Глава 9

Мириады разноцветных деревьев украшали сдавшийся в плен осени шумный город. Городской воздух пропитался липкой влагой и запахом сырого асфальта.

Тайлер вернулся домой около семи. Он целый день был занят на работе, ощущая себя свежим и бодрым. После поездки к тетушке Джемме он словно зарядил свои изрядно севшие батарейки, а новый проект на работе вдохновлял его и придавал сил. Зайдя домой, он увидел, как Люсиль пыталась сделать фотографию селфи, но ее нос морщился, и красивое лицо искажалось недовольством.

– Тигренок, наконец-то ты вернулся домой. Сделай мне красивую фотографию, хочу выложить ее в инстаграм и подписать «я после бурного похода в Анабелс», или как ты думаешь, что можно подписать? Мне всегда так трудно подбирать слова для фотографий, не понимаю, как остальные пишут длиннющие тирады. Мы так напились вчера, дорогой. Я ничего не помню. Кто привез меня домой, как я поднималась на лифте, – как будто память отшибло. Но было так весело!

Люсиль, как кошка, растянулась на диване в черном шелковом платье-сорочке и сделала томный взгляд. Ее платиновые волосы были небрежно собраны наверху в пучок. Ее лицо было без макияжа и, несмотря на похмелье, имело отдохнувший и ухоженный вид.

– Я готова, – скомандовала она.

Тайлер сделал несколько фотографий, и жена, просмотрев их, осталась недовольна, воскликнув:

– Какая я опухшая, глаз совсем не видно. Ну и ладно, зато не придется теперь ломать голову, что написать под фото.

Люсиль отложила телефон в сторону и посмотрела на мужа:

– Как ты провел время у Джеммы? Как она?

Приехав на работу после времени, проведенного с Джеммой, он не заикался. На душе было спокойно, и он забылся, как только перешагнул порог своего офиса. При виде жены слова застряли колючим комком у него в горле.

– Нормально, – выдавил из себя Тайлер.

Он прошел на кухню и включил чайник.

– Нормально? И этим словом ты ограничишься? Не хочешь разговаривать, так и скажи. И налей мне тогда шампанского. Голова раскалывается, хоть я и приняла таблетки. Вот такая плата за веселье!

Тайлер не хотел думать о том, как его жена может так себя вести, находясь в положении. В последнее время ему казалось, что он ее совсем не знает. Эта женщина появилась в его жизни как цветное пятно на сером полотне неба, но теперь ему больше не симпатизировал этот цвет. Он казался неуклюжим и неуместным, а небо, напротив, не серым, а пастельно-голубым.

Тайлер налил шампанского и принес жене. Она резко схватила мужа за запястье.

– Посиди со мной, тигренок. – Она похлопала по дивану наманикюренной розовым цветом рукой, как будто отдавала команду хорошо надресированной собаке.

Тайлер послушно сел.

– Обними меня.

Тайлер послушно обнял.

– Поцелуй меня.

Больше всего на свете Тайлеру не хотелось целовать жену. От нее пахло сладкими удушливыми духами, перемешанными с алкоголем. Он почувствовал, как отвращение растеклось по его телу.

– Извини, – высвободившись, сказал он, – мне надо налить ч-ч-чаю.

– Чего налить?

Люсиль приподнялась на локти. Тайлеру не хотелось повторять, но он, пересилив себя, все же сказал:

– Мятный ч-чай.

– О, милый. – Лицо Люсиль приняло маску сострадания. – Ты снова начал заикаться? Что случилось?

Она взяла Тайлера за лицо, и он почувствовал на щеках прикосновение ее искусственных длинных ногтей.

– Говорила я тебе, что работа доведет тебя когда-нибудь до ручки! Вот, пожалуйста. Я так и знала! Тебе нужно больше отдыхать.

У нее никогда не укладывалось в голове, как такой красивый мужчина мог заикаться. В ее понимании это было несовместимо и несправедливо.

Он стоял перед ней, возвысившись, как скала. Сильное тело, мужественное, смелое лицо, крепкие руки. Из его глаз струились доброта и понимание. Он был недосягаем для нее, как рай для грешника.

– Все в п-порядке, – ответил Тайлер.

Люсиль демонстративно вздохнула и отпила половину бокала.

– Вчера в спа приехал бойфренд Вивьен, актер, про которого я тебе рассказывала. На этот раз он не показался болезненным. Наоборот, он выглядел здоровым, как бык. Играть солдата для него в самый раз. Кстати, именно он и уговорил нас поехать на тусовку. А мы, расслабленные и изрядно подпившие шампусика, конечно же, сразу согласились. Хорошо, что я не помню, как мы там веселились. Я не хожу в это место, потому что оно медом намазано для проституток. Они как мухи слетаются туда в поисках старых богатеньких папаш. Жалкое зрелище. Видел бы ты это. Их сразу слышно по акценту и видно. Короткие дешевые платья. Завлекающие декольте. Яркие щеки.

– Ты не хоч-чешь поехать на всю зиму на нашу виллу в Амальфи? – спросил Тайлер и зажег камин.

Оранжевое пламя вспыхнуло и заклубилось вверх невесомым вихрем.

– Почему ты спрашиваешь, тигренок? Хочешь от меня избавиться?

Слова Люсиль были шуткой, но на самом деле именно этого он и хотел. Точнее, не он, а ее любовник Бабкок.

– Зима не лучшее время здесь, ты же з-знаешь. Да и я буду з-занят новым проектом пару м-месяцев точно. Командировки, отчеты.

– Там такая скукотища!

– Возьми с собой новых друзей.

– Хорошая идея, дорогой. Я почему-то об этом не думала. Хотелось бы слетать куда-нибудь на острова, но акклиматизация доконает меня. Помнишь, какая огромная болячка вылезла у меня на подбородке после Сейшел?

Тайлер помнил, потому что Люсиль неделю не давала ему покоя, жалуясь на свой внешний вид, тем самым испортив ему послевкусие от отдыха.

– Да и кожа сохнет после долгих перелетов. Сколько нужно сделать уколов после такого отдыха?

Тайлер подумал, что после шампанского кожа сохнет гораздо больше.

– Но, пожалуй, ты прав, – сказала Люсиль и подошла к окну. – Поехать на несколько месяцев в Италию значит и загореть, и отдохнуть от этой лондонской серости и одновременно избежать дурацкого состояния акклиматизации. Как говорится, улететь вместе с птицами в тепло. А то они то и дело галдели вчера, пролетая в небе и оповещая об этом, когда мы были за городом. Я поговорю с Вивьен.

Она повернулась к Тайлеру.

– Ты помнишь, что скоро мы идем в театр?

– Помню.

– А как же Рождество? Оно уже через пару месяцев. Я думала отмечать его с тобой где-нибудь в заснеженной Австрии.

– Я приеду в Амальфи. Как раз к тому времени все будет налажено с новым проектом и мне будет необходимо развеяться.

– Давай куда-нибудь сходим, – построив предложение вопросительным порядком слов, утвердительно сказала Люсиль. – Голова почти прошла, и теперь я захотела есть.

– Я немного у-устал.

– Да брось, тигренок. Я знаю, что ты сегодня можешь еще и марафон пробежать. Посмотри, какой ты крепкий.

И он действительно мог пробежать марафон. И действительно, он чувствовал себя крепким.

– У-у, какой ты сильный, – призывным голосом и почти шепотом сказала она. – Я хочу тебя прямо здесь и сейчас.

Люсиль подошла к мужу и, не давая ему налить чай, начала трогать его тело. А вот этого он как раз не мог. Мысль о том, что ему придется когда-нибудь лечь с женой в постель, сразу отнимала силы. Он чувствовал себя обесточенным. Он не понимал, для чего она это делает, в какую игру играет и есть ли в этой игре правила. Для чего она притворяется, что хочет его? Зачем унижает себя связью с таким подлецом, как Шон, который даже не смог по-мужски справиться с ситуацией.

«Неужели я сам ее на это толкнул, – думал Тайлер. – А кто же еще? – приходил мгновенный ответ. – И теперь я понесу наказание за это. Я приму ее ребенка и дам ему все, что смогу, точно так же, как мне когда-то дала Джемма».

Люсиль поставила бокал и плавными движениями сначала убрала с плеч тонкие лямки платья, а после позволила ему соскользнуть вниз по стройному телу. Она распустила волосы, и они белыми каскадами заструились по розовым, гладким плечам.

Взгляд Тайлера скользнул по ее животу, как будто ожидая найти ответ на свой вопрос, и, не увидев ничего подобного, он тут же отошел от нее и сел за стол, уставившись в телефон.

– Куда ты хочешь пойти? Я забронирую столик.

Люсиль с недовольным лицом и надутыми губами снова надела платье.

– Мне все равно. Главное, чтобы там было вкусно и много дорогого шампанского.

Глава 10

Оливия и Зак медленно шли по набережной Темзы. На противоположной от них стороне вдоль берега плавно покачивались на воде разноцветные пришвартованные лодки. На их длинных вытянутых носах выглядывали маленькие блестящие окна. На некоторых из них, возле кабин, похожих на голову, развевались британские флаги.

Пушистые деревья, не желая обнажаться, победно горели алым и бордовым. На чистой мостовой, словно аппликацией, были приклеены желтые и коричневые листья. Изредка раздавались истошные крики чаек и треск от сорок.

Мимо пробегали, то замедляя, то ускоряя темп, бегуны в облегающих шортах до колен и женщины с повязками на голове и большими наушниками. Прохладный воздух пахнул преющими листьями и илом. На синем небе, закрывая солнце, танцевали лохматые облака.

Опоздав на встречу с дочерью, Зак тщетно пытался найти хоть какие-то следы обиды на ее милом лице. Оливия грустно улыбалась, но в этом выражении ее лица не было ничего осуждающего. Он летел к ней на встречу с расправленной спиной, за которой он ощущал крылья. Прошлая ночь вспышками воспоминаний загоралась в голове, и приятная дрожь пробегала по его телу. Когда-то он так чувствовал себя, вдохновившись новой идеей.

Впрочем, так было и сегодня. Он выпустил на свободу свое вдохновение, и теперь оно казалось ему обновленной версией его: повзрослевшим и мудрым. А еще многогранным, потому что теперь он хотел попытаться иметь и творчество, и семью. На душе было и волнительно, и страшно, и прекрасно. Он знал, поскольку в полной мере испытал на себе, что никакие таблетки от депрессии или алкоголь не дадут такого чувства счастья. Чистого, без всякой примеси. Вопрос «как я жил без этого раньше» беспокоил его, но он принял решение не отвечать на него. По крайней мере, сейчас. Ответа все равно не было, а истязать себя ему больше не хотелось.

На Оливии было пальто бежевого цвета и темно-синий шарф. Доносящийся с реки легкий бриз играл с ее абрикосовыми кудряшками. Она смотрела на листву под ногами.

Зак долго не мог начать разговор, который запланировал вчера вечером, но беседа своим естественным течением сделала это за него. Он не задавал очевидных на его взгляд вопросов вроде «почему ты девочка и решила сочинять военные драмы» или «знаешь ли ты, дорогая Оливия, что это нелегкий вид кино, потому что сделать его качественным требует не только таланта сценариста. Уж кто-кто, а я это хорошо знаю».

– Нас учат, что важно предугадывать, чего хотят зрители, как им дать то, что они надеются увидеть, – сказала Оливия. – У меня это не очень получается. Я не знаю вкусы людей.

– Их и не нужно знать, Ливи. Ты всегда должна вести честный разговор со зрителем.

– Честный?

– Да, а не добиваться успеха любой ценой. Впрочем, и не получится. Это плохой старт и совсем негодное видение творчества.

– А как же твои фильмы? Большинство из них были коммерческими.

– Это так. Но я бы теперь ни за что не согласился снова так поступить. Заткнуть свой внутренний голос и делать то, что, например, говорят продюсеры. Это было нелегко. Но мой разум поглотила жажда славы. Я хотел снимать фильмы, и я их снимал. Любой ценой. Теперь же я знаю, что где есть цель заработать на зрителях как можно больше денег, там заканчивается творчество. Ты не следуешь тому, что хочешь сказать, ты хочешь преуспеть в том, что хотят слышать остальные. А это заведомо провальный план. Деньги не важны, их можно потерять. Важно то, что ты сделал. Этого у тебя никто не отнимет. Твои творения останутся с тобой навсегда и никогда не предадут. И мы не должны их предавать.

Зак посмотрел на дочь. Она внимательно слушала его, не перебивая, терпеливо, и казалось, что она внемлет каждому его слову. Ему снова вспомнилась прошлая ночь. Кино, которое он снимал, было очень даже неплохим, но теперь казалось ему незрелым, неглубоким.

– Не подумай, Ливи. Я ни о чем не жалею. Опыт есть опыт, и я рад, что пришел к тем мыслям, которые движут мною сейчас. Мы бы не узнали, что такое свет, если бы не познали тьму.

– Ты считаешь, что познал тьму? – спросила Оливия, удивленно посмотрев не отца.

– Несомненно.

Он подумал, что еще неделю назад он думал, что больше никогда не познает свет.

– А я всегда думала наоборот. Все мои воспоминания о тебе наполнены восхищением: мой отец известный режиссер. Я иногда даже запрещала себе думать об этом, чтобы совсем не загордиться, – улыбнулась Оливия.

– Спасибо, Ливи. Но все гораздо серьезнее, мы как-нибудь обязательно поговорим и об этом. Так вот, творчество… Ливи, мне один мой приятель недавно предложил снять фильм. Так вот я бы хотел, чтобы ты слегка подкорректировала для меня свой сценарий. Да-да, и не смотри на меня так. Звучит ответственно, но когда-то тебе придется начать работать с именитыми режиссерами.

– Что? – не дала ему договорить Оливия. – Сценарий для твоего фильма? Я не ослышалась, папа? Я же… ничего из себя не представляю.

– Я как никогда серьезен с тобой. И мне нравится твоя история про японскую шпионку. Я покупаю ее у тебя.

– Папа!

Оливия остановилась, и Зак увидел, как ее глаза озарились надеждой. Казалось, что она не знает, что делать: обнять его, запрыгать от радости или то и другое одновременно. Зак никогда еще не чувствовал себя более гордым. Даже когда ему вручали награду на виду у дюжины голливудских звезд.

– Но при одном условии, – сказал он.

– Каком? – снова удивленно посмотрела на него дочь.

– Я хочу услышать в истории голос Оливии Росс. Не то, что хотят увидеть твои идеальные зрители, не то, чему вас учат на факультете, а то, что твой внутренний творец говорит тебе. Выпусти на волю все свои самые дерзкие фантазии, покажи свой характер, покажи своим рассказом, кто ты такая. Я даю тебе на это месяц.

Глаза Оливии снова потухли, она отвернулась и медленно побрела по мостовой.

– Не получится, папа, – сказала она.

– Это еще почему?

– Я говорю тебе не получится, и все тут.

Зак взял ее за руку и повернул к себе. Он увидел, как слезы застлали ее глаза.