Глава 3
Джуда

1

Тополь единственный изо всех деревьев имеет две души: солнечную и лунную. Первую видно днём, и она неотличима от душ берёзы или клёна. Вторую можно разглядеть только ночью, когда весь тополь стоит в серебре, как река, полная рыбы. Река эта проистекает с неба на землю, и рыба кипит в лунном свете, как тополь, искрящийся на ночном ветру.

Лунная сторона – это я, солнечная – мой брат, Яр. Я порой так и представляю нас сидящими на одном дереве. Я слева, он справа; он на солнечной стороне, я на лунной, и между нами проходит граница суток.

У нас с ним всё на двоих. Одно имя, одно пробуждение – и только люди, ради которых мы выходим из Леса, разные. Яр всегда знает, что делаю я, а я – что происходит с ним, как если бы это было со мною. Поэтому он считает, что некогда мы были одной сущностью, бинарной и гермафродитной, как всякая нежить, а потом разделились.

У нас с ним и жребий один на двоих, поэтому судьбу своего человека выбирает только тот, кто делает это первым: жить или нет. Второму достанется то, что осталось, – маленький матовый шарик, горошина, жемчужина, белая или чёрная – дар жизни или лёгкой смерти. Первая спасает от всего: от отравлений, удушья, вскрытых вен, разбитой головы, харакири, оружейного выстрела в любую часть тела, в том числе в висок. А вторая помогает только от одного – от жизни. Но обе сработают, лишь когда человек приблизился к порогу. Сам. Мы здесь всегда ради самоубийц.

В ГУМе по утрам гулко, просторно. Мы сидим в кофейне на верхнем этаже, под самой крышей, и снопы света бьют в стеклянный свод. С моста над этажами видно насквозь всю прозрачную, стеклянную громаду здания, фонтан, искусственные деревья, стенды и выставленный для рекламы автомобиль. Перегнувшись через перила, я наслаждаюсь игрой света в стёклах витрин. Много света и воздуха. Много простора, и гулкие, редкие звуки долго гуляют внизу. Как в горах.

– Это самый могучий флегматик изо всех, кого я когда-либо встречала! – громко рассказывает Евгения. Говорят по-французски. Они могли бы выбрать любой язык, но о деле предпочитают по-французски. Не спрашивайте меня почему. – Я не представляю, что надо сделать, чтобы вывести эту рыбину из себя.

– Ты с ним говорила? – спрашивает Яр, переворачивая страницы меню. Делает вид, что выбирает. Хотя все мы знаем, что возьмём только кофе. Маленький. Эспрессо. И двойной эспрессо – для Евгении.

– Я приходила к нему в контору. Знакомилась. Пыталась настроить контакт. Какое там! – Она расстроенно взмахивает руками.

Официанты поглядывают из-за стойки. Наконец одна девушка подходит к нам.

– А, дорогуша, наконец-то! – говорит ей Женя по-русски. – Четыре кофе, пожалуйста. Без молока.

– Mon ami, обернись, скажи, что ты будешь, – обращается ко мне Яр.

– У нас с собаками нельзя, – говорит официантка.

– С собаками? – удивляется Женя. – С какими собаками?

– С любыми. Особенно с такими.

Александр не поднимает головы от ноутбука, он знает, что Евгения всё уладит. Громадина Эйдос цвета топлёного молока, с белым брызгом на умной, лобастой морде, лежит под столом у его ног и ухом не ведёт. Это Яр как-то достал его из небытия. Несколько пробуждений назад он обнаружил, что способен на такое – доставать из праматерии неявленные предметы и давать им форму. В то время ему было смертельно скучно. От раза к разу его люди выходили к порогу раньше моих, и он расправлялся с ними – быстро, без сожаления, не вдаваясь, присуждал смерть и равнодушно уходил. Но неожиданно обнаруженный дар вылечил его от хандры. Тогда-то у нас появился Цезарь, а следом Юлий. Хотя я просила собаку. Однако после Юлика Яр понял, что третью сущность мы не потянем, поэтому собаку – отличного кобеля, здорового, как телёнок, какой-то старинной породы, чьи изображения встречаются на воротах Вавилона, – мы подарили Александру. Его следовало бы назвать Гаем, но Александр нарёк его Эйдосом, как того, кто явился из мира идей – наш Александр до сих пор скучает по античности.

– Девушка, нельзя ли потактичней, – говорит Евгения, понизив голос, но я уверена, что и за стойкой её прекрасно слышно. – Это не собака, это поводырь.

– Поводырь? А кто из вас слепой? – Официантка на всякий случай тоже понижает голос.

– Mon ami, обернись, – повторяет Яр.

– Вы разве не видите? – говорит Женя и выразительно поводит подбородком в сторону Александра. Тот сидит перед монитором, не снимая чёрных очков. В одном ухе у него – таблетка наушников. Официантка в растерянности. Молчание.

– Что же вы стоите, дорогуша? Четыре кофе, я же сказала.

– Но как это – с компьютером? – пробует девушка последний аргумент.

– Вы что, никогда слепого с компьютером не видели? Он ему в ухо пищит.

– Mon ami, в конце концов это ребячество!

– Ах, оставь её. Я уже заказала кофе на всех, – говорит Яру Женя по-французски. – И один двойной! Пожалуйста! – кричит вслед официантке.

Я давлюсь смехом.

– Дурацкие порядки, – ворчит Александр, не отвлекаясь от монитора.

– А вы, как я погляжу, успели их изучить, – замечает Яр.

– Скоро сами всё выучите, – говорит Женя, как всегда громко и резко. Такая женщина, как она, должна любить всё яркое, вкусное, дорогое, мягкое и красивое. Она и сама крупная, заметная, с гривой золотых вьющихся волос с белым, мягким, очень привлекательным, хотя и несколько мужеподобным лицом. Её глаза искрятся жизнью, а фигура такая, что залюбуешься. Ни за что нельзя догадаться, что она гермафродит. Впрочем, как все нежити. Кроме нас с Яром. Но это я говорила.

– В общем, я не знаю что делать. Флегма, флегма и флегма, – продолжает о своём человеке. – У него мать-старушка, божий одуванчик, две недели назад свалилась с инсультом. Паралич, все дела. Я было оживилась – ну вот, впору о жизни задуматься. О смерти. Какое там! Как жил, так и живет. Разве что теперь ездит к ней в Подмосковье по выходным.

– Ты оцениваешь его со своей колокольни, – говорит Александр, щёлкая клавишами. – Тебе стоит взглянуть на него чужими глазами.

– Твоими, что ли? – шутит Женя и сама же смеётся.

Официантка приносит кофе. Александр, пропустив колкость, захлопывает ноутбук, снимает очки и сладко потягивается. Эйдос поднимает на него умные чёрные глаза, лупит хвостом.

– Лежи, лежи, – бросает ему Александр.

Вот кому должен был достаться флегматик. Сильнейшее его качество – спокойствие и умение ждать. Он никогда не говорит лишнего, сдержан и просчитывает всё наперёд. Поэтому всегда знает, что впереди. Собственную интуицию подкрепляет гаданием на рунах, бараньих лопатках, полётом птиц, глядением в хрустальный шар… Он большой специалист в таких делах. Сейчас перешёл к компьютерному прогнозированию – говорит, процентная вероятность ошибки примерно та же, а времени занимает меньше.

Александр старше нас всех. Мне страшно представить, сколько раз он появлялся на свете и сколько всего успел повидать. Его пытались убить. Нас всех, если верить Яру, пытались когда-либо убить, но с Александром связана совершенно жуткая история.

В XIV веке он жил где-то в Европе и попал под суд инквизиции. В течение месяца он испытывал на себе всё, что мог испытать человек в его положении, и не сделал ничего, чтобы спастись. Запретил другим нежитям вмешиваться. А потом его не стало. И мы узнали, что с ним было, только в следующую встречу.

Он рассказал, что ему было интересно. Он хотел знать, на что способны люди с обеих сторон мучений. Как связаны жертва и её палач. И есть ли предел возможности нашего тела. Не человеческого – его предел известен. А нашего. Выяснилось – нет. Дождаться смерти Александру не удалось. Он исчез обычным, естественным для нас образом: дав жребий своему человеку.

Потому что он всё это время был с ним – это и был его инквизитор. С невероятным упорством и изощрённостью он выдумывал всё более тяжёлые пытки, вытягивая из Александра жизнь до дна. Он приходил в бешенство от того, что не находил дна этой жизни. Он не понимал, как это может быть, и верил всё крепче и стремился уверить других, что Александр – ведьма (тогда он был женщиной). Могло дойти до костра, и Александр задумывался, что из этого получится. Но не дошло.

Потому что однажды этот человек пришёл к нему в камеру, и случилось то, что случается с каждым из нас в итоге пути: он стал говорить о своём смертельном отчаянии. Он был на пороге. Как и отчего это случилось, я не знаю. Я знаю только, какой жребий дал ему Александр: избитый и изглоданный пытками, он дал ему жизнь. Он позволил ему жить дальше, а сам с чистой совестью шагнул за предел бытия.

В этом весь Александр. Я до сих пор не понимаю, почему он так поступил. Однако с тех пор он ни разу не пробуждался женщиной и не пробуждался вообще – вместе со своей лунной сущностью он утратил забытье. Теперь он всегда здесь, и когда бы ты ни очнулся, можешь быть уверен, что Александр где-то рядом. Жизнь его превратилась в череду людей, которых он оттаскивает от края. В череду спасённых женщин, потому что, будучи мужчиной, жить способна помочь только женщине, и наоборот. Я не знаю, с чем это связано, но это закон.

– Что ж, друзья, расскажите, что у вас нового? – спрашивает он, вдоволь насладившись ароматом кофе. У него мелодичный негромкий голос, тонкие красивые пальцы – он держит чашечку. Если бы не глаза, он был бы неотразим.

– Да ничего, – пожимаю плечами.

– Мы недавно здесь, – добавляет Яр. – Обживаемся.

– Встретили уже своих?

Брат молчит. Я смотрю на него и понимаю, что отвечать он отчего-то не хочет. Но ответить надо.

– Пока непонятно, – говорю уклончиво за нас двоих. Яр смотрит в сторону.

Александр ставит чашку, заглядывает мне в глаза и вдруг накрывает мою руку своей ладонью. Говорить он не любит. А глаза у него из стекла или чего-то похожего на стекло. Он сделал их сам. Свои потерял во время инквизиции. Хорошие получились глаза, однако в них неприятно смотреть. У нас всех, говорят, холодный взгляд, но в сравнении с глазами Александра – огонь. Наверное, поэтому он и носит чёрные очки. Ведь ничегошеньки он не слепой.

Не хочу, но всё же опускаю взгляд в стол.

– Ты мне не веришь?

– Почему же? Верю. Но у меня есть предчувствие, что на этот раз всё будет необычно.

– У кого?

– У тебя. У меня. У всех.

В это время Женя берёт его чашку, махом выплёскивает кофе под цветок, возле которого сидит, и ставит на место. Со своей она уже расправилась. Я забираю свой кофе, пока она и его не вылила. Ароматный, ещё не остыл.

– Лучше расскажи ребятам, как поживает твоя, – распоряжается Женя. – Они же ничего не знают.

– Неплохо. Совсем неплохо. – Александр снова откидывается на стуле.

– Он её уже дважды спасал от ДТП, один раз прятал от полиции, три раза предотвращал несчастные случаи, в которых та получила бы увечья, не совместимые с жизнью, и даже вытаскивал из петли, – говорит Евгения. – Это за неполные три недели!

– Вытаскивал из петли? – изумляемся мы с Яром. – Так и что же… и почему же не?.. – Мы хотим спросить, почему Александр тогда же не отдал ей жребий, но стесняемся.

– Женечка преувеличивает. – Александр снова надевает очки.

– Хочешь сказать, ничего не было! – возмущается она.

– Не скрою, было. Но моя роль мала. Я действовал заранее, предвосхищая её шаги.

– А как же самоубийство? – не удержалась я.

– Это было не самоубийство. Она повисла в альпинистской обвязке. Решила заняться популярным спортом.

– Геккон, – фыркнула Женя.

– И сорвалась, разумеется, – заканчивает Александр. – Мне надо было только заранее перевязать верёвки, чтобы она не разбилась. Повисла в петле. А вообще мой объект обладает на удивление здоровой психикой. О самоубийстве не думает. Несмотря на свои семнадцать.

– Самый пиковый возраст, – замечает Яр.

– Самый, – соглашается Александр.

– Ха, не думает! – Женя хлопает по столу. Эйдос поднимает морду. Официантка выглядывает из-за стойки и плывёт к нам забрать пустые чашки. – А кто состоит в клубе самоубийц?

– Помилуй! Это несерьёзно. – Александр морщится и машет ладонью.

– Что, до сих пор существует этот клуб? – Яр с интересом поднимает брови.

– Ещё бы, – хмурится Женя. – Эта зараза живучей масонства.

– Но ведь она же дитя! – изумляюсь я.

– Ха, дитя! – фыркает Женя.

– В этом возрасте раньше в рыцари посвящали, – мечтательно вспоминает Александр.

– А другие своих детей заводили. И не одного, – добавляет Женя.

– Насколько я могу припомнить, работать с людьми из этого клуба намного легче, – говорит Яр.

– Вот бери и работай, – ухмыляется Женя.

– Дело усложняет тот факт, что для них это спорт. По-настоящему о смерти никто не думает. К порогу не выходят. Поэтому приходится беречь, – уточняет Александр.

– До поры, – смеётся Женя. – Ничего, батенька, работайте, работайте, вам полезно. Мы верим в тебя.

– Спасибо, – улыбается Александр, оценив сарказм, и снова углубляется в ноутбук. Женя хмурит лоб – вспомнила про своего флегматика. Яр отвернулся – думает о вчерашней встрече. А я сижу, вцепившись руками в чашку, всё не могу с ней расстаться. С каждым вдохом пьянею. С каждым вдохом сердце стучит громче. Перед глазами – Ём, и душа умывается стыдом. О, Лес, помнит ли он меня? А если помнит, что обо мне думает? И когда же, когда же, чёрт побери, он позвонит?

2

– Каждый раз, выходя из дома, она придумывает себя заново, – говорит Юлик, неистово раскачиваясь в гамаке. Того и гляди оборвётся. – Жизнь её полна людьми и историями, как гранат – ядрами. И так же, как гранат, истории эти состоят из сладкой оболочки цвета крови и выводов, жестких, как слезы.

– Хорош, – фыркает Цезарь. – Баян!

– Снова цитата? – подозрительно косится Яр.

– Что вы, светлейший! Чистой воды отсебятина.

– Ладно, хватит литературы. Ближе к сути, – ворчит брат.

– К сути? Хорошо. Ей тридцать один год. Зовут Джуда. По паспорту – Катерина, но никто, конечно, уже не помнит о том, даже она сама. Сегодня в девять вышла из дома. Сначала Садовая. Там её школа. Авторская школа свободного танца. Очень популярная тема. Будет заниматься до полудня. Потом…

– Позвони ещё раз, – перебивает Яр.

– Князь, пять минут как, – пытается возразить Юлик.

– Позвони, – отрезает Яр. Юлик пожимает плечами и снова набирает номер. Мы дружно обмираем, не сводя с него глаз. Юлик слушает гудки и, не получив ответа, жмёт отбой.

– Ты должен быть рядом, за каждым шагом следить, – говорит Яр, буравя его глазами. – Мне нужна встреча. Сегодня!

– Полноте, князь. Она никуда не денется. Процесс запущен. Всё под контролем.

Но спокойствие Яру даётся с трудом. Блуждая взглядом, он попадает на Цезаря. Тот сидит за столом, подперев кулаком голову, читает из интернета Афанасьева и тихонько посмеивается.

– Ты попробуй, – командует Яр. Цезарь поднимает на него удивлённые глаза. – Давай, давай, нечего без дела сидеть.

– Князь, пусть лучше Юлик, это его амплуа…

– И слышать не хочу, – говорит Яр. – Действуй.

Цезарь тяжело поднимается из-за стола, подходит к Юлику, тянет руку за телефоном. Тот посмеивается, довольный, что не ему одному досталось.

– Яр, не надо, – не выдерживаю я. – Они её спугнут, только хуже станет.

Примерно час назад Юлик дозвонился и начал рассказывать, что поклонник её таланта, пожелавший остаться неизвестным, ждёт её сегодня в семь вечера в ресторане, столик заказан. «И наденьте лучшее платье», – ляпнул Юлик, когда всё почти сложилось. «А бельё?» – спросили на том конце провода. «Что – бельё?» – опешил Юлик. «Он не уточнил, какое я должна надеть бельё?» – спросила Джуда и бросила трубку. И больше её не брала.

– Княжна вельми верно глаголет, – поддакивает Юлик.

– Пусть позвонит, – упрямится Яр.

– Брат, не надо. Дай ей время. Она не поверит.

– Право, князь, – вставляет и Цезарь. Яр смотрит на нас такими глазами, будто мы сговорились, потом машет с досадой и отходит в угол. Становится под окном. Стоит и смотрит на пыльное небо.

– Давай на щелбаны, – вполголоса предлагает Юлий Цезарю, сообразив, что брат отступился.

– Давай, – быстро соглашается Цезарь.

Юлик кувыркнулся из гамака, и они начинают вместе:

– Я знаю тринадцать надёжных способов. Утопиться – раз.

– Застрелиться – два.

– Отравиться – три.

– Повеситься – четыре…

Это их любимая игра. От нечего делать. Страшно интеллектуальная: кто задумается с ответом или повторится, получает щелбан. Меня от неё всякий раз трясёт.

– Прекратите! – обрываю их.

– Из окна выпрыгнуть, – говорит в этот момент Цезарь, а Юлик отвлёкся, обернувшись ко мне.

– Щелбан! – провозглашает Цезарь и отвешивает ему со всей любовью.