Надо сказать, что в течение нашего разговора, я испытывала муки совести. В общем-то, она так доверительно рассказывала мне о себе, верила, что я действительно проявляю о ней заботу, а я собиралась просто использовать ее. Но при ее последних словах во мне снова проснулась ненависть к ней. Сука, говорит о его самоубийстве со смехом. А ведь он действительно покончил с собой. Какое бы было счастье, если бы этого не было. Мне не пришлось бы пройти через все эти ужасы, и сейчас все не было бы так зыбко и ненадежно.

Мы бы просто встретились с ним и любили бы друг друга, и мне и в голову бы не пришло бегать к ней и так унижаться и его унижать.

Но делать было нечего. Я и сама тоже была не без греха. Если бы я только вовремя пришла к нему в ту первую пятницу, он был бы по-настоящему живой, и смерть не охотилась бы за ним так настойчиво, чтобы забрать его обратно, так как считала, его своей добычей.

По дороге она ныла, рассказывая мне, как им тяжело жилось в детстве, как все в жизни несправедливо поделено. При этом она то и дело поглядывала с вожделением на мои вещи, чтобы я поняла, на кого она намекает. Вообще-то, я не могла осуждать ее. Еще неизвестно, какой бы была я, окажись на ее месте. Может, еще ожесточенней сражалась бы за свое место под солнцем. И она только что пережила разочарование от неудачи с одним женихом, а я собираюсь отнять у нее второго. Но здесь уже ничего не поделаешь. Леню отдать ей я не могу. Конечно, нехорошо, что я ее обманываю, но каждый имеет свое право на счастье. Я борюсь за свое, а в любви и на войне хороши все средства.

За квартал от Лениного дома мы распрощались. Я взяла с нее слово, что она ничего не скажет ему обо мне. Она охотно согласилась. Еще бы, все ведь должно было выглядеть, как будто она вернулась к нему из-за большой любви. Ну, просто поняла, что не может без него жить, и все такое. Она поспешила к нему, а я сделала вид, что ухожу, но сама зашла в подъезд следующего дома. Я просто не могла удержаться, чтобы не посмотреть на него, когда они выйдут из дома. Она сама сообщила мне, что не может сейчас задерживаться у него, так как у нее сегодня важный зачет в техникуме. Да и ему тоже, наверное, нужно в училище: сейчас конец учебного года, а у него выпускной курс.

Их долго не было, наверное, не меньше, чем полчаса. Я стояла в чужом подъезде, такая одинокая, представляя, как он там сейчас целует ее, и стыдясь того, что собираюсь за ними подсматривать. Когда я уже окончательно решила, что они не выйдут, так как уже, наверное, лежат в постели, они вышли из подъезда. Ну, вот он, мой дорогой мальчик, идет с другой девушкой, причем с любимой, и даже не подозревает о моем существовании. Они подошли ближе. Я быстро поднялась по лестнице и посмотрела на них через окно на лестничной клетке. Особо счастливым он не выглядел, даже не обнимал ее, просто они шли рядом и о чем-то серьезно разговаривали. Во мне шевельнулась надежда, может, он и вправду не так уж любит ее. В конце концов, он сам мне так сказал. Правда, это было в другой жизни, но ведь он остался прежним.

Они прошли мимо, а я сама не зная зачем двинулась за ними. Я шла на большом расстоянии от них, хотя Лена не оглядывалась, а он вообще ничего обо мне не знал. Вскоре я поняла, что они идут к ее техникуму, он провожал ее. Я знала, где этот техникум находится и тоже пошла туда по параллельной улице. Потом снова спряталась в подъезде какого-то дома и дождалась, когда они появились там. Он дошел с ней до двери, они попрощались, и он, наклонившись, поцеловал ее. Правда, после некоторой заминки, и скорее это она подставила ему губы для поцелуя. Потом она скрылась за дверью, а он повернулся и пошел назад. И тут я не выдержала. Ноги сами вынесли меня из подъезда, и я пошла навстречу ему. Мы встретились недалеко от автобусной остановки. Ничего не произошло, он просто окинул меня оценивающим взглядом, каким всегда мужчины смотрят на симпатичную девушку, и прошел мимо. Я посмотрела ему вслед. Вдруг через несколько метров он остановился, да так резко, как будто что-то остановило его. Потом он повернулся ко мне. В его глазах было недоумение. Он вспомнил меня, вернее, я просто показалась ему знакомой, но он явно не мог понять, откуда он меня знает. Несколько секунд мы просто стояли и смотрели друг на друга. Наконец, я не выдержала.

– Леня, – вырвалось у меня, – Ленечка.

И я бросилась к нему. Он тоже шагнул мне навстречу и смущено улыбнулся.

– Я откуда-то знаю тебя, – сказал он, вглядываясь в меня. – Странно, что я не могу тебя вспомнить. Если мы действительно были знакомы, я бы не смог тебя забыть.

Я счастливо засмеялась.

– Это неважно, что ты не помнишь. Я все расскажу тебе, но только не сейчас.

– Почему не сейчас?

– Мне нужно идти на работу, а тебе нужно идти в училище, а то родители снова будут ругать тебя.

– Похоже, что ты обо мне все знаешь, – удивился он. – Кто ты?

– Давай завтра встретимся. Завтра я тебе расскажу.

Когда что-нибудь придумаю, про себя подумала я. Не рассказывать же ему правду. Теперь она ни к чему.

– Слушай, почему завтра? – огорчился он. – Давай сегодня вечером.

Ну, уж нет. В этом кино мы уже были.

– Нет, сегодня вечером ты должен быть с Леной.

– Ты и это знаешь? – еще больше удивился он.

– Я знаю о тебе все, – загадочно сказала я и, не удержавшись, прибавила, – мой дорогой.

Он засмеялся и покрутил головой.

– Ну и ну, – сказал он, – такого у меня еще никогда в жизни не было. Неужели я мог забыть тебя? Ты такая красивая. Хорошо, если ты хочешь, чтобы я умирал от любопытства, то пусть будет завтра. Когда мы увидимся?

– У тебя нет дома телефона, так что позвони ты мне. Я буду дома после двух часов. Вот мой номер.

Я быстро написала наш домашний номер телефона на клочке бумаги, сунула ему в руку и побежала к подошедшему автобусу. Он поднес бумагу к лицу и посмотрел на нее.

– Э, – крикнул он, – здесь же нет имени. Кого мне позвать к телефону?

Но дверь автобуса уже закрылась, и я только махнула ему на прощанье рукой.

В школу я успела как раз к концу второго урока. На перемене ко мне подскочила умирающая от любопытства Ольга.

– Ну что там у тебя? Что вы решили?

Я с трудом вспомнила, что наврала ей утром про однокурсника. Пришлось продолжить историю. Я сказала ей, что после того, как мы расстались с ним, он женился, но теперь разводится и понял, что любит только меня. Сегодня я проводила его, но он приедет после развода и мы поженимся.

Бедная Ольга только завистливо вздыхала, слушая мое вранье. Во всей школе только мы с ней вдвоем были не замужем, а теперь она и вовсе оставалась одна.

– По тебе видно, что ты его любишь, – совсем уже загрустив, сказала она. – У тебя такой счастливый вид. А у меня для тебя две новости. Первая, тебе звонили из редакции, просили, чтобы ты перезвонила.

Ох, опять это проклятое интервью, вспомнила я. Ну, уж нет, оно мне не надо. Даже вспоминать о нем тошно.

– Не буду я им звонить, – вырвалось у меня. – Они мне осточертели.

– Конечно, зачем тебе это надо, у тебя теперь будут другие заботы, – испустив очередной завистливый вздох, согласилась моя подруга. – Но от второй новости ты не отвертишься.

– А что случилось?

– Нам педсовет по итогам года перенесли с понедельника на сегодня на шесть часов. Это потому, что к нам пожалуют представители районо и гороно. И еще самое главное, ты в списке выступающих.

– Ты что, с ума сошла? – ужаснулась я. Меньше всего я сейчас могла думать о педсовете.

– Я ни разу еще на педсовете не выступала. Что я буду говорить?

– Мне велели передать тебе, что ты как молодой специалист должна рассказать, что тебе дал год работы в школе. Что ты считаешь положительным, что тебе хотелось бы изменить, улучшить. Кто из учителей тебе помогал в твоей работе, в общем, всякую такую чушь.

– Да я понятия не имею обо всем этом, и оно мне вообще не надо. Я не пойду туда вот и все.

– Ты что с ума сошла? – испугалась Ольга. – Да тебя завуч и директор со свету сживут, ты же их подведешь. Вот что, после уроков пошли ко мне. У меня бутылка есть, выпьем винца, приготовим что-нибудь, посидим, я тебе помогу, мы такую речь составим, все будут рыдать.

В общем-то, вдруг подумала я, какая мне разница, где быть сегодня вечером. Главное, чтобы он скорей прошел, и чтобы Леня пережил его. Все равно буду переживать и мучиться, а с Олькой выпьем, может быть, легче будет.

Ну, хорошо, – решила я. – Если ты мне поможешь сочинить что-нибудь, тогда я согласна. Значит, после уроков пойдем в магазин, а потом к тебе.

На уроках я нарочно все делала не так как в прошлые разы, вызывала не тех учеников, давала другие упражнения. Почему-то я вбила себе в голову, что мне нужно как можно сильнее изменить действительность, чтобы все поменялось. Потом мы пошли к Ольге, нажарили картошки с колбасой и, выпив пару рюмок, умирая со смеху, сочинили прекрасную речь в духе марксизма-ленинизма и, вообще, на высоком моральном уровне. На педсовете речь приняли всерьез, и она прошла на «ура». Наша завуч даже прослезилась.

После своего блистательного выступления я как всегда забилась в дальний угол, чтобы досидеть там до конца педсовета, предаваясь собственным мыслям. То и дело я поглядывала на часы, не представляя, что будет, когда стрелки подойдут к восьми.

Мотоцикл промчался под окнами, когда представитель гороно говорила заключительную речь. Он ревел так громко, что заглушил ее слова, и она невольно поморщилась. Рев уже стал немного стихать, когда раздался звук страшного удара. Металл с силою ударился о металл и грохот был такой, что у нас оборвалось сердце. Все повскакивали и кинулись к окнам, но там ничего не было видно, авария произошла где-то в конце квартала. Люди еще никак не могли успокоиться, когда дверь учительской открылась и, вбежала какая-то женщина. Извинившись, она попросила разрешения позвонить по телефону и вызвать скорую помощь.

– Ой, там такая страшная авария, – позвонив, начала рассказывать она. – Я как раз стояла на углу, когда они прошли мимо меня. Девочка такая симпатичная блондинка, а мальчик вообще красавец, стройный, высокий, кудрявый такой. Я еще обратила внимание, что у него черные волосы и синие глаза. Там на углу парень стоял с мотоциклом, его друг какой-то. Девочке сильно захотелось покататься на мотоцикле, ну, парень и дал им проехать один квартал. А тут из-за угла выскочил грузовик и свернул сюда, хотя этого нельзя делать. Здесь движение одностороннее, даже я это знаю. Ну, он и врезался в них на полной скорости. Девочке вообще ничего, ни одной царапины, а мальчику всю голову разбило, изуродовало страшно. По-моему, его сразу убило, но может быть еще живой, хоть бы скорее «скорая помощь» приехала. Какая жалость, такой красивый мальчик, а хоронить придется с закрытым лицом.

Даже сейчас через столько лет, когда я вспоминаю эти мгновения, у меня перестает биться сердце, я вновь и вновь вижу перед собой всю эту картину. Дверь открывается и в учительскую вводят под руки рыдающую Лену. Женщины кидаются к ней на помощь, несут воду, валерианку, наша завуч веет у нее перед лицом какой-то тетрадкой. Врываются еще какие-то люди, требуют еще раз позвонить в скорую помощь, все еще бегают, суетятся, но я уже знаю, что будет дальше. Дальше будет моя долгая безрадостная жизнь, и весь мир – пустыня. Я встаю, складываю свои вещи, молча выхожу из учительской и закрываю за собой дверь. Все кончено, все.