– Понятия не имею, – покачал головой Лицкявичус. – Для начала попробуйте осторожно поболтать с персоналом: наверняка они знают гораздо больше, чем говорят следователю. В таких местах корпоративная этика работает даже сильнее, чем в обычном медучреждении, ведь на карту поставлены очень достойные зарплаты, и от сотрудников требуют соблюдения строжайшей секретности в отношении всего, что происходит в клинике!

– Вы же знаете, Андрей Эдуардович, что я не самый приятный собеседник? Считаете, они будут откровенны со мной?

Андрей уже думал об этом. Да, конечно, Кадреску – это вам не Агния или Никита, и, уж конечно, не Павел Кобзев в том, что касается знания человеческой психологии. Даже с точки зрения налаживания простых рабочих отношений Леонид – отнюдь не пример для подражания. Тем не менее нельзя отрицать, что он обладает многими достоинствами, на фоне которых недостатки становятся не так заметны.

– Мы просто попробуем, ладно? Если вы, разумеется, согласны. Что вы, собственно, теряете? Времени это займет не так уже много, деньги хорошие, работа, в целом, непыльная. Отнеситесь к ней как к дополнительной халтуре, если хотите. Вы сможете уйти в любой момент, если почувствуете опасность или даже если вам просто надоест – решение целиком за вами. Ничего не выясните – что ж, я допускаю и такой вариант, пусть вас это не беспокоит. Просто мне кажется, что при данных обстоятельствах нельзя упускать такой шанс. Попасть в «Сосновый рай» практически невозможно, он охраняется, как объект ВПК! Я, в свою очередь, попробую напрячь Карпухина, чтобы он держал нас в курсе следствия. Жаль, что делом занимается не он сам, но, в конце концов, нельзя же требовать, чтобы Артем Иванович выполнял всю работу по городу?

Лицкявичус правильно все рассчитал. Леонид Кадреску в душе был авантюристом, как и Агния Смольская или он сам. Под его внешне равнодушной оболочкой скрывалась деятельная и страстная натура.

– А как же… как это называется – моя «легенда»?

– Ничего такого не понадобится. Вы пройдете собеседование под собственным именем и предъявите свои дипломы. Я лишь немного подкорректирую ваши «рекомендации» и все, что относится к «опыту работы», а в остальном все будет зависеть только от вашего профессионализма. Насколько я знаю, вы – единственный, кто сумел вылечить позвоночную грыжу главврачу собственной больницы без оперативного вмешательства?

– Интересно, как вы об этом узнали? – хмыкнул Леонид. – Главный не любит афишировать, что пользовался услугами патологоанатома!

– И его вполне можно понять, – согласился Лицкявичус. – Тем не менее факт остается фактом, поэтому я за вас абсолютно спокоен.

– Хотелось бы и мне обладать вашим оптимизмом!

– Ну, – сказал его бывший босс, не обращая внимания на последнюю фразу Кадреску, – а теперь пора перейти к конкретике.

И вот тут-то до Леонида дошло, что Лицкявичус все это решил и обдумал заранее. И еще он понял, что ни за что не отказался бы от такой авантюры – особенно сейчас, когда больше всего на свете ему хочется утереть Толмачеву нос.

…Леонид и не подозревал, что в России могут существовать заведения, подобные «Сосновому раю». Он читал о них в прессе, видел по телевизору в иностранных репортажах, но не допускал, что совсем рядом с Питером, можно сказать, у него под носом, располагается столь элитная клиника, куда вход простым смертным заказан. В принципе, это происходило не только из соображений безопасности или банальных понтов – просто у «простых смертных» вряд ли нашлись бы деньги, чтобы оплатить хотя бы одни сутки своего пребывания здесь. Тем не менее Леониду в первый же день после его поступления сюда вручили документ под названием «Подписка о неразглашении». Бумага требовала не просто хранить в тайне все, о чем он мог услышать в стенах клиники, но и запрещала разговаривать с посторонними о «Сосновом рае», обсуждать местные порядки, расписание дня и процедуры. Ну и, разумеется, имена «гостей» значились под номером один в списке запретных тем. И Леонид быстро понял, почему так. Первой пациенткой, пришедшей к нему на прием, оказалась семидесятилетняя примадонна попсы советских времен, чье имя до сих пор постоянно мелькает в глянцевых журналах, как и ее фото. К чести дамы, нужно сказать, что выглядела она ничуть не хуже, чем на снимках, и Леонид не смог бы с уверенностью сказать, обязана она этим клинике или своим собственным генам и тщательному уходу за собой. В сущности, у певицы не было медицинских показаний для акупунктуры, но она пожаловалась на напряжение в мышцах шейного отдела позвоночника, и он не счел возможным ей отказать. С первых же минут общения с ней Леонид сообразил, что дива пришла к нему, чтобы просто навести справки о новеньком докторе.

– Это правда, что вы еще и патологоанатом? – поинтересовалась она после того, как он при помощи направляющей трубки воткнул ей в шею три позолоченных корпоральных иглы.

– Это вас смущает? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ничуть. До этого у нас работал один доктор, чьей специализацией являлась онкология! Он был…

Внезапно женщина замолчала, словно бы сообразив, что сболтнула лишнее.

– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Леонид, – я в курсе гибели своего предшественника.

– А вы знаете, как он умер? – и, не дожидаясь ответа, она продолжила: – Говорят, его забили до смерти, представляете?!

– Говорят?

– Ну, слава богу, меня-то тут тогда не было!

Леонид мгновенно потерял к ней интерес. Совершенно очевидно: дива – не тот человек, который способен предоставить ему необходимую информацию. Да она и сама не слишком хотела продолжать беседу на эту тему: гораздо больше женщину интересовал вопрос его семейного положения. Узнав, что Леонид холост, она тихо рассмеялась:

– Вы хотя бы в курсе, что вас ожидает в этом рассаднике нерастраченной женской сексуальной энергии? За вами начнется охота… нет, я вам предсказываю настоящее сафари! Здешнее население обожает симпатичных врачей.

– Я подписал соответствующие документы, – холодно заметил Леонид.

– Ну и что? Все их подписывают, но это еще никому не мешало! Однако, если вы и в самом деле верите в то, что говорите, то честь вам и хвала. Лично я ложусь спать в девять вечера, а потому меня мало волнует все, происходящее позже этого часа за пределами моей комнаты.

Что за «комнаты» в «Сосновом раю», Леонид увидел тем же вечером. Одна из администраторов по имени Лера, видимо, пытаясь произвести впечатление на новенького, устроила ему небольшую экскурсию по клинике. Все номера относились к классу люкс. Они включали две смежные комнаты, гостиную и спальню, светлые и роскошно обставленные, и санузел поистине королевских размеров. На первом этаже располагался огромный тренажерный зал, весь в зеркалах, словно специально для того, чтобы здешние «гости» имели возможность во время тренировки любоваться собой. Кроме того, там находились два бассейна – с морской и пресной водой, – а также кабинеты для разнообразных процедур, включая криосауну и три сверкавшие чистотой и современной техникой операционные для пластической хирургии. Леонид спросил себя, подписывают ли «гости» бумагу, подобную той, что подписал он, ведь это место – настоящий клад для любого папарацци или скандального журналиста, мечтающего разоблачить какую-нибудь несчастную «звезду», уверяющую, что она остается молодой и красивой исключительно благодаря регулярному употреблению кефира и умыванию ледяной водой по утрам!

– Ну, и как вам? – с гордостью поинтересовалась Лера, завершив обход клиники. – Впечатляет?

– Да, ничего себе, – равнодушно согласился Леонид. Он никогда не придавал большого значения роскоши. Лера явно выглядела разочарованной, видимо, ожидая с его стороны бурных восторгов и поросячьего визга. – А ты работала здесь, когда убили врача?

Она мгновенно покрылась красными пятнами и отвела глаза.

– Да… нет, у меня был отгул в тот день. Господи, это так ужасно, просто сущий кошмар! Знаете, начальство не одобряет разговоров на эту тему, и нам недвусмысленно дали понять, что этот неприятный инцидент нужно забыть как можно скорее.

– А ты знала ту девушку? – не обращая внимания на явную неловкость Леры, спросил Леонид.

– Татьяну Донскую? Да не то чтобы… Она уже несколько раз ложилась в клинику до этого, но мы с ней не очень тесно общались.

– Ей лет-то было… сколько – двадцать? Двадцать два? Зачем же ей сюда ложиться?

– Ой, а то мы их всех не знаем как облупленных! – уперев руки в бока, усмехнулась Лера, и на ее лице появилось выражение превосходства над теми, кто был «гостем» в этом удивительном месте. – У них же у всех вот такой комплекс неполноценности! – и она широко развела руки в стороны, демонстрируя масштабы этой проблемы. – И уши-то у них оттопырены, и глаза-то недостаточно большие, и жира на попе многовато… В общем, на этих ребятах можно делать деньги до самой пенсии, ведь они все равно постоянно будут находить у себя различные недостатки, а мы готовы помочь им справиться с любой неприятностью, неважно, маленькой или большой.

Леонид внимательно, с интересом посмотрел на девушку. У нее, судя по всему, комплексы напрочь отсутствуют, хотя ее толстые коленки, выпиравшие из-под слишком короткой черной юбки, явно можно было бы «подправить», как и тонкие губы, и чересчур выступающий вперед подбородок, не говоря уж о лошадином прикусе желтоватых зубов. Да, Лера уж точно не страдает комплексом неполноценности, в отличие от большинства клиентов «Соснового рая»!

* * *

– Вы… что сделали?

Я не поверила собственным ушам. Лицкявичус только что объявил мне, что он отправил Леонида Кадреску в «Сосновый рай». Так как я сама уже через нечто подобное прошла, то прекрасно понимала, какой опасности подвергается патологоанатом – особенно с учетом странностей его натуры. Мне показалось, что нашего «засланного казачка» раскусят сразу и легко.

С некоторых пор мне стало неудобно встречаться с главой ОМР… вернее, теперь уже с бывшим главой. Просто мне до сих пор так трудно было в это поверить! Именно поэтому я не приходила к нему в больницу, предпочитая поддерживать непрерывную связь с Викой, всегда находившейся в курсе событий. Слова моего мужа о том, что в моем отношении к шефу скрывается нечто большее, чем простое уважение, вначале повергли меня в шок, но потом, признаться, заставили крепко задуматься. Я никак не отношусь к натурам ветреным… господи, да какое там – за всю жизнь, помимо моего бывшего, Славки, отца Дэна, я пережила от силы пару-тройку романов! Лариска, моя подруга и наперсница, утверждает, что в сорок лет женщине обычно есть что вспомнить о бурной молодости, а я похожа на выпускницу Института благородных девиц, отданную под крылышко супруга сразу после окончания учебы. В каком-то смысле так оно и есть. Выскочив замуж на первом курсе института, я почти сразу же забеременела и в срок родила сына. Потом я все время разрывалась между маленьким ребенком и учебой в меде, пока Славка безуспешно пытался заниматься предпринимательством. Если не считать букетно-конфетных отношений с мальчиками до свадьбы, после Славки и до Шилова у меня случилось всего одно серьезное любовное приключение, длившееся почти два года. Я до сих пор жалею о том, что связалась с Робертом Караевым, женатым человеком, да к тому же, как потом выяснилось, и нечистым на руку^[3].

До последнего времени я всегда позволяла мужчинам выбирать меня. Собственные мои чувства и склонности хранились где-то глубоко в душе, и я предпочитала плыть по течению. Но Олега Шилова я выбрала сама – впервые за все время своего сознательного существования на свете, поэтому не сомневалась в том, что нашему идеальному браку ничто не угрожает – по крайней мере, с моей стороны. Однако все изменилось с тех пор, как в моей жизни появился этот отставной полковник военно-медицинской службы – желчный, невыносимый в своих шовинистических замашках, но тем не менее блестящий реконструктивный хирург, писатель, невероятно умный, эрудированный, проницательный… и чертовски привлекательный! Наверное, отдавая должное всем вышеперечисленным качества Лицкявичуса, я напрочь отрицала последнее, говоря себе, что такой человек ни за что не смог бы мне понравиться. Шилов – такой мягкий и теплый, добрый, честный и домовитый, – являлся воплощением мечты любой здравомыслящей женщины. До недавнего времени я считала и саму себя таковой. Теперь же, когда формально Лицкявичус перестал быть моим начальником, я спрашивала себя: что же мне делать? Я убеждала себя, что вступила в ряды ОМР по зову долга, исключительно из желания помогать людям. Однако теперь уже не имело смысла и дальше так обманываться: если бы не харизматическая личность Лицкявичуса, только бы они меня и видели! Толмачев, так внезапно занявший его место, выглядел, прямо скажем, бледно в сравнении со своим предшественником. Насколько я могла видеть, все мои коллеги отнеслись к кадровым перестановкам так же, как и я, и оставалась лишь последняя надежда на то, что Лицкявичус окончательно поправится и вице-губернатор Кропоткина сумеет отстоять его позиции перед вышестоящим начальством из Москвы. Конечно, она не слишком-то его жалует, но все же эта дама обладает достаточной долей здравого смысла, чтобы понимать: Лицкявичус – единственный в своем роде, а потому любая замена оказалась бы неравноценной. Толмачев собрал нас в первый же день своего назначения и сразу дал всем понять, кто теперь в ОМР главный. Тот разговор вызвал у меня и моих коллег весьма неприятный осадок. Выглядело все так, словно новый босс пытался самоутвердиться словесно, не имея возможности как-то иначе продемонстрировать свой авторитет. Говорил он долго и нудно, словно зачитывал некую дурацкую должностную инструкцию. К концу «лекции» я усвоила только один ее тезис, смысл которого заключался примерно в следующем: неукоснительно выполнять указания начальства, не проявляя ни малейшей инициативы, при этом шаг вправо или влево будет расценен как побег и наказан расстрелом на месте. После этого я твердо решила, что уйду из ОМР. Почему я не написала заявление сразу? Наверное, надеялась на чудо. Полагала, что там, «наверху», увидят, какую «колоду» нам поставили вместо Лицкявичуса, и уберут Толмачева сами. Однако пока что этого не произошло, и я не сомневалась, что Толмачев ни за что не уступит это место, единожды заняв его. Наверняка он надеялся если не на смерть Лицкявичуса на операционном столе, то как минимум на пожизненную потерю трудоспособности Андрея Эдуардовича. Ходили слухи, что, прослышав о выздоровлении своего предшественника, Толмачев принялся настаивать на его медицинском освидетельствовании, утверждая, что Лицкявичус не в состоянии вернуться к своим прежним обязанностям.

Поэтому сейчас я просто не могла не воспользоваться шансом увидеть бывшего босса. Я говорила себе, что просто хочу посмотреть, насколько он оправился, и можем ли мы надеяться на «свержение» Толмачева и «реставрацию» Андрея, однако в глубине души понимала, что дело не только в этом. Олегу о нашей предстоящей встрече я ничего не сказала.

К счастью, Лицкявичус выглядел вполне прилично, учитывая тяжесть перенесенной им операции. Шилов-старший, нейрохирург, оперировавший его, предупреждал, что впоследствии могут возникнуть осложнения, похожие на те, что случаются после инсультов, – нарушение или даже частичная потеря речевых и двигательных функций, проблемы с кратковременной памятью и тому подобное. К моему великому облегчению, ничего подобного не произо-шло. Но причина, по которой он меня вызвал, признаюсь, повергла меня в шок. Раби прикатил столик на колесиках, уставленный восточными сластями, памятуя о том, что они мне всегда нравились, а я все сидела с приоткрытым от изумления ртом.

– Поймите, Агния, я могу обратиться только к вам, – сказал между тем Лицкявичус. – Ведь вы уже имеете некоторый опыт…

– Но почему Леонид?! – перебила я его. – Из всех людей, кто подошел бы для выполнения подобного задания, он – самый странный выбор, вы не находите? Он же патологоанатом, а не практикующий врач! Леонид не умеет общаться с людьми, он может начать действовать так, что никто не сумеет предсказать его поступков…

– Как будто вы сами действовали иначе! – фыркнул Лицкявичус, и я, наверное, покраснела, признав справедливость этого упрека. Действительно, если бы не мои коллеги по ОМР, я едва ли выжила бы в Светлогорской больнице, пытаясь разыскать пропавших пенсионеров^[4].

– Леонид уволился из ОМР, – пояснил он. – Толмачев больше не контролирует каждый его шаг. Кроме того, только Леонид обладает всей необходимой квалификацией. Вы же понимаете, что в «Сосновом раю» не нужны хирурги-трансплантологи, как, например, Никита, а анестезиолог там всего один, и он в штате уже лет восемь. Просто счастье, что за целый месяц им не удалось найти замену убитому врачу! Это позволило мне предложить Кадреску поработать, так сказать, «за интерес», и он согласился. Вы с Леонидом похожи гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда, – продолжил Лицкявичус. – И вы – единственная, с кем он общается более или менее легко. Не знаю, чем уж вы подкупили Кадреску, но – факт остается фактом.

– Но чего вы от меня хотите? – никак не могла я взять в толк.

– Подстрахуйте его немного.

– Каким образом?! Самой лечь в клинику?

– Ни в коем случае! Если Тоня… Антонина Рубина подозревает, что дело в «Сосновом раю» нечисто, то это может оказаться опасным. Достаточно того, что я подвергаю риску Леонида.

При повторном упоминании о таинственной Антонине я едва не вздрогнула. От меня не укрылся тот факт, что Лицкявичус назвал ее уменьшительным именем, а потом как-то сразу смутился и поспешил исправиться. Что мне о ней известно? Только то, что она – его «старая подруга». Что я вообще знаю о своем бывшем шефе? Он разведен и имеет дочь, от которой одни лишь проблемы. В последний раз она попала в мою больницу, избитая своим сожителем, которого милиция разыскивала по всему городу! А эта Антонина… Когда Лицкявичус говорил о ней, в его голосе зазвучали странные нотки, которые я истолковала как нежность. Порождены ли они ностальгией по его молодости, или… Голос Лицкявичуса вернул меня на землю.