Я перебираю черно-белые фотографии. Их много. Они лежат в конвертах от фотобумаги. Туда их положила моя мама.
На тридцатилетие мама получила в подарок фотоаппарат. Это была ее давнишняя мечта заняться фотографией.
Она была необыкновенным человеком, моя мама. В детстве, погрузившись в чтение, она не только представляла картины из описаний автора, она даже слышала музыку. Все родственники не могли докричаться до нее, даже стоя над самым ее ухом. Так она была увлечена. Я помню ее всегда с книгой. Она читала и в тяжелые времена тоже. А когда находила в книге что-нибудь смешное, всегда зачитывала мне отрывки, и мы хохотали вместе.
Вместе мы часто выходили в нашу казахстанскую степь, чтобы увидеть наступление весны. Подснежников было так много, что степь казалась белоснежной. Несколько весенних цветочков мы приносили с собой и ставили их в маленькую глиняную вазочку, привезенную из Абхазии. Вазочка была необычайно красивой, снизу просто глиняная, а сверху покрыта толстым слоем эмали малахитового цвета. Она и стоящие в ней вестники весны были украшением нашего дома. Летом мы подолгу могли просиживать около маленькой норки и терпеливо выжидать, когда из нее появится ящерка или мышонок.
…Тогда из норки появился неожиданно чей-то маленький носик, потом два круглых любопытных уха и две черные бусинки глаз… Позже я написала сочинение об этом смешном зверьке, и в классе его читали вслух. Так учила видеть и слушать меня моя мама.
Впервые она расписала стену в моем детском уголке. Снегурка держала в руках алых снегирей, а елки, казалось, отряхнутся сейчас от морозного снега и покажут свои колючие иголки. Теперь моя дочь расписывает стены. Она – художник.
На фотографиях много стертых из памяти моментов. Вот мы первоклашки. Наша первая учительница Мария Федоровна. Мои одноклассники. Вот мы на экскурсии в совхозе, где тогда выращивали капусту. Смешные угловатые подростки. А вот и наш последний звонок. Мы долго тогда готовились к нему. Нарисовали эмблемы с колокольчиком, вот они приколоты к белым фартучкам. Репетировали песню «Чему учат в школе» и впервые на линейке спели ее, что произвело большое впечатление на учителей. Это сейчас стало традицией, и выпускники поют для учителей. А тогда мы первыми, пожалуй, позволили себе выступить на торжественной линейке с песней под гитару.
А вот я уже стала мамой. Мой первенец и я, совсем девчонка. Что бы я делала с ним, если бы не мама. Ничего не соображала еще. А вот уже и дочь. Потешные они, мои малыши. Всегда вместе, всегда рядом.
Больше фотографий нет…
Каждую субботу в кухне шли приготовления. Темная штора закрывала все окно, на столе размещалась специальная аппаратура – фонарь, ванночки с растворами, которые мы готовили заранее. Заранее проявлялась пленка в особом черном бачке. Крутить по часовой стрелке доверялось и мне. Потом, закрывшись и погрузившись в тишину, мы занимались настоящим волшебством. Выбирали лучшие кадры и, прикоснувшись друг к другу головами, шепотом считали до пяти. Раз, два, три, четыре, пять… И опять… Утром фотографии глянцевались. Щелк, и они соскакивали, гладенькие и теплые. Потом они раскладывались в толстые книги. Их и сейчас иногда можно найти в старых, пожелтевших от времени томиках классиков нашей литературы.
Может они будут прочитаны моей внучкой. Она забавная, моя внучка. Фантазерка. Хохочет, когда я читаю ей рассказы о животных. Наверное, представляет себе хитрые носы, бусинки-глазки, пушистые и не очень пушистые хвосты и чьи-то длинные неуклюжие лапы.
Сегодня моя дочь и внучка пойдут в зоопарк, где разрешается гладить, держать в руках и даже кормить разных зверушек. Мягкие, пушистые, колючие, холоднокровные и покрытые шипами… Какие они? Может быть, когда-нибудь в классе вновь прочитают сочинение о смешном зверьке, показавшим из норки смешной влажный нос.
Снова март… Тает снег… Вот-вот появятся подснежники…
Родители мои купили дачный участок, как и многие другие в наше советское время. Для нас, городских жителей, выросших в прямоугольных коробках домов и таких же прямоугольных коробках дворов, это было чем-то новеньким познакомиться с вопросами агрономии на практике. Конечно, нельзя сказать, что мы были испорчены прелестями жизни в мегаполисе. Наш шахтерский городок был настолько маленьким, что его можно было обойти вдоль и поперек всего за несколько часов. И степь, наша свободная широкая степь, откуда ветер постоянно приносил запах полыни и чабреца, открывалась взору сразу же за пятиэтажками. Поэтому мы имели возможность видеть, как распускаются весенние лютики, сон-трава, а летом колосится серебристый ковыль. Но вот о культурных растениях, которые должны были принести нам богатый урожай плодов и овощей, не имели никакого представления.
Для советских граждан летний отдых представлялся «упахиванием» на грядках с помидорами, огурцами, морковкой и другими посаженными растениями. Причем подготовка к этому моменту велась целую зиму. По почте выписывались сортовые семена, изучалась специальная литература, проходил обмен информацией с соседями и более опытными дачниками.
Бедные наши советские граждане! Они много лет подменяли понятие «отдых» понятием «упахивание» на так называемой даче. Почему «упахивание»? А по-другому это и назвать было нельзя. Надо было успеть сделать много необходимого для успешного произрастания и плодоношения посаженного всего за один выходной. Еще надо было на автобусе добраться до дома, привести себя в порядок и с чувством глубокого удовлетворения с красным обгоревшим лицом и плечами, до которых нельзя было дотронуться, начинать новую трудовую неделю.
Ближе к осени необходимо было вывезти богатый урожай также на автобусе и переработать его, превратив в варенье, соленья, компоты и другие вкусности. И опять это все нужно было проделать за единственный выходной.
Осознание всей прелести такого отдыха пришло ко мне гораздо позже, когда уже пришлось «впахивать» на даче, привлекая к труду своих подросших детей, чтобы как-то прокормить нашу небольшую семью. Особенно мы «пахали» в годы перестройки. Именно с этого момента и у меня, и у моих детей произошло неприятие слова «дача» и всего того, что с ней связано.
Но в то время, когда кусты малины казались нам малиновым лесом, все воспринималось иначе. Ведь мы-то действительно тогда отдыхали.
Запомнились, естественно, не грядки, не клубника с малиной… хотя малина как раз и запомнилась…
Вечером с субботы на воскресенье мы всей семьей оставались на даче с ночевкой. У нас был маленький, напоминающий сказочный, домик, деревянный, зеленого цвета. Карнизы и ставни каждое лето мы обновляли белой краской, оклеивали комнатку цветными обоями, развешивали ситцевые шторы и занавески, вымывали начисто полы, расстилали деревенскую дорожку, расставляли фарфоровые статуэтки, сувенирчики, картинки, ставшие ненужными в городской квартире. С треском разгорались дрова в печке, домик наполнялся теплом. Чайник давно уже кипел, а я, блуждая в зарослях, собирала традиционный набор для заваривания чая, листик малины, листик смородины, веточка мяты, бутончик розы… Ах, какой это был чаек!!! Да вприкуску с комковым сахарком! Незабываемый вкус и непередаваемые ощущения! Вкус детства и ощущение счастья!
Солнце уже клонилось к горизонту, спадала июльская жара, и мы все вместе направлялись в расположившийся неподалеку поселок, прихватив с собой пустую баночку. Стадо уже вернулось, и мы ждали с нетерпением, когда же хозяйка нальет нам парного, такого сладкого и ароматного молока. Мы тут же, вымочив губы, нос и подбородок, прикладывались к краю банки, причмокивая и облизываясь. Захватили с собой свежего сбитого маслица и рассыпчатого творожка, и бегом по песчаной тропинке обратно. Проходя мимо дачных участков, рассматривали, как обстоят дела у наших соседей, заходили в гости к тем, кто тоже остался, внимательно слушали рассказы об успехах в садоводческом деле и обходили участки с видом знатоков.
Зажигали свечку и в тишине ели малину, залитую парным молоком, запомнив ее на всю оставшуюся жизнь как любимое блюдо Екатерины Великой…
Я – студентка… Для меня началась новая жизнь. Самостоятельная. Чтобы как-то обезопасить меня от самостоятельности, Славику было дано задание присматривать за мной и оказывать всяческую поддержку.
Он был взрослым, старше меня на девять лет, учился на последнем курсе и уже отслужил в армии. Красивым он не был, зато был очень серьезным и умным, и казалось, знал все на свете. По крайней мере, он был уже молодым мужчиной и, конечно, от мальчишек, которые меня окружали в школе, отличался всеми перечисленными качествами.
Он относился ко мне бережно, интересовался всеми моими делами и позволял себе лишь иногда подержать меня за руку. Возможно, это была просто его манера разговаривать и добиваться откровенности в общении. Но мне этого вполне хватило, чтобы влюбиться в него по самые уши. Я его боготворила по-настоящему. Как ученики боготворят своего учителя.
Но моя любовь была только моей, я ее придумала и купалась в ней с удовольствием. Мне было хорошо. Я купила пластинку «Оркестр Поля Мориа». Повсюду мы были со Славиком. Здесь гуляем по осеннему лесу, кружатся желтые листья. Здесь бежим по песчаному берегу, волны мягко лижут наши ноги и превращаются в пену, унося от реальности. Здесь мы укрылись от проливного дождя под зонтиком и танцуем понятный лишь нам двоим танец любви. Крутилась пластинка, музыка слетала с нее и звучала в моем сердце…
Я начала сочинять стихи. Они были грустными – о безответной любви. Но меня это нисколько не огорчало, ведь объект моих страданий был рядом со мной большую часть дня.
Особенно я скучала на «сельхозке». По ночам подолгу всматривалась в звездное небо и писала свои стишки. Моя студенческая подружка Ленка плакала даже. Она была первым моим слушателем и свидетелем моей любви.
…Надеяться мне больше не на что, сказка закончилась. Он женился и уехал. Горе мое было без меры…
Мы встретились еще только один раз, примерно через два года. Он был уже в разводе. Встреча наша совпала с моим днем рождения. Его розы были необыкновенно красивыми, но казались мне какими-то неживыми. Белые лилии были свежими, как юная невеста, и запах их кружил и дурманил голову.
Два букета в тот день стояли у меня на столе и, соперничав, вели свой, никому не понятный, разговор. Белые лилии оказались убедительнее…
Стихов я больше не писала, и оркестр Поля Мориа больше не звучал в моем сердце…
Все вокруг них дышало любовью. Те, кто в тот момент находился в их окружении, не могли не замечать, что воздух пронизан флюидами удивительного чувства. В тот год в коллективе царила особая атмосфера, хотелось собираться, отмечать все дни рождения, петь популярные, простые донельзя по содержанию, песни и устраивать танцы после вкусного перекуса и рюмочки хорошего горячительного. Они даже сыграли в КВН с таким воодушевлением и накалом эмоций, что их посчитали тогда лучшей командой. Никто не мог понять, отчего так происходит. Это было тайной. Это был служебный роман.
Их чувство родилось неожиданно. Пальцы рук вдруг встретились, соприкоснулись и не отдернулись друг от друга как от разряда электрического тока, а наоборот медленно начали свое скольжение, неторопливо ощупывая то, что вскоре предстояло изучить до самой маленькой черточки на ладони. Необъяснимое тепло вмиг разлилось и заполнило их полностью. Выбора не оставалось…
Руки их встретились при весьма прозаических обстоятельствах. Он просто угостил ее шоколадным батончиком «Баунти», который только что появился в продаже и был разрекламирован как «райское наслаждение». Перестройка еще только началась, а дыхание ее становилось все ощутимее. Они еще не догадывались, какие перемены выпадут на их долю. Но время нестабильности, развала и разброда началось для них с неожиданного развала Советского Союза, а чуть позже и с неожиданной замены рубля на национальную валюту. Многие, имеющие тогда скудные накопления, в один момент их лишились. В кошельках у всего населения оказалась одинаковая сумма, на которую нужно было научиться жить по-новому.
Время было, что и говорить, аховое! Как они его тогда пережили? Отопления, газа и света практически не было. В домах начали устанавливать так называемые «буржуйки», вокруг которых собиралась вся семья в ожидании ужина, одновременно отогреваясь у огня. Те, кто «буржуйку» установить не мог, выходили на улицу, разводили костры и прямо на них разогревали еду или кипятили воду. Там же у костров вели долгие разговоры о политике. Каждый выживал, как мог. Иногда грелись у кого-нибудь в машине, радовались, если удавалось помыться у знакомых в бане, делились продуктами, готовили простую, совершенно несытную, пищу и засыпали с единственной мыслью, чем и как назавтра кормить детей. Утром при свете свечки, собравши все свое мужество и героизм, чтобы вылезти из нагретой изнутри постели в холодную реальность, собирались на работу. Шли по темным улицам с детьми, которых ждали холодные школы…
Тогда у многих возникла потребность что-то изменить в своей жизни. Некоторые, не выдержав, уезжали за рубеж, другие просто двигались наугад. Некоторые делали вид, что меняют свою жизнь.
Их роман тоже отчасти давал им ощущение перемены, вносил в однообразное серое течение жизни редкие яркие мазки запретного.
О проекте
О подписке