на мгновение поднял блеклые голубые глаза на вошедшего, задержав взгляд на его лице, чуть нахмурился, но милостиво кивнул в ответ на поклон и приветствие и продолжил читать бумаги. Выражение лица его величества было несколько брюзгливым, и Кембритч, стараясь не ухмыляться, вспоминал, как его мать сравнивала Луциуса с унылой собакой. «Чистый бассет-хаунд, – говорила она с некоторой грустью, – а ведь в молодости был весьма и весьма».

Люк, подавляя неуместную веселость, молчал, оглядывая кабинет. Небольшой, душный, с маленьким окном. Тяжелая и темная дубовая мебель с резными гербами, глубокий камин с широкой трубой, выложенной белой плиткой с лазурной росписью, шкафы, кресла. Потемневшее от времени зеркало во весь рост. Весь этот доисторический хлам сдать бы в музей, но ведь традиции. Традиции для Инландеров – это все. Да и сам Глоринтийский дворец производил гнетущее впечатление: темный, с небольшими помещениями, длинными гулкими коридорами со старым паркетом и тихими слугами. Люк никогда не любил здесь бывать. Неудивительно, что правящая династия напоминает тихих неврастеников – попробуй остаться со здоровой психикой, когда растешь в этом подавляющем тебя складе старых вещей.

Запах табака щекотал ноздри – его величество никогда не курил на людях, но, работая, баловался, и Люк чуть поморщился, вдохнув едкий приторный дымок: сам он не любил сигарет со сладким вкусом, полагая, что добавки только портят удовольствие.

– Кембритч, – наконец холодно сказал король Инляндии, отложив бумаги, – приглашаю вас пройтись. У меня к вам разговор.

– С удовольствием, ваше величество, – учтиво ответил виконт и, подождав, пока Инландер пройдет к двери, направился за ним.

– Итак, – требовательно произнес Луциус Инландер, когда они прошли в длинную портретную галерею, опоясывающую высокий холл на втором этаже и увешанную изображениями рыжих предков нынешнего короля, – вы знаете, о чем я хочу с вами поговорить.

Глоринтийский дворец

– Догадываюсь, ваше величество, – подтвердил Люк, разглядывая королевского предка в чудовищном парике и с таким же снисходительным выражением на лице, как и у взирающего на виконта монарха. Черт бы побрал этого тха-охонга, позволившего Луциусу навязать ему долг жизни.

– Речь пойдет о долгах, – вторя его мыслям, продолжал Инландер отстраненно, медленно прогуливаясь вдоль картин и поглядывая вниз, в холл, через темные перила, – давних и новых. Ваш дед, герцог Дармоншир, был человеком достойным, но, как вам известно, несколько нетерпимым. – Люк вежливо склонил голову, хотя определение «несколько» покойному деду явно льстило. – Он был столпом Инляндии, верно служил моему отцу, затем мне и стал для меня не только наставником, но и другом. Перед смертью, пять лет назад, он обратился ко мне с просьбой, которую я и намерен выполнить.

Очередной Инландер на портрете пытался выглядеть грозным. Настолько, насколько может быть грозной унылая собака с обвисшей мордой.

– Он просил меня настоять на том, чтобы его внук, отказавшийся от титула из-за давней ссоры, принял его, обеспечив достойное продолжение рода Дармонширов, – добавил Луциус размеренно. – Вы же самым возмутительным образом игнорировали свой долг и мои приказы. И даже осмелились уехать из страны и принять рудложское гражданство.

– И я до сих пор являюсь подданным Рудлога, – напомнил Люк вежливо.

– Это ненадолго, – отмахнулся Луциус. – Вас ждет пакет со всеми документами о переходе к вам титула. В ближайшие дни вы обязаны посетить Дармоншир и принять дела у временного управляющего. В пятницу мы даем первый королевский бал сезона. Там я и представлю вас свету как нового герцога.

– Это все, ваше величество? – спокойно уточнил виконт. Если и правда все, то он легко отделался.

Луциус взглянул на него с иронией, и Кембритч поймал себя на мысли, что монарх совсем не так прост, как кажется.

– Нет, конечно, виконт. Мне мало удостовериться, что вы приняли титул. Раз уж вы оказались мне должны, я собираюсь стребовать все, что необходимо для выполнения данного слова. Вам необходимо жениться и произвести наследников. И чем скорее, тем лучше.

– Я не очень готов к женитьбе, ваше величество, – осторожно сообщил Люк, напрягшийся при упоминании гипотетических наследников. – Прямо скажем, совсем не готов. И если титул я приму смиренно, то здесь вынужден отказаться. Лет через пять, может быть…

– Вы же помолвлены со старшей Рудлог, – сварливо перебил его монарх.

– Это было вынужденным решением, – признался Кембритч, – и сейчас в нем нет необходимости. Тем более что ее высочество похищена и нет уверенности, что она вернется.

Они подошли к широкому зеркалу в серебряной оправе, зачем-то расположенному посреди портретной галереи. Рыжие потомки Белого вообще, похоже, питали нездоровую страсть к зеркалам. Люк глянул на себя, на короля – они были одного роста, с одинаковыми подбородками и носами. Родственники, что сказать. Хотя вся инляндская знать как горох из одного стручка – и чем ближе к трону, тем похожей.

– Она жива, Рудлоги чувствуют это. Значит, вернется рано или поздно, – ответил Луциус уверенно, – и я не советую вам упускать эту партию. Даже так: я запрещаю вам упускать эту партию. Сильнее крови вы не найдете. Однако же, если за этот месяц Ангелина Рудлог не появится, я дам вам выбор из десятка достойнейших претенденток.

– К чему такая спешка, ваше величество? – поинтересовался Люк, чувствуя, как капкан, в который его загнало обещание Его Священству, снова начинает сжиматься. Вдруг стало ощущаться обручальное кольцо на пальце и до тоскливости, до царапанья в горле захотелось напиться.

Луциус постучал длинными пальцами по зеркальной поверхности, взглянул на свое отражение, о чем-то раздумывая.

– Я скоро умру, Кембритч, – сказал он, повернулся к Люку и тяжело посмотрел ему в глаза, – и я просто закрываю долги. Твой долг – самый давний и самый весомый для меня.

– Ваше величество, вы выглядите очень здоровым, – деликатно сообщил ему Кембритч. От взгляда Инландера шутить как-то расхотелось.

– Это семейное, – отозвался Луциус. – Ты не знал? Мать не говорила?

Люк покачал головой.

– У нас бывают видения, – нехотя поделился с ним Инландер. – Поэтому я, увы, точно знаю, что мне осталось не больше года. И поэтому ты женишься, упрямец, даже если мне придется женить тебя насильно. Я, Кембритч, желаю, чтобы на моих похоронах и на коронации моего сына ты был с женой. Желательно – уже носящей твоего сына.

Напиться – прекрасная идея. Вот вернется домой и сразу приступит.

– Боюсь, ее величество Василина не очень довольна мной и вряд ли одобрит подобный брак своей сестры, – сообщил Люк доверительно, лихорадочно соображая, как бы отказаться от снова нависшей над головой петли супружества.

– Я наслышан о твоей выходке, – презрительно сказал Луциус, – как и о прочих проступках. Но сильно рассчитываю, что титул Дармонширов ты не будешь позорить подобным образом. Что касается Василины – я решу этот вопрос. Это уже не твое дело. Твое – принять титул, взять достойную жену и усердно заняться продолжением рода.

– Это все, ваше величество? – покорно повторил Люк. – После этого мой долг будет уплачен?

– Да, – подтвердил король Инляндии. – Будешь свободен, если не напорешься еще на какого-нибудь монстра и не задолжаешь мне снова. И еще, Люк, – проговорил он требовательно, поджав губы. – Веди себя пристойно. Никаких походов по борделям, никаких любовниц до свадьбы. Никаких женщин рядом. Не хочу, чтобы у Василины был повод отказать тебе, когда вернется старшая Рудлог. Вот женишься – хоть половину герцогства оприходуй. А пока – запрещаю.

Люк выслушал его с лицом, выражению которого позавидовал бы и Тандаджи, и даже улыбнулся смиренно и обещающе на словах «Не хочу, чтобы у Василины был повод отказать тебе». Откланялся очень почтительно. И поехал домой.

Напиваться.

Марина

– Не могу поверить, что раньше все это вышивали вручную, – сказала Пол, оглаживая заботливо сложенную в широкую коробку нарядную помолвочную рубаху, расшитую золотым, красным и зеленым орнаментом. – Я все пальцы исколола, пока вышила «Д» и «П». Надеюсь, Демьян оценит мои страдания.

Я, стараясь не улыбаться, оценивающе оглядела плоды Полиных трудов. «Д» – зеленым, «П» – золотом, сплетенные, размером с ладонь, вышитые на правой стороне груди, выглядели очень внушительно. И стежки были прямые, аккуратные. Почти все, за исключением некоторых участков, отчетливо говорящих о том, как периодически злилась Полли – там нить легла хаотично, торопливо и неровно.

– Он будет в восторге, – заверила я ее, и Поля скептически посмотрела на меня, на вышивку, не выдержала и расхохоталась, нервно теребя юбку скромного белого платья – свободного, с длинными рукавами, ниже колен. Она вообще с утра была на взводе, хихикала не переставая. Что же с ней будет перед свадьбой? Истерика? Вася вот была спокойна. Хотя… спокойствие ее было скорее пугающим.

– Красиво, – мечтательно произнесла Каролинка. Она сидела на кровати Полины, скрестив ноги, и наблюдала, как и все мы, за ее метаниями. – Но я бы вышила такое сама.

– Вот найдем тебе мужа, и сразу займешься, – фыркнула Пол, – а пока оставь мне мои попытки погордиться. Я неделю над ней сидела.

– А почему машинкой не сделала? Это же тоже своими руками, но дело десяти минут, – наивно полюбопытствовала Алина. Полина помрачнела, глянула на нее так, что наша умница часто-часто заморгала за стеклами очков.

– Где ж ты была неделю назад? – проворчала без пяти минут невеста. – Со своими здравыми идеями?

В дверь спальни заглянула Василина, оглядела нас – все были в белом, похожие на стайку взъерошенных голубей, – улыбнулась раскрасневшейся Полине.

– Пора, Пол. Гости ждут.

Большая семья – не только головная боль и младшие сестры, путающиеся под ногами. Это еще и целая стратегическая единица. Где бы мы ни появлялись в полном составе, всегда имели подавляющее численное преимущество.

Демьян, подтянутый, высокий, крепкий, одетый в зеленое и черное, ничуть не смущался обилию Рудлогов, заполонивших помещение перед семейной часовней. Впрочем, у него был отличный шанс отыграться на свадьбе.

Он привел с собой только матушку, вдовствующую королеву Редьялу, нянюшку, очень старенькую, почти прозрачную от прожитых лет, которая начала тихонько плакать, как только вошла в двери, да двоих мрачных типов, зверски поглядывающих на всех вокруг. Демьян представил их как своих друзей и соратников – подполковника Хиля Све́нсена и капитана Ирья́на Леверхо́фта. Выглядели эти друзья так, будто готовы были прямо сейчас устроить драку, и поздоровались одинаково неприветливо – что-то буркнув. Впрочем, нянюшку они поддерживали со всем почтением и бережностью.

– Бе́рманы, – прошептала Алинка деловито, когда приветствия закончились, Демьян умыкнул розовую и напряженную Полинку в угол и что-то тихо говорил ей, а остальные, кроме нас двоих, глядели на них с умилением. – Смотри, у них глаза чуть раскосые и волос на теле больше, чем у среднестатистического человека. Как у Мариана. – Мы дружно уставились на Васиного мужа. Сама Василина, стоя рядом с отцом, уже вела светский разговор с вдовствующей королевой. – И уши совсем немного отличаются формой, – продолжала Алина. – Кстати, слух у них гораздо чувствительней… ой!

Один из берманов, капитан, отвлекшись от старушки, коротко сверкнул клыками в нашу сторону.

– Невоспитанный какой, – обиженно проворчала Алинка. Я тихо давилась от смеха, наблюдая, как дрожат плечи у «невоспитанного» гостя, аккуратно сопровождающего нянюшку в часовню.