От последней фразы у Лины по спине побежали мурашки. По трезвому! А у нее все с точностью до наоборот.

Кто точно выпил, так это Милкина мать.

– Девчонки, привет! – радостно приветствовала она дочь и Лину. – Что, не сидится у мужа под боком? А это кто у нас такой? – Пальцы Никифоровой-старшей принялись расстегивать Линино пальто. – Признавайтесь, замерзли? Может, по рюмочке?

– Мама, – с укором оборвала мать Милка, – ну сколько можно!

– Да я совсем чуть-чуть, – женщина улыбнулась. – Чуть-чуть не считается. Правда, детка? Тебя как зовут?

– Лина.

– А меня Галина. Можешь называть меня тетя Галя. Смотри, как здорово: Лина – Галина. Прямо стихи?

– Лина? – переспросила Милка.

– Это девчонки в училище так придумали, – объяснила Лина, – а мне нравится. Лучше, чем Каролина.

– Здорово! Я тебя тоже буду так называть – Лина. Хорошо?

Потом они пили чай с вареньем и булками. Довольно вкусными булками.

– А ты сама откуда, Лина?

– Мам, я же тебе говорила, – поспешила ответить Милка. – Лина в Андреевске учится, в медицинском училище.

– Это хорошо, что учится. Учиться, учиться и учиться! – не без иронии в голосе заявила Галина. – Вот у меня дочь не хочет учиться. Замуж захотела. А я ей говорю: замуж-то – оно не напасть, лишь бы замужем не… Того… – Галина помотала головой в поисках ускользнувшей мысли. – А у тебя, к примеру, есть муж?

– Мам, ну хватит! Какая разница – есть, нет?

– Никакой, – согласилась мать. – Мужа нет, а ребеночек?

– Ребеночек есть, – успела ответить Лина. – Это мой ребеночек.

– Вот и у нас есть ребеночек, – мать выразительно кивнула.

– Все, мам, – Милка в зародыше оборвала неприятный разговор, – мы пойдем спать.

– Идите, – покладисто согласилась мать.

В Милкиной комнате было тепло и уютно. Скользнув под одеяло в розовом пододеяльнике с огромными красными сердцами, Лина сразу уснула. Сквозь сон она слышала какой-то стук. Может, еще кто-то пришел угоститься булками Никифоровой-старшей, а может, это ветер стучал в окно.

– Я тут вот что подумала, – сказала тетя Галя утром, когда Лина с Милкой появились на кухне в поисках очередной порции булок с чаем. – У меня у двоюродной сестры в Андреевске квартира двухкомнатная от мужа осталась. Она в ней не живет, говорит, тоскует по мужу. Я попрошу, чтобы тебя пустила. Подожди головой качать. Денег она с тебя не возьмет, а за квартирой в любом случае присмотр нужен. Все лучше, чем с дитем в общежитии. Я ей уже позвонила, пока вы спали. Она тебя ждет. Да не благодари, потом поблагодаришь, как устроишься на новом месте. Ты только к матери сходи. Она вчера прибегала, искала тебя. Волновалась.

«Значит, действительно был стук», – подумала Лина, а на душе внезапно стало тепло и радостно – все-таки мать волновалась за нее. И Милка переживает. И тетя Галя не осталась равнодушной к ее судьбе. А еще где-то есть человек, который любил ее и, может быть, еще немножко любит.

Квартира сестры тети Гали ей понравилась. Главное – до училища рукой подать. А еще рядом был небольшой сквер, где, наверное, будет здорово гулять с коляской.

Незаметно пролетели январь и февраль. Восьмого марта с утра Лина отправилась на прогулку. Ходить было уже тяжеловато, поэтому, дойдя до сквера, она примостилась на ближайшую скамеечку, мысленно подсчитывая, сколько можно будет посидеть, пока холод не начнет подбираться к малышу. «Малыш» – так она называла ребенка, хотя УЗИ показало, что это девочка. Лина даже имя для нее придумала – Леночка. Нейтральное, трудно придумать какую-нибудь дразнилку, даже самому злому языку не к чему прицепиться. И звучит хорошо – Лена и Лина.

Подходя к дому, она увидела огромную Милку, сидящую на огромной картонной коробке.

– Сюрприз! – закричала та и, по давно заведенной привычке, вскочила и чмокнула Лину в щеку.

– Потише, потише! – попыталась Лина угомонить подругу. – Что это за посылка?

– Это Леночке твоей подарки. Наверху еще такая же. Свекор ехал в автосервис, попросила его подвезти меня. Он попер коробку наверх, а дверь закрыта. Бросил ее там. А вторую уже не потащил, здесь оставил. Еще возмущаться стал, что я тебя не предупредила. А что за сюрприз, если предупредить? Он такой же, как сынок. Два сапога пара. Никакой романтики. Одна суровая проза жизни. Да ты не бойся, сейчас я его враз наверх затащу.

Однако, сколько она ни старалась, у нее никак не получалось обхватить коробку.

– По-моему, у кого-то слишком большой живот, – засмеялась Лина, ловко подняв коробку.

– Это у тебя руки длиннее, – пыхтя от натуги, возразила Милка.

И хоть она почти не участвовала в доставке коробки в квартиру, устала почти как Лина, с которой пот лил градом. Дома девушки вывалили содержимое коробок на диван и до темноты с умилением рассматривали распашонки, ползунки, костюмчики, носочки, пинетки и прочее детское приданое. То ли от усталости, то ли от неудобной позы у Лины заболела спина. К ночи боль усилилась, пришлось вызвать «Скорую», и к утру в мире прибавился еще один житель – девочка по имени Лена. Ясно, что Милка домой не поехала – как можно оставить подругу одну!

Забирали Лину из роддома вдвоем – мать и Милка. Привезли домой, поохали, поахали. Леночка таращила голубые глазищи, размахивала кулачками. Вечером мать засобиралась домой.

– Ты, дочка, зла на меня не держи. Захочешь домой вернуться – я только рада буду, – тут голос ее дрогнул, она всхлипнула. – Неладно как-то у нас с тобой получилось. Пошла я, а то опоздаю на автобус. Сама знаешь, как потом добираться. Никак. Держи, я тут собрала немного, – она вытащила из сумки конверт. – Тебе и Леночке.

– Нет, мама, не надо денег, – Лина решительным жестом отстранила материну руку. – Ты не думай, я не обижаюсь. Но денег не возьму. Выкрутимся.

– Каролинка, зря ты, дочка…

Она повернулась и медленно пошла к входной двери. У порога остановилась, хотела что-то сказать, а потом покачала головой и ушла. Навсегда. Летом рейсовый автобус, в котором она ехала в Андреевск, на железнодорожном переезде протаранил товарный состав. Из-за аномальной жары не выдержала электроника. Врачи сказали, что мать умерла мгновенно. Но от этого было не легче. Раз за разом прокручивая сцену прощания, Лина корила себя за черствость, неуместную гордость, глупость, в конце концов. Кто знает, как повернулись бы события, окликни она тогда мать, возьми у нее эти деньги… К этим грустным мыслям прибавилась тревога за Леночку. Хотя малютка была на редкость крепкой и здоровой, Лина всегда держала в голове обстоятельства, благодаря которым она появилась на свет, ждала от природы какого-либо подвоха. Сама того не замечая, Лина погружалась в трясину депрессии. Спасение пришло в лице окончательно рассорившейся с мужем Милки Никифоровой. Сын Илья, ставший причиной скоропалительного брака, этот же брак и разрушил. Горластый, капризный, он постоянно требовал к себе внимания. Милкиному супругу тоже хотелось быть в центре вселенной, но ему в последнее время все чаще и чаще приходилось отираться на ее задворках. Видный чувствовал себя обделенным и компенсировал недополученное тепло алкоголем. Милка уже несколько раз уходила к матери. Потом возвращалась, поддавшись на увещевания свекра и свекрови. Какое-то время Видный держался, а потом все возвращалось на круги своя.

В очередной раз, собрав вещички, Милка уехала к подруге в Андреевск, здраво полагая, что найти ее там будет сложнее.

Жить в двухкомнатной квартире с двумя младенцами оказалось одновременно и сложнее, и проще. Сложнее, потому что, если начинал кричать один ребенок, вопль тут же подхватывал другой. Просто круговая порука какая-то! А легче, потому что, пока кто-то один выгуливает обоих детей, другой может заняться своими делами – убрать, приготовить еду, подготовиться к экзамену и даже поспать. Лина потихоньку приходила в себя.

– Знаешь, Лина, я должна тебе сказать одну вещь, – начала как-то Милка. – Леночка твоя – Видного дочка. Он мне рассказал как-то по пьяни. Очень боится, что ты сдашь его.

– Нет, – Лина покачала головой, Видный никак не вписывался в нарисованную ее воображением картину с высоким мужчиной и бульдонешами, – это не он. Точно не он. Я же знаю!

– Ну как знаешь. А то можно было бы сделать экспертизу, в суд подать. Платил бы алименты как миленький.

– То-то он тебе платит.

Милка пожала плечами, и больше к этому разговору они не возвращались.

Прошло три года. Лина окончила медучилище. Она по-прежнему работала в детском саду, куда ходили оба ребенка. Милка после долгих поисков окончила курсы и устроилась секретарем в фирму, занимавшуюся прокатом строительного оборудования.

Как-то вечером, приведя детей из сада, Лина смотрела телевизор. Илья с Леночкой на полу что-то строили из кубиков.

– Представляешь, у нас девчонка одна – ничего особенного – выходит замуж, – с порога заявила вернувшаяся с работы Милка.

– Мама пришла, – радостно завопил Илюша и бросился к матери, попутно снеся половину постройки.

– Ну ты! – взвизгнула Леночка.

– Ничего, сейчас все поправим, – Лина погладила дочку по голове. – Только сначала покормим тетю Милу, хорошо?

– Ты корми, я сама, – обиженно ответила Леночка.

– И я, и я, – Илья примостился рядом с ней. – Сейчас все исправим. Не обижайся.

– И не думала, – буркнула Леночка.

Убедившись, что мир восстановлен, Мила отправилась на кухню.

– Ты слышала, что я тебе сказала? – спросила Милка, падая на табуретку. – Дай поесть чего-нибудь, а то сейчас умру от голода.

– Что девчонка выходит замуж? Слышала. Ну и что? – пожала плечами Лина.

– За француза! У него замок в Нормандии. Я фотки видела. Вот где красота!

– Прямо-таки замок, – недоверчиво усмехнулась Лина.

– Ну не замок, но дом крутой. А мы тут сидим, как две клуши.

– Тебе мало одного замужества?

– Это же совсем другое! Франция! О-о-о! – Милка мечтательно закатила глаза.

– Помнится, совсем недавно кто-то был ярым противником семейных отношений, – попыталась вернуть ее с небес на землю Лина.

– Ты что, не чувствуешь разницы между русскими и французскими семейными отношениями?

– Откровенно говоря, да. Чем тебе наши мужики не угодили? Неужели здесь не можешь найти?

– Много мы нашли за три года? – насупилась Милка. – Прямо в очередь женихи выстроились.

– Так мы вроде и не искали.

– Не обобщай! Это ты не искала, а я очень даже. Погулять все не против, а чтобы взял на себя ответственность за чужого ребенка… Нет таких.

– А иностранцы, значит, готовы?

– Они не то чтобы готовы, просто им нравятся русские женщины, и они готовы ради них на все.

– А чем наши отличаются от иностранных? Только не говори, что неземной красотой.

– А что? Красота тоже имеется, – Милка поправила прическу. – Скажешь, нет?

– Имеется, имеется, – успокоила ее Лина.

– Менталитет у нас другой, вот что. Иностранные женщины сориентированы на карьеру, а наши в большинстве своем – на семью. Вот тебе, например, нужна карьера?

– Не знаю, – Лина пожала плечами.

– Как не знаешь? Если бы хотела, уже давно в меде училась, а ты сидишь в своем саду… эх. Не хочешь думать о себе, подумай хотя бы о дочке. Она же у тебя красавицей растет. Просто принцесса. А что нужно девушке, чтобы быть настоящей принцессой? – Милка вопросительно посмотрела на Лину и сама ответила на свой вопрос: – Одно из двух: либо папа – король, либо муж – принц. Принцев на всех не хватит, значит, надо найти подходящего папу. Чем я и предлагаю заняться. Мне кажется, любая мать для своего ребенка…

С последней фразой поток воспоминаний подхватил Лину и понес по волнам памяти. Нежно-лиловое платье… Локоны греческой прически, выбившиеся из-под ободка… Мать оборачивается, глаза грустные, губы тихо шепчут: «Каролинка, зря ты, дочка…»

Видя, что подруга вошла в ступор, Милка подошла, энергично потрясла ее за плечо.

– Лин, ну давай попробуем. Всего делов-то – сделать профессиональные фотки.

– И чтоб одежды поменьше, – съязвила Лина.

– Нужно будет, и разденемся!

– Вот ты и раздевайся! А язык? Я же совсем не знаю языка, – продолжала упорствовать Лина.

– Выучишь! Поживешь несколько месяцев и выучишь. Лучший способ изучения языка – погружение. Это тебе любой препод скажет. Лин! Ну что ты такая серьезная? Давай хотя бы для смеха!

– Ну, если для смеха, – уступила Лина.

Смех обошелся недешево – пришлось купить новые платья и отдать крупную сумму фотографу. Но затея удалась. Милка нашла себе жениха сразу. Через полгода Лина снова была свидетельницей на свадьбе. Впрочем, свадьбы как таковой не было: зашли в ЗАГС, подписали документы, а потом с детьми съели по огромной порции мороженого в «Чебурашке». Еще через два месяца она расставалась с подругой, уезжающей с мужем в Германию. Полный улыбчивый Клаус не сводил глаз со своей красавицы жены. И Милка тоже улыбалась, и эта улыбка делала их похожими, словно супругов, проживших вместе не один десяток лет.

– Может, еще когда-нибудь увидимся, – сказала на прощание Милка, сжав Линину руку.

Обе они знали, что в обозримом будущем это вряд ли случится – Линин «жених» был родом из Австралии. Она долго и придирчиво изучала фотографии претендентов, сразу откладывая в сторону молодых красавцев. Хотелось чего-нибудь серьезного, основательного не столько для себя, сколько для дочки. Непонятно, что заставило ее остановить свой выбор на Арнольде Эдгертоне, отце двоих взрослых детей. Они обменялись несколькими письмами – Лина писала по-русски, потом переводила письма с помощью программы автоматического перевода. Затем они общались через Интернет с помощью переводчицы из агентства. Говорил больше Арнольд, а Лина смотрела ему в глаза и старалась понять, сможет ли когда-нибудь полюбить этого абсолютно чужого человека. Через месяц она уже ловила себя на том, что ждет этих встреч. Они уже научились обходиться без переводчицы. Лина интуитивно догадывалась, о чем говорит Арнольд, и либо качала головой, либо кивком подтверждала согласие.

Лина понимала, что вся эта затея – авантюра чистейшей воды, но идти на попятную уже не хотела. Для нее это было равносильно обману. Ведь Арнольд заплатил огромную по ее понятиям сумму. И за что, спрашивается, заплатил? За красивые глаза? Разве они у нее красивые? Вот у Милки – да, красивые. А у нее, Лины, самые что ни на есть обыкновенные.

Он приехал зимой. Шел снег. Они встретились в ресторане гостиницы, где агентство забронировало для него номер. Высокий, с сильно отросшими седыми волосами, зачесанными за уши, чем-то похожий на папу Карло из Леночкиной книжки про Буратино. Он обнял Лину, и она почувствовала себя игрушкой в этих больших и сильных руках. Хрупкой и беззащитной. Но страха не было. Только любопытство, сковывающая тело неловкость и злость на себя, бестолковую, не способную выучить язык. Дальше «привет» и «как поживаешь» у нее никак не получалось. И надежды на обещанное Милкой «погружение» не было никакой.

У переводчицы, очевидно, имелся большой опыт подобных встреч. Беседа за столиком была веселой и непринужденной. И остановки, вызванные необходимостью перевода, не прерывали нити разговора, смысл которого велся к одному: свадьбе – быть.

А потом переводчица вдруг засобиралась, и Лине стало по-настоящему страшно. Вот сейчас оно и произойдет – то самое. Чего у нее вроде бы и не было, а вроде и было. Арнольд взял ее за руку, взял с вешалки пальто и вывел из ресторана в холл гостиницы. Лина почувствовала, как намокли – хоть выжимай – ее пальцы в мощной ладони Арнольда. Он что-то спросил, Лина, конечно же, не поняла. Тогда Арнольд показал глазами на лифт, а затем на входную дверь и вопросительно поднял брови.

– Домой, мне надо домой! – Лина показала рукой на входную дверь и для верности ввернула одно из слов своего скудного запаса – Хоум. У меня ребенок. Чайлд.