– Ой, нет! Я и крови боюсь! – воскликнула Рузя.
– Вы дослушайте сперва. Ему не медсестра нужна. Он мужчина одинокий. Одинокий душою, ибо супруга у него имеется. Но одинокая его душа довольно щедрая к тем, кто готов разделить с нею одиночество, – Мрозовский слегка замялся и переспросил: – Понятно ли я говорю?
– Вполне понятно, – кивнула Рузя.
– С вашего позволения, пани Ковальчук, я продолжу. С целью поддержать вас в вашем одиночестве и помочь другу, я хотел бы познакомить вас. Надеюсь, что это знакомство окажется приятным для всех, – закончив говорить, Мрозовский выдохнул.
Вчера он имел неосторожность за партией в покер рассказать Виктору Зеленскому, известному в городе доктору и своему другу, историю очаровательной Рузи и всё, что произошло в кабинете. Поскольку доктор отличался любопытством, то напросился на знакомство.
– Эдвард, ну что вам стоит свести меня с этой панянкой? – канючил доктор. – Разве мало их у вас? А я так невезуч в делах сердечных.
– Виктор, вы же не станете отдавать ей своё сердце?
– Отдам, но не сердце. И на время, – подмигнул доктор и рассмеялся. – Если вы сказали, что она чертовски мила, то я вам верю.
Если бы пану доктору тогда сказали, что для милой Рузи он будет готов отдать много больше, рассмеялся бы в лицо. Воспринял бы, как шутку не очень хорошего содержания и даже обиделся.
…Теперь Рузя ждала пана Зеленского для свидания, но поскольку пришла она раньше оговорённого времени, то пряталась теперь за углом здания. Часы на башне показывали пять минут восьмого, а это означало, что пан доктор опаздывал на пять минут. Рузя уже собралась уходить и слать проклятия в адрес Мрозовского за это сватовство, когда на ступеньках заметила красивого мужчину и с букетом белых гвоздик.
Мужчина посматривал на часы, нервничал и часто поправлял шикарную шевелюру с лёгкой проседью. Рузя, оценила качественный костюм, после вспомнила, что доктор должен был появиться в семь с букетом белых гвоздик, выждала еще пять минут и направилась к нему, горделиво задрав подбородок и выпятив грудь.
Доктор не ожидал, что Рузя спустится сверху по ступенькам. Ему и в голову не приходило, что она пришла раньше и видела его, одиноко стоящего у входа в кинотеатр.
– Доброго дня, пан доктор. Вы же пан Зеленский, верно?
– Совершенно верно, пани, – ответил доктор, всё еще не понимая, откуда Рузя взялась, и почему он не заметил её заранее.
– Меня зовут Рузя Ковальчук, – сказала Рузя, решительно протянув доктору руку.
Пан Зеленский быстро чмокнул протянутую руку и понял, что не знает, как вести себя с этой пани.
– Виктор Зеленский, доктор медицины.
Рузя, оценила упадок духа новоиспеченного кавалера и поняла, что из доктора можно хоть верёвки вить. Главное, чтобы пан доктор хорошо зарабатывал.
– Пойдёмте, пан доктор, в сквере погуляем, воздухом подышим, – лениво предложила она.
– Конечно, пойдёмте. А дальше, что станем делать?
– Видно будет, пан доктор.
Прогулка оказалась недолгой. Рузя решила, что не стоит баловать кавалера, и если сам на свидание напросился, то можно его и промариновать подольше, чтобы не счёл Рузю доступной женщиной. То, откуда он вообще о ней узнал, и что пан Мрозовский изволил рассказать, заботило Рузю меньше всего. В монашки она записываться не собиралась. Считала, что всё, происшедшее с нею до их знакомства кавалера волновать не должно. А вот какое содержание готов дать пан доктор, интересовало очень. Рузя была практичной и расчетливой.
После чашечки кофе Рузя захотела домой, и пан Зеленский заволновался.
– А что вы делаете завтра? Может быть, сходим в кино или поедем за город подышать?
– Если спектакль дают интересный, комедию или про любовь, то пойдём, а если плакать надо, то лучше отправиться подышать воздухом, – сказала Рузя. – Здесь же в половине шестого и встретимся. Только не опаздывайте.
Такой репликой Рузи закончилось их первое с Зеленским свидание. Пан доктор спорить не стал, облобызал ручку и дождался, пока милое создание скроется за углом. Теперь он мог дать волю нервам и стал покусывать себя за ус. Надвинув шляпу чуть не на глаза, чтобы не быть узнанным, пан доктор отправился к автомобилю, ехать домой.
– Дядька, дядька! – орали хлопчики сдвинув на затылок кепки. – Покатай на «Лягушёнке» до площади. Мы тебе потом колеса почистим!
Они кружились вокруг «Opel», облипали его как саранча и тянулись грязными пальцами к никелированным, сверкающим под красным вечерним солнцем, деталям.
– Отойдите! – махал руками Зеленский, возмущаясь голосом тихим, но вполне сердитым. – Прочь! Кому говорят? Какая площадь?! Идите домой, и пусть ваши матери дадут вам еды.
Зеленский достал из кармана монеты и бросил в сторону от дороги. Покуда хлопчики собирали деньги, он сел в машину и был таков.
– Зелюнця, ты дома?! – орала Рузя под окнами старинного дома. Время было позднее, но в одном окне еще горел свет.
– Зачем так орать на целую улицу?! Тебе обязательно нужно, чтобы весь квартал знал, что к Зельде пришли гости? А так, чтоб меня завтра не спрашивали соседки, во сколько они ушли, ты не можешь?
– Открывай уже, что в окне стоять, – сказала Рузя и поёжилась от холода. Тонкое крепдешиновое платье хорошо сидело на фигуре, выделяя всё, что нужно, но совсем не грело.
Зельда была занята – она заканчивала срочный заказ. Шикарное свадебное платье занимало всю огромную Зельдину кровать, а шлейф от него лежал у Зели на коленях. Она пришивала к нему кружево, тонкие булавки, натыканные по краю, тускло поблёскивали, от чего платье казалось особенно торжественным. Зельдины чёрные кудри путались с кружевом, образуя загадочный узор, и Рузя ненароком залюбовалась, сдерживая в себе желание прикоснуться к кудрям и булавкам.
– Красивое какое, – сказала Рузя. – Это кто у нас замуж собрался?
– Дочка одного доктора. Да ты не знаешь его. Он богатенький.
– Вижу по платью, что не бедненький, – засмеялась Рузя, потом вдруг повернулась к Зельде и спросила: – А что фамилия этого доктора, не Зеленский случайно?
– Ну, Зеленский, – ответила Зельда и нахмурилась на Рузю. – Это кто тебе уже доложил?
Зельдины тёмные глаза имели удивительное свойство смотреть как будто насквозь и от того Рузе всегда делалось немного не по себе.
– Никто. Я сама догадалась.
– А откуда ты про Зеленского знаешь?
– Знакома.
– Врёшь.
– Не вру. Я на свидание с ним сегодня ходила. А завтра опять пойду!
После этих слов Рузя так пренебрежительно посмотрела на Зельду, не иначе та проигралась на скачках и теперь просила у Рузи на тарелку супа. Но Зельда задала Рузе один вопрос и сбила весь гонор.
– Прости, подружка, я спросить тебя забыла! Так ты в тюрьме сидеть не будешь?
– Нет, не буду, – сказала Рузя сквозь зубы.
– А что так? Не берут? – Зельда хохотала, запрокинув голову. – Нашу Рузю ни в тюрьму, ни замуж не берут!
– А может мне и не надо замуж?
– Гляди! Не предлагали – вот и не надо.
– Можно подумать тебе предлагали? – обиделась Рузя.
– Портвейн будешь? – Зельда отложила шитьё и пошла к буфету. – У меня здесь осталось полбутылки.
– Буду.
До полночи они цедили портвейн, Зельда слушала, как Рузя умудрилась избежать тюрьмы и как удачно повернулась к ней судьба. Поворот казался неожиданным.
– Этот твой Мрозовский – опасный человек, – сказала Зельда задумчиво.
– Почему?!
– Жизнь покажет, – ответила Зельда. В её черных глазах отражалась море вселенской печали. Для клиентов Зельда была приветлива и мила, даже иногда говорила что-нибудь на французском, чтобы утвердиться во французском происхождении, но перед Рузей не притворялась и хандрила не по годам. – Для него люди – мусор. А такие, как мы с тобой, вообще бирюльки, как карты в колоде. Хочешь – тасуй, хочешь – пасьянсом разложи.
– Может, бросишь мне на картах? – попросила Рузя, не особо надеясь на согласие.
Вечер, на удивление, был удачлив для Рузи. Зельда лениво потянулась, встала из-за стола и подошла к буфету. Где-то в верхнем ящичке она хранила карты. Старая засаленная колода вызывала у Рузи брезгливость. Однажды она даже купила новую колоду и принесла подружке.
– На, возьми. Будешь теперь на новых гадать. Хватит уже мусолить эту помойку.
Рузя потянулась к старым картам, лежавшим на столе, и Зельда моментально врезала ей по руке.
– Не тронь. А эти новые можно оставить – в дурачка резаться.
Вот и сейчас Зельда мусолила старую колоду, которая даже на вид казалась тяжёлой. Каждая карта лоснилась затёртыми картинками.
– Скажи мне, почему нельзя сменить колоду? Эти скоро сами развалятся.
– Почему нельзя? Можно. Но кто на них сидеть будет? Нужна девушка не целованная. Ты что ли у нас девушка? – спросила Зельда и захохотала в голос. – Может, ещё и не целованная? Куда тебя ещё не целовали?
Зельда хохотала, прикрыв рот ладонью.
– Цыц ты, шлёндра! Ночь давно! – обиделась Рузя.
Дальше она молча смотрела на то, как Зельда раскладывает карты и слушала гадание. Сколько раз видела, как гадает Зельда, но никогда не могла повторить. Не видела Рузя в картах ничего, кроме самих карт. Зельда рассказала, что гадать её старая цыганка научила, это уже после смерти родителей случилось.
– Под сердцем у тебя обида. На всех обида. Но тебе того не нужно, иначе желчью изойдешь и хуже будет. Вот у тебя казенный король. Над тобой он, а ты под ним. Вот как скажет, так и сделаешь. Но ты ему сейчас не нужна, потому от него нету к тебе интереса. А вот еще один королик, трефовый, тоже из дома казённого. Любовь у него к тебе. Страсть.
– Этот молодой? – спросила Рузя, тыча пальцем в карту. – Ну, второй который, трефовый. Венечка тоже в казённом доме теперь.
Зельда не сильно ударила её по руке, и Рузя захихикала.
– Не молодой. Старше тебя намного. Пан Зеленский, наверное. Только ты с ним не будешь долго любовь крутить. Сразу после большого застолья расстанетесь.
– Что за застолье?
– Свадьба. Не его, не твоя.
– Ты же сказала, что дочке его платье шьёшь. На свадьбу.
– Не перебивай. После него у тебя скоро новый роман случится. Только он тебе не нужен. Так просто – пить, гулять.
– А любовь где? Что-то ты мне о любви ничего не говоришь. И деньги где? Ни любви, ни денег? – Рузя нахмурилась и допила свой стакан портвейна. – Больше нету?
– Нету. Любовь? Любовь у тебя нескоро случится. А деньги, Рузюнця, с тобой и не расстаются. Ты, главное, в дела подозрительные не лезь. Поняла?
– Поняла. Я у тебя спать останусь, – сказала Рузя, зевая.
– Оставайся. Завтра с утра, отнесёшь Тине немного работы. Мне тут бросили мелочёвку, самой некогда заниматься, да и клиенты неважные. Так перебьются, на Христиных иголках.
Рузя укладывалась спать на Зельдиной кровати. С того краю, что у окна. Через щель между занавесок на лицо падал холодный лунный свет, Зельда надевала ночную рубашку и что-то тихо пела на иврите. Рузе виделось в этом что-то загадочное, по-детски волшебное. Она скоро уснула, чтобы увидеть во сне прекрасного кавалера без лица и голубя в клетке. Голубь бился о решетку так, что перья летели во все стороны, и постепенно белая грудка потемнела от крови. Так бы и бился этот голубь, но наступило утро, и Рузя открыла глаза.
Утро наступило до того неожиданно, что Рузя мгновенно проснулась. На небе ни облачка и солнце било по стёклам, расцвечивая каждую мелочь в спальне Зельды. Больше всего была заметна пыль.
Однажды, Рузя посоветовала Зельде не открывать занавесок по утрам.
– Занавески у тебя светлые очень. Надо бы потемнее, из плотной материи, чтоб пыль не росла.
– Чтоб что не росло?! – переспросила Зельда.
– Пыль, – сказала Рузя с умным видом. – Когда в комнате много солнечного света, пыль растёт.
– Рузянця, ты этого больше никому не говори, – смеялась Зельда. – Много пыли там, где не убирают, а не там, где солнце светит.
– Выходит, что ты не убираешь.
– Выходит, что я много работаю. Отсюда и пыли много. Шью разное, ткань режу, вот и пылится всё.
Рузя села на кровати, свесив ноги, и касалась пальцами прохладного пола. Солнечный луч стелился от окна до стены, пересекая Рузины ноги. Рузя рассматривала волоски на ногах с любопытством прозектора в мертвецкой, глядящего с удивлением на живого человека.
– Рузя! – Зельда появилась в дверях одетая и причесанная. В руках она держала торбу внушительных размеров. – Ты уже проснулась? Очень хорошо. Мне некогда, потому собирайся и иди к Тине. Возьмешь эту торбу и отдашь ей в работу.
Зельда бросила торбу на пол и вышла.
– Доброе утро, подружка. Что мы сегодня едим на завтрак? Может, ты кофе сварила, пока я спала. Спасибо тебе! – сказала Рузя, копируя Зельдин голос. – Спасибо тебе, что вчера, на ночь глядя, не выгнала.
Рузю много раз просить не приходилось. Быстро приведя себя в порядок, она подхватила заказы для Тины и вышла из квартиры Зельды.
Солнечное утро обхватило Рузю влажными прохладными ладонями, заставив вздрогнуть, сжаться и прибавить шагу, звонко отстукивая новенькими набойками по брусчатке.
Тина подшивала подол Настусиного платья. Тёмно-красный лён богато отливал на складках, проваливаясь тёмными бликами. Настуся стояла на стульчике, боясь пошевелиться. Маленькие ручки неподвижно смотрели в разные стороны.
– Сейчас, сейчас… Потерпи, Настуся. Сейчас я булавки вытащу и сниму с тебя платье.
Снимать платье Настуся не хотела, уж очень красивое получалось, но булавки кололись. Особенно сильно одна впивалась в бок, Настуся даже дышать перестала. Христина оставила обмылком на подоле светлую полоску.
– Здесь подошью. Хорошая длина получится, чтоб до осени хватило. А осенью новое справим. Из этого ты же вырастешь, да? – Тина улыбалась, потихоньку вынимая булавки. Наконец она дошла до той, что колола Настусе в бок и девочка вздохнула. – Уколола? Ты не молчи, если кольнула. Я же не знаю, как оно тебе с булавками.
Настуся улыбнулась и сказала:
– Я потерплю. Я же не маленькая.
– Это точно, что немаленькая, – рассмеялась Тина. – Скоро к первому причастию пойдем, так я тебе платье приготовлю и веночек из цветов. Будешь как Христова невеста – красавица!
– А когда будет первое причастие?
– Пятнадцатого августа. В праздник Взятия Пресвятой Девы Марии в небесную славу. Каждый год в этот день торжественное богослужение и церковная процессия, – ответила Тина и поправила Настусе косички. – Волнуешься? Ты не одна к причастию пойдёшь. Ещё будут мальчики и девочки. Все красивые, как ангелочки, в нарядных платьях и костюмах.
Тина надела на Настусю сарафан и помогла слезть со стульчика.
В дверях звякнул колокольчик, и Христина поспешила встречать гостей.
– Что-то ты, Тина, не рада мне? – спросила Рузя и бросила в угол торбу. – Это тебе привет от Зельды. Слава Исусу Христу!
– Навеки слава! – ответила Тина. – Спасибо, зайду к ней после. А чего радоваться?
– Новому дню радоваться, – сказала Рузя и рассмеялась.
– Ну, так я в «двуйке» в подвалах не сидела. Чего мне, – ответила Христина, пожав плечами.
– Вот вам всем не успокоиться никак! Нету меня в подвалах, и не будет больше. Всё! Господа из «двуйки» выяснили, что я обманутая женщина. Свидетель я по делу. Поняла?!
– Фрайда реальна! – улыбнулась Христина. – Но ты не кричи, я не глухая. Только спросить хотела. Правда ли, что в подвале у них духи по ночам воют?
– Правда. Воют и за ноги хватают! – Рузя хлопнула её по бедру и захохотала. – Сама узнаешь, когда там переночуешь.
– Езус Мария! Меня-то за что? Иди уже, Рузюнця.
Рузя открыла дверь и Христина успела обрадоваться, что та уходит, когда в салон вышла Настуся.
– Тина, можно мне с тобою посидеть?
Христина испуганно глянула на Рузю, потом снова на Настусю.
– Конечно, моя хорошая, можно. Вот только пани провожу.
– А что за девочка у тебя? – Рузя стала в дверях как упёртая кобылка. – Откуда счастье привалило?
– Иди, Рузя. Ранковый променад не ждёт. Так и солнце сядет, – Христина потемнела лицом и готова была стать стеною между Рузей и девочкой.
– Не сядет солнце. Откуда тебе знать, что мой променад не вечерний? Тебя как звать, девочка?
– Настуся.
Настуся недоумённо смотрела то на Христину, то на неизвестную гостью. Потом вдруг поняв, что гостье здесь не очень рады Настуся сообразила спрятаться в каморке.
– Тина, я потом выйду.
Хлопнула дверь каморки. Настуся затихла там, закрыла лицо руками, чтобы и дыхания её в салоне не слышали. Эта красивая пани, что пришла в салон, вызывала у Настуси необъяснимый страх. Было нечто в неспокойное в глазах пани, нечто напоминающее ту ведьму из сна, которая снилась в прошлом месяце и украла во сне солнце. Стул, на котором сидела Настуся, был старым и скрипучим, от того приходилось не двигаться совершенно. Настуся обхватила руками коленки и закрыла глаза. Когда Христина вошла в каморку, рассмеялась:
– Можно открывать глаза и вставать, наша гостья уже ушла.
– Тина, эта пани злая. Не пускай её больше.
– Как же я её не впущу? Она мне работу приносит, – сказала Христина и погладила Настусю по волосам. – Почему ты говоришь, что она злая?
– Не знаю. Глаза у неё странные.
– Что есть, то есть! Рузиным глазам чертей не занимать! – Христина рассмеялась и обняла Настусю за плечи. – Пойдём, пора перекусить.
Пан Эдвард вертелся перед большим зеркалом, как престарелая варшавская кокетка. Любуясь, он думал, что неплохо было бы стереть с зеркала пыль, а еще лучше вымыть с мылом, потому что разглядеть себя казалось трудновыполнимо, а новый сюртук еще труднее.
– Пан Мрозовский, я вам точно говорю, что в этом костюме вы то, что надо! – раздался за спиной скрипучий голос портного.
– А я не слишком крупным кажусь?
– Ну, что вы! В вашем возрасте иметь такую фигуру самый цимус! Нет-нет! Я вас не уговариваю, но вы таки поверьте, что это правда!
Гриша Бердник тарахтел без умолку. Мрозовский морщился от этого тарахтения, но терпел, потому что лучше Гриши никто не мог сшить костюм. Гриша шил костюмы еще отцу Мрозовского – Льву Мрозовскому – и перешёл по наследству. Если бы у пана Эдварда был сын, его точно назвали бы Лёвой и обязательно привели к Грише, сшить первый в жизни костюм на Пейсах или Пурим. Кроме всего прочего Гриша радовал Мрозовского подробными отчетами. Гриша стучал Мрозовскому не за деньги и не за другой интерес, просто Гриша знал достаточно много пикантных подробностей обо всех, с кем бывал знаком, а удержать всё в себе не имел внутренних сил. В общем, им обоим было удобно: Гриша изливал душу одному единственному Мрозовскому, чтобы не прослыть сплетником и не потерять клиентуру, а Мрозовский всегда знал последние новости о клиентах пана Бердника.
– Что ты всё обо мне, да обо мне? Гриша, новостей, что ли, нет?
– Как же нет? Просто не уверен, что вам будут интересны такие глупости, – ответил Гриша, округлив глаза и вздёрнув брови.
Он как обычно манерничал, закручивал пружину, чтобы потом она со свистом пронеслась над головами всех, кто приходил в ателье за последнюю неделю.
– Мне, Гриша, и не такие глупости рассказывают, но уже в другом месте, – показательно вздохнул Мрозовский.
Гриша нервно дёрнул головой и замер. Когда он нервничал, он всегда дёргал головой, а в особо волнительные моменты мелко тряс ею, как баран на бойне. Сейчас Гриша представил знаменитый подвал «двуйки» и себя в роли орущего привидения.
О проекте
О подписке