– Мне странно это слушать, – недовольно сказала Мария. – Большинство из вас еще неделю назад признавались в любви к Сабинянии. Да-да, и вы тоже! – она строго посмотрела на Ержи. – Это ведь у вас на аватарке изображение русалки, верно? – И убедившись в своей правоте, торжествующе продолжила: – По-моему, в вас говорит обычный зуд противоречия. Когда вы писали свои восхищенные посты, вы не верили, что все это может быть правдой. А оказалось, что это так. И вам обязательно нужно найти в совершенстве изъян. А если его нет, то вы его придумываете.

– Я бы сказал, это зуд поиска сложных решений там, где все до обидного просто, – миролюбиво заметил Ченг. Довольная улыбка свидетельствовала о том, что он уверен в своей правоте и в том, что сейчас убедит в ней всех нас. – У вас, дорогие мои, не было ни малейшего основания считать, что Теше и те двое воинов врут нам, либо нас подозревают во лжи. Извините, но все это высосано из пальца. И напрасно вы провоцируете молодежь на конспирологические версии, – вежливо обернулся он к Тошуку. – Я понимаю, что в вашем случае это был просто полемический оборот, но, как видите, его приняли слишком близко к сердцу.

– Ни в коем случае этого не хотел, – вежливо поклонился, в свою очередь, Тошук. – Но мы договорились искать истину. Я попытался сформулировать две основные скептические гипотезы. Не думаю, что они могут нанести истине вред. Она на то и истина, что ей ничто не опасно. Итак, первая гипотеза – жители ничего не знают о внешнем мире, считают его вражеским и поэтому, логично, не верят нам. Вторая – они затерроризированы настолько, что им вобщем-то все равно, каков он, внешний мир. Им важно лишь, убьют их или нет за лишнее слово. Они могут считать нас провокаторами, а могут и не считать. Я верно излагаю?

– Вполне, – ответил Тим.

– А третьего варианта вы не допускаете? – воскликнула Мария.

– Конечно, допускаю. Третий вариант – что все именно так, как трактуют жрецы через свои каналы связи с внешним миром. А именно: здесь мало того, что построен Рай на Земле, здесь каким-то образом выведен новый вид человека, который склонен подчинять все свои личные интересы общему благу, а также благу природы. Они знают о нас абсолютно все, но так как они – новый совершенный подвид хомо сапиенсов, эти знания не способны поколебать их идейности. Они ничего и никого не боятся – ни нас, ни президента США, ни своих жрецов, ни своего спецназа. Просто каким-то удивительным образом решения, направленные на достижение общего блага, совпадают с их свободным волеизъявлением.

– Короче, это ангелы, – хихикнул Ержи.

– Если бы я не слышала в ваших словах иронию, я бы подписалась под каждым словом, – изрекла Мария, строго взглянув на Тошука. – Признаться, я очень удивлена. Вы бывали в Сабинянии до нас, со многими здесь знакомы. Уж вы-то точно знаете, какая версия истинна. Зачем вам играть в эти глупые игры и бросать тень на тех, кто вам доверяет?

Тошук опустил глаза.

– Да, я был здесь не раз. Кое с кем знаком. Но, тем не менее, я – всего лишь гость здесь, хоть и давний. У меня осталось еще множество вопросов и белых пятен. Как и вы, я хочу найти на них ответы. Но я уверен, что мы не оскорбим наш любимый предмет – Сабинянию – если будем спрашивать и сомневаться. – Помолчав, он добавил: – Мария, не сердитесь на меня, но если бы вы были на сто процентов уверены, что это Рай на Земле, вы бы давно убежали от нас, чтобы на первом же стойбище внизу умолять оставить вас тут навсегда. Но вы этого не делаете. Значит, и у вас есть сомнения.

Мария было смутилась, но быстро оправилась:

– Вас интересует, почему я до сих пор не сбежала от вас? – усмехнулась она. – Поверьте, я не уверена только в одном: в своих чисто физических способностях выдержать здешнюю жизнь. Увы, я, как и вы, ослаблена городской цивилизацией. Лет двадцать назад я, наверное, могла бы с уверенностью предложить себя коммуне как хорошую трудовую единицу. Но мне пятый десяток лет. Здоровье уже не то. Я прекрасно знаю, что в таком виде я вряд ли принесу здесь пользу. Я собираюсь принести ее по-другому: увидеть как можно больше, чтобы максимально полно рассказать о Сабинянии в нашем мире. И, может быть, убедить людей хоть в чем-то последовать ее примеру.

Получилось немного высокопарно, но у Марии таким выходило любое суждение, даже самое правильное.

– Что ж, значит, в этом плане у нас консенсус: мы все хотим узнать побольше, – сказал Тошук. Он посмотрел поверх наших голов. – Похоже, совсем скоро у нас будет возможность реализовать это желание.

Повернувшись в ту сторону, мы увидели движение среди кустов; направо от главной тропы вниз отходила еще одна, более узкая и извилистая. Видимо, это был короткий спуск к морю. Сейчас по этой тропе к нам поднимались люди. Издали они казались сплошной серой массой. Но приблизившись, масса оказалась не столь уж большой – не больше трех десятков человек. Некоторые из них волокли за собой тележки, привязанные к поясу. Одеяния у всех были такие же, как у солдат и у Теше: либо простые подпоясанные рубахи и собранные на шнурке у пояса мешковатые штаны, либо (вероятно, это был щегольской вариант, потому что так были одеты в основном женщины и молодые мужчины) – сложная обмотка всего тела одним или несколькими кусками ткани, отдаленно напоминающая индийское сари. Разве что это «сари» было коротким (у мужчин – выше колен, у женщин – чуть ниже) и обмотано более плотно – плечи были закрыты. У некоторых костюм представлял собой комбинацию обоих вариантов. Женщины относились к своей одежде, если можно так выразиться, более изысканно. Их обмотки сохраняли попытки окрасить ткань какими-то нестойкими растительными красителями: попадались розоватые, голубоватые и даже темно-коричневые куски (последним, вероятно, ранее полагалось быть черными). Но в основном одежда была невнятно-серой. Я заметил довольно много украшений на шеях, руках и ногах: чаще всего это были неяркие бусины, нанизанные на шнурки. Наиболее нарядно выглядели прически: это были сложные комбинации из косичек, узлов, хвостиков и иных форм, украшенных теми же бусинами и шнурками. Видимо, волосы здесь были наиболее доступным объектом для экспериментирования. Сложные прически были даже у некоторых мужчин. Особенно выделялась голова одного парня – белобрысая, коротко выстриженная снизу, а сверху украшенная тремя длинными хвостами. Концы их выбились из узла – а может, это было сделано намеренно – и весело болтались при ходьбе. На ногах у одних были сандалии, другие были обуты в нечто вроде кожаных мешков, привязанных на шиколотках ремнями. Но, что любопытно, обладатели щегольских мужских причесок шли по камням исключительно босиком, словно бы это была плата за следование моде. Впрочем, не похоже было, чтобы они страдали: их грязные мозолистые ноги уверенно ступали по острым камням. Видимо, к веткам они относились столь же спокойно, потому что их голые щиколотки были сплошь покрыты царапинами и ссадинами. Еще издали я заметил, что все идущие – и мужчины, и женщины – улыбались и переговаривались между собой; улыбки и взгляды были точно такими, какие возникают при общении разнополой молодежи. Разве что в нашем мире к этому коммуникативному комплексу добавились бы еще нескромные жесты, обхватывания и непременно громкий, вызывающий смех. Здесь ничего такого не было. Все эти люди явно были на работе: все, кроме женщин, несли на спинах туго набитые котомки либо тащили груженые тележки. Разговоры были негромкими, эмоции выражались в основном во взглядах.

Путники заметили нас еще издали, но их поведение от этого ничуть не изменилось. Они так же неторопливо поднимались в гору, не прекращая своих бесед, и приостановились, лишь выйдя на главную тропу рядом с нами. Двое мужчин, шагавших первыми (один молодой и один – лет сорока) церемонно поклонились Тошуку, что-то невнятно бормотнув при этом; в нашу сторону они послали легкий кивок. Тошук, как и раньше, издал несколько отрывистых звуков, но, насколько я мог судить из его прежде сделанных пояснений, произнесена была целая фраза, только с проглатыванием гласных.

– Они идут как раз в сторону того стойбища, куда нам нужно, – сказал он, поворачиваясь. – Можем пойти вместе с ними.

Мы резво похватали свои рюкзаки, на ходу запихивая в них все, что успели вытащить. Путники явно не собирались задерживаться. Медленным потоком, гремя по камням своими тележками, они выходили на главную тропу. Мы поспешили за ними. Тошук пошел впереди рядом со своими, видимо, знакомыми, а мы растянулись по тропе вместе с остальной группой. Я оказался рядом с тем самым парнем с тремя белесыми хвостами на голове, который привлек мое внимание в первую минуту. Он, в дополнение к своему явно нелегкому заплечному мешку (который по степени удобства был очень мало похож на наши эргономичные рюкзаки), еще и тащил груженую тележку (босиком!), однако не подавал вида, что ему тяжело. Вместо этого он скромно, но старательно пытался привлечь внимание двух девушек, идущих неподалеку, явно уговаривая их присесть к нему в тележку (из-за отсутствия гласных звуков в его шипяще-гортанной речи я не мог уловить интонации, но по обмену взглядами все было понятно). Девушки смеялись и отказывались, хотя, похоже, не были против такого внимания. Парень вел себя уверенно и с достоинством, однако не демонстрировал превосходства над другими; похоже, уверенность он черпал просто из своей молодости, силы, присутствия девушек, солнца и красоты вокруг. Так, должно быть, выглядит совершенно счастливый человек, подумал я. Он не был мускулистым с точки зрения наших завсегдатаев тренажерных залов: худощавые руки и ноги были покрыты мелким рельефом из мышц и вен, а поверх них – сплошным рисунком из царапин. Как и его товарищи, он был до колен завернут в обмотки – но гораздо более небрежные и грязные, чем у других. Он не был красив: близко посаженные серые глаза и небольшое широкоскулое лицо были бесконечно далеки от общепринятых эстетических стандартов (и даже от «антистандартов», к которым Голливуд иногда прибегает, когда типичные красавцы начинают приедаться зрителю). Когда парень улыбался, его маленькие глаза и вовсе превращались в крошечные щелочки. Но мне казалось, что это улыбается само солнце – прекрасное, сильное, равно дарящее всех своими благами – такой лучезарной была его улыбка. Он каким-то образом ухитрялся охватывать своим теплым вниманием почти всю группу: каждому предлагал помощь, подбадривал, шутил, робко кокетничал с девушками. И видно было, что все вокруг с удовольствием принимают лучи этого маленького солнца с тремя болтающимися хвостами, которые ни секунду не оставались в покое. Его лицо и весь внешний вид с первого взгляда показались мне знакомыми. Однако я не сразу вспомнил, что видел его на одном из рисунков у Тошука, которые тот показал мне при первой встрече. Черты лица там были набросаны схематично, и хвостов в прическе не было, оттого-то я не сразу узнал его.

Спустя короткое время в его тележке прибавилось: похоже, он разгрузил малорослого человечка спереди и еще кого-то сзади. Но Треххвостому этого было мало, и он все-таки усадил в свою тележку одну из девушек – самую, надо сказать, невзрачную – и побежал вперед, шутливо изображая конские всхрапы.

– Сильные у вас ребята, – сказал я на своем языке в сторону только что облегченного невысокого носильщика.

Я не думал, что он ответит, но вдруг с удивлением услышал родные слова.

– Да, это наши солдаты, – сказал тот как ни в чем не бывало. – Никогда не упустят случая потренироваться.

Он говорил добродушно, ничуть не смущаясь оттого, что другой самец у всех на виду показал свое превосходство над ним. Видимо, ни он сам, ни Треххвостый, ни все остальные не считали, что это унижение. Он говорил на моем языке очень правильно, даже слишком, но произносил слова с заметным акцентом, хотя и непонятно, с каким. Я спросил, каким образом он так здорово выучил наш малопопулярный язык, который, к тому же, среди иностранцев считается сложным и неблагозвучным.

– Еще в юности, – с готовностью ответил он. Видимо, подразумевалось, что в юные годы лингвистические сложности даются проще. – Хотя я знаю не так много языков, как другие. Я не очень способный, – сказал он с усмешкой.

Оказалось, его зовут Си. На вид он был такого же неопределенного возраста, как и Теше. Но, как оказалось, ему еще не было и сорока.

– Куда вы направляетесь?

– На стойбище Трех Ручьев. Несем туда рыбу и все то, что им необходимо.

Я сообразил, что это за место. Судя по моим данным, там выращивали картофель и другие овощи, а еще держали коз. О том, что в тележках рыба, я еще раньше догадался по запаху. Видимо, группа шла с одного из рыбацких стойбищ на берегу. Я заметил, что Ержи, идущий сзади, безуспешно пытается разобрать наш разговор, и для облегчения ему перешел на английский.

– Долго ли вы работали там, на берегу?

– Все по-разному. – Си неизменно улыбался. – Я с неделю. Другие – дольше. Когда людей не хватает в одном месте, их переводят с других лагерей. Вот сейчас нужно копать картошку и полоть огороды. Поэтому нас перевели с берега наверх. А заодно мы несем тамошним свежей рыбки, – сощурился он.

– А вы не устаете вот так, все время переходить с места на место? – спросил Ержи.

– Ну, конечно, работать все устают. Но ведь вечером мы отдыхаем. У моря еще и купаемся. Наверху тоже можно искупаться, но в ручьях. Там вода очень холодная, – засмеялся он. – Зато много разных фруктов и ягод. Везде хорошо по-своему!

– А эти солдаты, – осторожно спросил Ержи, – они тоже работают? Или только сопровождают вас?

– Да, работают, – кивнул Си. – Им даже тяжелей приходится, потому что они еще очень много тренируются. Но между тренировками все равно стараются помочь, то здесь, то там.

– А если кто-то не может работать? – прозвучал сзади голос Тима. Услышав разговор, он догнал нас. – Ну, например, кто-то устал. Или болен. Или вообще чувствует, что ему все это страшно надоело. Он может отказаться? Что с ним тогда будет?

Идущие рядом сабиняне тоже прислушивались к нашему разговору и, судя по взглядам, обсуждали его между собой.

– Если он заболел, то его будут лечить. Если совсем заболел или состарился, то перейдет на легкую работу. – Си внимательно посмотрел на нас, пытаясь понять, чего именно от него хотят. И, кажется, понял: – А если человек вообще перестал видеть смысл в нашем труде, то ему не остается ничего другого, кроме как уехать. Здесь нельзя не работать. Иначе не будет урожая.

– И что, – подхватил Тим, – если человек утратил смысл и захотел уехать, его вот так запросто и выпускают?

– Да ведь тогда и работников не останется! Все захотят уехать! – подхватил Ержи.

Си кивнул одному из своих товарищей, шагавших слева от нас, словно призывая помочь ему с ответом. Лишь после этого высокий (на фоне остальных) парень с двумя темными косами за спиной счел возможным вступить в беседу.