– Но вы ведь не станете отрицать, что пациенты порой привязываются к врачу, особенно – к психиатру? Им требуется поддержка, внимание, сочувствие близкого человека. Не имея такового, немудрено, что они обращают свои надежды к единственному, кто, как им кажется, принимает в них участие.

«Ах ты, психолог хренов!» – едва не высказалась вслух Неля. Паратов и при первой встрече не показался ей дураком, но теперь он демонстрировал навыки, которые она считала привилегией своей профессии.

– Послушайте, Иван Арнольдович, – стараясь казаться спокойной, произнесла она, – я хотела бы знать, зачем вы задаете мне эти вопросы. Если бы Ольга кого-то убила, я бы поняла, но ведь убили ее, так? Как визиты в мой дом могут быть связаны с ее насильственной смертью?

– Пока не знаю, – честно ответил Паратов. – Я лишь разрабатываю Ольгины связи с разными людьми.

– А тех мужчин, – кивнула Неля в сторону отложенных снимков, – вы мне просто так показали, для количества?

– Ну почему же? К сожалению, два из них – всего лишь композиционные портреты, составленные со слов соседей и знакомых Ольги: они видели ее в компании этих людей. Что же касается последнего, – следователь взял в руки единственный настоящий снимок из тех, что Неля не сумела опознать, – то это – коллега Касаткиной, с которым у нее были трения.

– С предыдущей работы, наверное? – догадалась Неля.

– Она вам рассказывала?

– Был один мужчина, Роман, кажется. Фамилии не знаю. В общем, еще на старом месте он метил на Ольгину должность. Она отлично справлялась со своими обязанностями, но этот самый Роман, по ее словам, «подсиживал» Ольгу.

– Это способствовало ее депрессии?

– В немалой степени. Хотя, конечно, проблема была гораздо шире.

– А Ольга не рассказывала о каких-либо открытых столкновениях с этим самым Романом?

– Не припомню.

– Ну, спасибо вам, Нелли Аркадьевна, за содержательную беседу, – сказал Паратов, сметая фотографии со стола в конверт. – Как вам на новом месте?

Неля не ожидала, что разговор продолжится, поэтому помедлила с ответом.

– В целом, неплохо, – произнесла она наконец. – Интересно.

– А в «Парацельсе» интересно не было?

– Вы как будто все время пытаетесь поймать меня на слове, Иван Арнольдович, – устало заметила Неля. – Я ничего подобного не говорила! В консультационном центре специфика работы иная, нежели в психиатрической клинике.

– Случаи потяжелее небось?

– И это тоже. Да и тот факт, что пять дней в неделю мы проводим там безвылазно, вносит свою лепту.

Она уже собиралась встать, показывая Паратову, что пора бы ему удалиться, однако он сам поднялся на ноги и откланялся. Следователь исчез из квартиры так быстро, что Неля и опомниться не успела.

Валентине она позвонить забыла.

* * *

Тетя Клепа, или Клеопатра Вадимовна Неппер, работала в «Синей Горке» с незапамятных времен. Она «пережила» двух главных врачей, несчетное количество завов отделениями и старших медсестер. Тетя Клепа была санитаркой, и за пятьдесят лет через ее руки прошли сотни пациентов. Она знала каждый кирпич в кладке «Горки», и даже Ракитин не решался вступать в конфронтацию с тетей Клепой, хотя она давно перешагнула пенсионный возраст, и он с легкостью мог бы избавиться от нее на законных основаниях. Пожилая дама характер имела вздорный, не позволяя ни медсестрам, ни врачам оспаривать ее главенство в том, что касалось ее непосредственной работы. Пообщавшись с ней подольше, любой неизменно приходил к выводу, что она самовольно расширила эти рамки, однако персонал лечебницы предпочитал с ней не связываться. Тетю Клепу ценили за два основных качества: доскональное знание территории (никто не проникал так глубоко в сердце «Горки») и неподдельную любовь к пациентам. Тетя Клепа действительно считала их душевнобольными, а потому жалела и немедленно вставляла фитиль любому, в чьем обращении с этими людьми проскальзывали признаки неподобающего отношения. Сама она ласково называла больных «нашими психами», подкармливала домашними пирожками, а также брила и причесывала тех, кто, по разным причинам, был неспособен сделать это сам. Должности «старшей санитарки» в лечебнице не предусматривалось, но, если бы таковая имелась, тетя Клепа, несомненно, ее и занимала.

О тете Клепе Нелю предупредила Анюта.

– Ой, вы лучше ее обходите, – сказала она, когда пожилая женщина, проходя мимо, бросила на молодых женщин неодобрительный взгляд. – Она вообще-то незлая, но любит крепкое словцо и не уважает никакие авторитеты: даже Ракитин по стеночке ходит, когда тетя Клепа рядом!

Неля не собиралась сторониться какой-то там санитарки: в конце концов, она – врач, кандидат наук, и позволять тете Клепе руководить собой в ее планы не входило! Однако им пришлось познакомиться поближе при совершенно неожиданных обстоятельствах. Как-то раз, войдя в комнату отдыха, Неля увидела Александра Незнанова. Это случилось впервые с тех пор, как здесь произошел инцидент со Шлыковым. Шлыков уже два дня был на месте, тихий и молчаливый, а вот Незнанов не появлялся с того самого времени. На взгляд Нели, изменений в его состоянии не произошло: все тот же остекленевший взгляд и безвольная поза. Но в этот раз Незнанов был в компании тети Клепы. Стоя над ним, она аккуратно расчесывала спутанные длинные волосы щеткой, что-то ласково бормоча себе под нос. Женщина отличалась малым ростом, поэтому, даже когда она стояла, ее глаза находились вровень с затылком сидящего. Неля воровато огляделась: поблизости не было ни одного врача. Два санитара дулись в карты, сидя за тем же длинным столом, что и пациенты, играющие в нарды.

– Как его порез? – поинтересовалась она, подходя к тете Клепе.

Та подозрительно окинула девушку взглядом водянистых голубых глаз.

– Это вы, что ли, Шлыкова скрутили? – вместо ответа задала она вопрос.

– Нет, Шлыкова скрутил Рома, а я только…

– Ладно-ладно, знаем! – отмахнулась санитарка, не выпуская щетки из рук. Повернув голову безучастного больного правой стороной к Неле, она указала на длинный порез.

– Вот, – сказала она сердито, – шрам останется как пить дать – такую мордашку испортили!

С аккуратно зачесанными назад волосами и коротко подстриженной бородой Незнанов выглядел лучше, чем тогда. Если, конечно, не считать ничего не выражающего взгляда и слишком бледной кожи.

– Его на улицу вывозят? – спросила Неля.

– Да кто ж его вывезет? – пожала плечами санитарка. – И Ракитин не одобрит: у него к этому пареньку особое отношение.

– Он что, его родственник?

Вместо ответа тетя Клепа громко фыркнула и вернулась к своему занятию. Неля поняла, что разговор окончен, и решила не искушать судьбу – похоже, первый «контакт» с суровой санитаркой прошел неплохо!

До обеда Неля занималась тем, что расписывала назначения для новых пациентов. Она решила заменить некоторые нейролептики, предварительно просмотрев все, что хранилось на складе.

Медперсонал питался отдельно, но их столовую от столовой для больных отделяла всего лишь арка, через которую и те, и другие могли беспрепятственно наблюдать друг за другом. Такая планировка помещения позволяла медикам в случае непредвиденной ситуации немедленно вмешаться. Неля знала, что в «буйном» крыле дела с питанием обстоят иначе, да и вообще – все по-другому из соображений безопасности. К примеру, у буйнопомешанных практически отсутствует женский медицинский персонал. Большинство функций, включая уборку, выполняют здоровенные санитары, способные одной левой справиться с самым агрессивным больным. Неле казалось, что заведующий «буйным» отделением, как и его подручные, напоминают охранников лагеря для особо опасных преступников. Все они держались особняком.

Неля оторвалась от своих размышлений, когда к ней подсела Анюта с подносом.

Тарелка, до краев наполненная супом, пюре с парой свиных котлет, три пирожка, компот из свежих фруктов и две баночки йогурта на десерт. Как субтильное тельце Анюты вместит такое количество еды?!

– Я договорилась с Танькой, – сообщила девушка, деловито раскладывая еду на столе. – В пять часов у нее смена заканчивается.

– Спасибо, Анюта!

– Да не за что, – отмахнулась медсестра, принимаясь за суп. – Она всегда рада поболтать.

Татьяна назначила встречу в самой глубине сада, у больничной ограды. Там, среди сплетавшихся ветками кустов, до которых не дошли заботливые руки дяди Бори, был старинный фонтан – наверное, еще тех времен, когда в усадьбе содержалась душевнобольная жена помещика, о которой рассказывал Гоша. Фонтан давно не работал, и серый гранит в форме гигантской вазы казался сюрреалистическим предметом с картины Сальвадора Дали. Усевшись на край пустой чаши, Неля приготовилась ждать.

Татьяна появилась двадцать минут спустя. Ростом выше Нели, широкая в плечах, грудастая, с сильными руками и ногами, она выглядела бы мужеподобной, не венчай всю эту телесную «роскошь» одна из самых хорошеньких головок, какие только Неля видела в жизни. Татьяна обладала чистым лбом, темными бровями вразлет, из-под которых бодро глядели на мир глаза цвета морской волны. Скульптурные черты лица могли бы принадлежать статуе какой-нибудь древнеримской богини. На молодой женщине ловко сидел короткий белый халатик, а на ногах красовались кроссовки размера этак сорок второго.

– Это вы – Нелли Аркадьевна? – поинтересовалась она, хотя и так было очевидно, что никто иной не стал бы прятаться в таком месте.

– Анюта сказала, что вы все знаете о пациентах «буйного» отделения? – вместо ответа спросила Неля.

– Вы же вроде с нашими психами никаким боком не соприкасаетесь!

– Видите ли, Таня, я тут человек новый, но, кроме вашей подруги, пока что близко ни с кем не сошлась…

– И не сойдетесь! – перебила Татьяна, присаживаясь рядом. – Народ здесь – себе на уме, и все предпочитают держать друг друга на расстоянии.

– Почему?

– Ну, во-первых, специфика работы не располагает к болтовне – особенно на нашем отделении! Во-вторых, каждый норовит коллеге в карман заглянуть. Вы ведь в курсе, что Ракитин выдает премии за хорошую работу?

– Да, – согласилась Неля. – Я сама уже имела удовольствие получить.

– Надбавки достаются всем, но их размер зависит от того, насколько вами доволен главный. Естественно, не все согласны с тем, как распределяются «блага» среди персонала, поэтому… Но вы ведь не об этом пришли поговорить, верно?

– Это тоже весьма занимательно, однако вы правы. Меня интересует конкретный пациент.

– Из «буйных»?

– Ракитин, во всяком случае, так сказал, он – его больной.

– Странно.

– Почему?

– Да потому, что главный буйных не ведет. Он, видите ли, мараться не любит. Занимается только «платниками», да и сложных не берет – не барское это дело!

Нелю удивило, что Татьяна свободно и откровенно говорит о таких вещах, будто совершенно не опасаясь, что ее слова дойдут до начальства.

– Вы, наверное, удивляетесь, что у меня язык без костей? – словно догадавшись о невысказанном вопросе собеседницы, ухмыльнулась медсестра.

– Честно говоря…

– Я бы поглядела, как Ракитин без меня справится! Он страшно боится, что «буйный» медперсонал разбежится, поэтому нам перепадает больше, чем другим. Знаете, сколько нас?

– Сколько?

– Десять человек – на все отделение!

– Но как же вы справляетесь? – искренне удивилась Неля. – Ведь контингент-то непростой!

– Справляемся, справляемся, – закивала Татьяна. – Нелегко, конечно, но можно. Персонал недоукомплектован, и каждый человек на счету. Так о ком конкретно вы хотели поговорить?

– Об Александре Незнанове.

– О Незнанове? – наморщила гладкий лоб девушка. – Понятия не имею, кто это!

– В самом деле? – расстроилась Неля.

– А с чего вы взяли, что этот Незнанов из наших?

– Понимаете, меня удивило угнетенное состояние пациента, которое, судя по всему, вызвано влиянием сильнодействующих препаратов. Ракитин пояснил, что сделано это из-за того, что пациент буйный и может причинить вред как себе, так и окружающим.

– Ничего не понимаю! – развела руками медсестра. – Ни одному из наших пациентов нет хода в основное крыло: они все за толстыми решетками и под неусыпным надзором. Там есть маньяки, убийцы, которых по суду признали невменяемыми… Но почему же такой больной не изолирован от других?

– Может, потому что он, как вы сказали, «платник»? – предположила Неля.

– Что ж, возможно. Если, к примеру, родичи дают лично главному, то он, вероятно, предпочитает держать парня у себя на глазах, накачивая его, от греха подальше, седативными препаратами?

Неля задумалась. Как же узнать, кто такой Незнанов? Но не следовало забывать и о поручении дяди Ильи.

– Таня, скажите, а в «Синей Горке» часто умирают пациенты?

– Умирают? – переспросила девушка. – Ну, как сказать – они ведь не в своем уме… Случается, кто-то в окно выпрыгнет или повесится по недосмотру… И несчастные случаи иногда происходят. Вот, к примеру, несколько месяцев назад. Привезли к нам паренька, а буквально через пару дней его в ванне нашли утопшим.

– Разве здесь есть ванны? – удивилась Неля. – Я думала, только душевые!

– В ванне для процедур, – пояснила Татьяна. – Врач на минутку отошла. Он не был буйным и вел себя адекватно.

– Расследование проводилось?

– Да какое расследование, не смешите меня! – поморщилась медсестра. – Мы же в психушке – если по каждому случаю расследование проводить, ментов не напасешься! Конечно, полицию Ракитин обязан был вызвать, но они только факт смерти зафиксировали, сказали, что врач не виновата в халатности, так как у пациента не было склонности к самоубийству. Происшедшее признали несчастным случаем, и все на этом закончилось.

Похоже, дядя Илья прав: чудные дела творятся в «Синей Горке»! Вот только как проникнуть в ее тайны, если все, кроме Анюты и Татьяны, держатся особняком и не намерены делиться секретами?

Вечером Неля снова зашла в общую комнату отдыха. Большинство пациентов после ужина разбрелись по палатам, но кое-кто еще смотрел телевизор (почему-то без звука) или играл в настольные игры. Незнанов все так же сидел в своем кресле. Неля собиралась к нему подойти, когда вдруг услышала тихие звуки музыки. В дальнем углу рекреации стоял большой рояль. Увидев его впервые, Неля решила, что инструмент находится здесь «для интерьера»: кто-то ведь должен ухаживать за ним, время от времени настраивать и как минимум уметь играть! Оказалось, что свои функции рояль все-таки выполняет. За ним сидел не кто иной, как печально известный пациент Шлыков. Он легко перебирал клавиши, и нежные звуки Рапсодии на тему Паганини Рахманинова постепенно наполняли помещение. Играл Шлыков как любитель (Неля могла судить об этом достаточно профессионально), но вполне сносно – в особенности с учетом того, что в больничных стенах Неля вряд ли могла ожидать услышать классику, исполняемую «вживую»!

Случайно бросив взгляд в сторону Незнанова, Неля заметила, что его руки, безвольно лежавшие на подлокотниках, внезапно пришли в движение. Длинные пальцы зашевелились, будто перебирая то ли невидимые клавиши, то ли… струны? Почему ей пришло в голову, что это могли быть струны? Сейчас лицо Незнанова было обращено в профиль, и его широкий лоб, прямой нос и четко очерченная линия губ ярко контрастировали с темнотой ноябрьского вечера за окном. Музыка и лицо пациента наложились друг на друга, как отдельные части детской головоломки, и тут словно молния пронзила мозг Нели. Мысль казалась невероятной, и в то же время она проливала свет на ощущение, которое мучило девушку с тех самых пор, как она впервые увидела Незнанова.

* * *

– Ты? – удивилась мама, открывая дверь. – А чего не позвонила? Я бы пирожков…

– Ма, ну куда мне пирожки? – рассмеялась она, чмокая женщину в щеку. – Хочешь, чтобы я в дверь не влезла?

– По-моему, тебе это не грозит, – отозвалась мать, критически разглядывая стройную фигуру дочери. Неля пошла в отца. В то время как Нина Игнатьевна была невысокой и пухленькой, Неля вымахала почти до ста восьмидесяти сантиметров, да и лицом походила на покойного батюшку. Только глаза у нее материнские, темно-карие, с ярко выраженным желтым ободком. «Тигриные» глаза, как говаривал Аркадий.

– Ты чего прискакала-то, ночь-полночь? – поинтересовалась Нина Игнатьевна, понимая, что в такой час дочь просто так не заявилась бы.

– Ты не рада меня видеть? – притворно обиделась девушка.

– Я всегда рада, но ты ведь вроде в будни на работе?

Лицо матери приняло озабоченное выражение.

– Ма, ничего не случилось, – поспешила заверить Неля. – Ты еще хранишь старые вещи – те, что раньше в папином шкафу лежали?

На самом деле «папиным» шкаф являлся лишь номинально – отцу принадлежало от силы две полки. Как же мало осталось от человека, который был хозяином квартиры! Кабинет у него имелся только на даче, да и то маленький и тесный, а здесь папа обычно проводил время на кухне, откуда беспрерывно доносился стук печатной машинки (он не признавал компьютера).

– Ну, вспомнила! – всплеснула руками мать. – Это ведь твой папа, как Плюшкин из «Мертвых душ» Гоголя, ничего не выбрасывал, а я как раз недавно в его шкафу прибирала, да все и повыбрасывала!

Отец умер четыре года назад, а мама только сейчас решилась притронуться к его вещам. Раньше Неля порадовалась бы этому обстоятельству, но теперь ее постигло глубокое разочарование – она надеялась, что пришла не напрасно!

– А чего ты хотела-то? – поинтересовалась Нина Игнатьевна, входя в гостиную вслед за дочерью.

– Да программки старые…

– Так тебе программки театральные нужны? – перебила мать. – Они еще там. А зачем?

– Долго рассказывать, – бросила Неля, сбрасывая тапки и залезая на кресло, стоящее рядом со шкафом: если мать ничего не переставляла, то коробка с программками должна стоять на верхней полке.

– Но ты все-таки расскажи, – потребовала Нина Игнатьевна, присаживаясь на подлокотник другого кресла и с любопытством глядя на дочь, стоящую на одной ноге, поджав другую, словно большая цапля. – Странно, что ты заинтересовалась этим старьем!

– Расскажу, расскажу… – пробормотала Неля, нашаривая рукой то, что нужно. Коробка из-под фена стояла на том же месте, где она и надеялась ее обнаружить.

Спустившись, она аккуратно поставила коробку на пол. Мать взяла первое, что лежало сверху, и прочла вслух:

– «БДТ», «Зинкина квартира»… Надо же, почти двадцать лет назад!

– Да, давненько, – согласилась Неля. – Знаешь, с тех пор, как выросла, я, наверное, в театре всего-то пару раз была! С другой стороны, весь репертуар мы тогда с тобой пересмотрели, а новые спектакли не так уж и хороши.

– Не скажи! – покачала головой Нина Игнатьевна. Она до сих пор не пропускала ни одной премьеры – после смерти супруга театр остался ее единственной отдушиной. – Тебе что-то конкретное нужно?

– Помнишь, ты потащила меня в филармонию на концерт скрипача-вундеркинда?

– А-а, что-то припоминаю… Это когда мы с отцом пытались заставить тебя не бросать уроки фортепьяно?

– Так ты сделала это, чтобы я продолжала занятия?!

Мать тихо рассмеялась.

– Ну, получилось же? Ты закончила-таки музыкальную школу!

– Только вот великой пианистки из меня не вышло, – ухмыльнулась Неля. – Что ни говори, а помимо чугунного зада, необходима хотя бы искра таланта, которого у меня, увы, не было и в помине!

– Ты с тех пор хоть раз за рояль садилась?

– Пару раз.

– Между прочим, у тебя неплохо получалось!

– Ключевое слово – «неплохо», ма. В своем деле надо быть лучшим или хотя бы одним из лучших.

– Так тебе та самая программка нужна? – уточнила мать, роясь в бумагах. – Она вроде даже подписана: ты тогда подошла к тому мальчику и попросила автограф.

– Думаю, я была не первой, кто это сделал: дети «индиго» рано привыкают к славе.

– Ну, не скажи – он так на тебя смотрел…

– Мам, ему тогда сколько, лет двенадцать было?

– Наверное. А ты была чуть постарше… Господи, неужели помнишь? Это ведь сколько лет!

– Нашла! – взвизгнула между тем Неля, сжимая в руках заветную программку. – Вот, Максим Рощин, скрипач… Фото нет, какая жалость!

– Да зачем тебе фото? С тех пор двадцать лет прошло. Даже если бы ты встретила этого парнишку, все равно не узнала бы!