***

Я очень люблю сумерки. Летние, зимние, предрассветные, вечерние – любые. Не люблю, когда солнце слишком сильное, а небо чересчур тёмное. Люблю полутона в природе, мягкость, плавные линии, дождь и жёлтые листья.

В людях – наоборот. Люди мне нравятся яркие, солнечные, ясные, прозрачные, искренние, открытые, смелые. Только такие могут вести за собой, и только рядом с такими – не страшно.¹²

***

Я не люблю нарядных мужчин, тар-тар из голубого тунца, Шато Марго, вопросы типа «а что он тебе подарил?», смешную американскую пословицу про «если ты такой умный» и всяческие разговоры про деньги.

Каждый раз мне становится ужасно неловко и как-то даже немножечко стыдно, когда небедные и неглупые в общем-то люди начинают на полном серьезе рассуждать об обязательном бесплатном образовании, обязательной бесплатной медицине, каких-то мифических поборах в школах и «баснословных» подарках врачам. Особенно грустно становится, когда в «дискуссию» вступают их праздные жены. Тут уж вообще – смех сквозь слезы: откуда ни возьмись вспоминается давно забытое экономическое образование и начинается пересчет купленных в классную комнату занавесок на некупленные колготки.

Этот номер – про деньги. Точнее, про то, что не всегда в мире умный – значит, богатый, про то, что богатый – не значит самый лучший, про то, что на каждого богатого всегда найдется еще богаче, и про то, что деньги – это всего лишь деньги, а не пропуск в рай и не панацея от одиночества – они и созданы для того, чтобы их отдавали. И уж кому-кому, а людям, которые умеют их зарабатывать, эта прописная истина понятна лучше, чем кому-либо другому.¹³

***

В детстве я мечтала быть продавцом мороженого, директором школы и вагоновожатой. Все эти три профессии меня завораживали одинаково. На четвертом курсе университета, определившись более конкретно и устроив своего годовалого ребенка в садик, я пошла работать в школу учителем русского языка и литературы.

Директором школы, которую я выбрала, была учитель физкультуры – красивая женщина с абсолютно нестандартным мышлением и бьющей через край энергией – наверно, поэтому она сразу же дала мне старшие классы, где часов литературы намного больше, чем уроков русского языка, и соответственно, свободы для творчества – тоже.

За пять лет моей работы в школе мы придумали с детьми немалое количество конкурсов, открытых тематических уроков и вечеров художественной самодеятельности. Однажды, в преддверии Нового 1991-го года, на одном из педсоветов Лилия Дмитриевна предложила: «А давайте поменяем традицию – пусть на этот раз каждый из нас подготовит для ребят свое выступление». Учителя промолчали, но согласились.

В назначенный день начался праздничный концерт. Одна из моих учениц, красавица и отличница Юля Насонова, объявляла номера. Кто-то играл на гитаре, кто-то в образе зайчика читал стихи, кто-то рисовал с закрытыми глазами елочку. Дети, сидящие в зале как зрители, были в восторге. Ничто не предвещало казуса.

И вдруг две очень взрослые учительницы, давние подруги с послевоенных лет, под наплывом чувств решившие поменять свой репертуар, подозвали Юлю за кулисы и сообщили, что они не будут петь песню про валенки, а будут исполнять романс о любви. Почему девочка их не дослушала, мне до сих пор непонятно, но через минуту она вернулась на сцену и объявила: «Выступают наши любимые и заслуженные Нина Романовна и Лия Тимофеевна. Романс «Ушла любовь». В зале захлопали, но на сцену никто не вышел. Юля не растерялась и повторила весь текст сначала: так-то и так-то, выступают такие-то, романс «Ушла любовь». И тут из-за кулис раздался грозный шепот Нины Романовны: «Не ушла, а пришла!!! Пришла любовь!!!» «Как – пришла?» – только и смогла выговорить шестнадцатилетняя ведущая и рассмеялась.

Мне тогда было двадцать три года, и я была с Юлей заодно. Сейчас, про прошествии стольких лет, я понимаю, что ошибалась, потому что молодость часто бывает категоричной и неделикатной. С возрастом я верю в чудеса еще больше и еще искреннее. И мне по-прежнему иногда хочется хотя бы на минутку поменяться местами с продавцом мороженого и вагоно- вожатой.¹⁴

***

Ровно двадцать лет назад, 19 августа 1991 года, когда по телевизору целый день показывали «Лебединое озеро», мы летели в самолете рейсом Челябинск-Хабаровск. Ребенок спал у меня на коленях, а я читала роман «Дети Арбата» в журнале «Дружба народов». Сидевший рядом со мной пассажир молчал-молчал, а потом многозначительно изрек: закончилось ваше время – больше не будет таких журнальчиков. Пассажиру было лет пятьдесят, мне – двадцать три, и я не совсем поняла, какое «мое время» закончилось.

Года два назад в лифте нашего офиса я встретила одного знакомого мужчину весьма преклонного возраста. «Может быть, напишем о вас в журнале?» – предложила я. «Время ваших журнальчиков закончилось, —

поучительно ухмыльнулся тот дяденька. – Теперь все пользуются интернетом, там все-таки скорость». «Скорость не есть чистота», – ответила я и вышла из лифта.

Вчера после ужасной трагедии, случившейся в нашем городе, я зашла в интернет и мне стало жутко не по себе – какие-то «шпики», «мики» и «денди» давали свои комментарии. На плохом русском языке, пропуская буквы и знаки препинания, эти люди бездушно и безжалостно писали о погибшем человеке и его жене, даже краешком глаза не видя их ни разу и ни капельки не понимая их жизни. Зато скорость, брезгливо подумала я. И анонимность – что для человеческой трусости главный критерий.

В этом номере «Миссии» – специальный проект, посвященный компаниям, родившимся в новой стране после того знаменательного «Лебединого озера». Проект, посвященный людям, которые сделали свои компании главным делом своей жизни и сохранили их ценой своего здоровья. Людям, которым присуща смелость, тем, которые умеют рисковать и которые по-настоящему любят людей. Они всегда подписываются полным именем и ежечасно несут ответственность за каждого человека, находящегося в их пространстве. Вряд ли кто-то из них мог быть тем пассажиром в самолете…¹⁵

***

Родную сестру моей прапрабабушки звали Эстер Коростышевская. Она родилась и выросла в Киеве, вышла замуж, родила троих детей. Дети выросли и разъехались: кто в Москву, кто в Баку, кто в Ленинград. Когда началась война, ей было шестьдесят четыре года, её мужу – на пять лет больше. Старшая их дочь в то время уже давно жила в Баку, и она сразу же позвала их к себе. Моя прапрабабушка наотрез отказалась. Её расстреляли в Бабьем Яру в сентябре 1941 года, вместе с мужем и вместе со всеми евреями Киева, которые из Киева не уехали.

В своей жизни я всего лишь один – единственный раз была влюблена в актера, но с пятнадцати лет и по сей день. Я безоговорочно принимаю все фильмы Никиты Михалкова и, хотя не очень люблю кино о войне, уговорила себя посмотреть «Предстояние» и «Цитадель». Вместе, сразу, за одно воскресенье. Я плакала, смеялась, снова плакала – и так весь фильм. Как же надо понимать и чувствовать мир и людей, какой бездонной душой обладать, чтобы делать то, что делает Никита Сергеевич Михалков.

Не буду обманывать, я не люблю критику, потому что не очень понимаю её предназначение. Талантливых людей она ранит, а остальным она просто не нужна. Оскара мало за этот фильм.

«Ирина Яновна, а что такое Бабий Яр?» – спросила меня сейчас хорошая добрая двадцатилетняя девочка…¹⁶

Конец ознакомительного фрагмента.