– Во-первых, нужно допросить всех, кто близко знал Леру. Это учителя музыкальной школы, ее одноклассники, их родители. Все объяснения слабые, на две строчки: «Никого не видел, никого не знаю». Так не пойдет. Меня интересуют ее отношения с отцом, подноготная их семьи.

– Леон тугой, но я из него все вытащу.

– Только спокойно. Сейчас мы работаем вместе, не хватало еще проблем.

– Конечно, спокойно, как иначе. – Артур широко улыбнулся, обнажив зубы, выстроенные ровно, как солдатики. – А во-вторых?

– Во-вторых, нужно как можно быстрее узнать собственника твоего гаража. Хотя… это может быть пустышкой.

– Почему сразу пустышкой? Вполне весомый аргумент.

– Изморозь? – Она с недоверием подняла вверх один уголок губ. – Ладно, проверим. Мы не можем исключать ни одной зацепки.

– Что думаешь о Леоне?

– Я думаю, что девочка действительно ушла из дома сама. Но Леон Растер почему-то скрывает причины ее ухода. Посуди сам. – Она заходила по кабинету, держа в руках карандаш, будто сигарету. – Записку от нее он отдал не сразу, в комнате девочки все вверх тормашками. Я думаю, что его дочь спешно собиралась, но Леон усердно не хочет этого признавать. Нужно узнать, что у них произошло. Может, был какой-то конфликт. И вот еще. – Она достала из стола толстую тетрадь с переливающейся обложкой. – На, посмотри.

– За что мне выпала такая честь от самой Риты Барт?

– А я отвечу. Лучше я буду работать с тобой, и ты мне будешь рассказывать обо всем сразу, нежели за твои косяки мне придется выстраивать новые рабочие отношения с кем-то другим. Все просто. Не нужно искать сложностей. И да, я ценю твой интерес.

– Ты сегодня откровенна, – он снова улыбнулся.

– Интерес к этому делу, Артур.

Он себя не узнавал. Привыкший проводить выходные в баре за бокалом холодного пива, настраиваясь на новую рабочую неделю, он стоял в самом нелюбимом здании, которое только можно было построить, разговаривал с самой раздражающей его женщиной и был доволен. Он. В свой выходной день. Почему?

Артур погрузился в мысли в поисках ответов. Чем же так хороша эта минута? Почему бы не променять ее на барный стул ресторана? Ответ очевиден – интересное расследование. Пропавший ребенок, которого не могут найти вторые сутки, какие-то зацепки и доказательства, которые он сам, именно сам, смог раздобыть. Но, может быть, дело в Рите?

Артур открыл тетрадь. Скорее, это была не тетрадь, а дневник Леры с ее записями и рисунками.

– Это дневник.

– Именно, кэп.

– Где ты нашла его?

– Ты никогда не вел дневник?

– А ты что, вела?

– Ах, ну да, это девчачьи забавы. Я прятала свой дневник между спинкой кровати и стеной. Этот, кстати, нашла почти там же. Он был под кроватью, в каркасе между деревянными досками. Хорошее место, если не поднимать матрас.

– Может быть, Леон его искал, поэтому все было перевернуто?

– Не знаю. Я не думаю, что он знал о его существовании. Посмотри в середине. Кажется, этот дневник нам проливает свет на некоторые события.

Из дневника Леры

Папы нет дома уже 34 часа и 40 минут. Я хорошо считаю. Наверное, он ищет янтарь. Сегодня он не брал меня с собой на берег, потому что холодно. Это он так сказал. Но мне кажется, что на улице тепло. Я сижу в беседке и пишу это в свой дневник. Приготовила папе бутерброды. Когда он придет – он их поест. Он любит бутерброды.

Артур пролистал в конец дневника. На листе обычной шариковой ручкой были нарисованы два человека. Догадаться, кто из них кем является, было не сложно – Лера подписала каждого.

Леон и Саша плыли на корабле. На их лицах были улыбки. Нарисованные человечки стояли очень близко друг к другу, прямо у носа корабля, почти как в «Титанике». На берегу стояла палатка, а стрелочкой подписано: «Я».

– Переверни. – Рита c интересом наблюдала за реакцией Артура.

На следующей странице рисунок был почти такой же, только на корабле оставался уже один человек. Он так же продолжал улыбаться. А в нарисованном море плавала Саша, откусанная пополам нарисованной акулой, которую Лера заботливо подписала, видимо, чтобы никто не перепутал с дельфином.

– Многоговоряще. – Артур рассмеялся. – Да уж. Эту Сашу она точно невзлюбила. Думаю, ответ очевиден. Малая поставила отцу ультиматум.

– Но и с Сашей Леон уже не вместе. Так. Давай все расставим по времени. А этих двоих пока оставим в покое. Я уверена, что скоро все встанет на свои места.

– Да, только девчонку-то искать надо.

– Если рыба судорожно бьется о сети, ей стоит отплыть немного назад, чтобы увидеть, где есть дыра. А она обязательно есть! – Она смотрела на Артура серьезным взглядом, будто говорила о рыбе не в переносном смысле. – Сделай одолжение. Отвези экспертам записку, образцы почерка Леры и постановление. Они в курсе, ждут. Думаю, что это будет бестолковая экспертиза, но попробовать стоит. И не забудь узнать про гараж. В выходные вряд ли что-то сможешь найти, но попробуй.

– Одолжение? Или задание?

– Если не нравится как одолжение, то задание.

– Одолжение – это значит, ты должна будешь что-то мне взамен, верно? – Он прищурился и чуть было не подмигнул Рите, вовремя остановив себя.

– Взамен я буду лучше подбирать слова, чтобы не возникало вопросов.

От ее холодного взгляда кольнуло где-то внутри. Если было бы можно отмотать несколько секунд назад, он бы просто ответил «Хорошо».

Глава 22

Понедельник. Саша с раннего утра уже была на работе и читала личные медицинские карты первых пациентов. С клиникой отца, в которой она до сих пор оставалась главной, можно было даже не сравнивать. Буйных там никогда не было.

Здесь же было два отделения. Первое – для душевнобольных, попавших сюда через добровольное согласие, и второе – для пациентов, которых лечат принудительно.

Саша работала в первом. Не потому, что ей неинтересны тяжелые случаи, как раз таки наоборот. Те, кто попадал во второе, довольствовались симптоматическим лечением сильнейшими препаратами, ограничивающими рецепторы, отвечающие за психоз. С такими было невозможно разговаривать, основное время нужно было наблюдать за их состоянием и назначать препараты в нужной для каждого из них дозировке. Во втором отделении царил туман спутанного рассудка, стелющийся по кафельному полу вдоль ножек неподъемных кроватей. Сюда не попадали просто так. И днем, и ночью облако больного тумана рисовало в головах пациентов картины, которые здоровому человеку не снятся даже во снах.

Больных здесь держали до определенного времени, пока не пройдет острая стадия, затем переводили, если это было возможно, в первое отделение. Тогда и наступало время для нее – главного врача-психотерапевта Александры Герц.

Одной из таких пациентов была Аида. Ее личное дело заинтересовало Сашу в первую очередь.

Оказывается, Аида в этом месте уже восемь лет, при этом ее медицинская карта гуляла из первого во второе отделение и обратно.

Несколько дней назад женщину снова перевели сюда из второго. Это выглядело странно.

«Выходит, человеку не могут помочь?» – думала Саша и уже отмечала в своем календаре день и время беседы с ней. «Надо разобраться».

Она открыла карту с самого начала. На первом листе вшит лист с так называемой биографической лестницей, где в четырех колонках, начиная от первого года ее жизни, были прописаны все важные жизненные события, физические и психические заболевания. За свою жизнь этой женщине пришлось пережить немало: смерть матери, повлекшая за собой кожные болячки на нервной почве, низкая социальная адаптация в школе, предательство близкого человека, подтолкнувшее на суицид, наркотики, долги, венерические заболевания и в финале – смерть любимой бабушки, которая привела ее в этот новый для нее дом.

Тощая, ссутулившаяся женщина сорока двух лет сидела напротив, опустив голову. Ее тонкие руки были сцеплены в пальцах и просунуты между ног.

Аида Саше показалась какой-то знакомой и родной. Будто ее внутренний ребенок, который никогда не выходил наружу, вышел поговорить с ней.

– Аида, я знаю, что вы здесь довольно долго. Давайте познакомимся.

Аида молчала.

– Теперь я ваш лечащий врач. Меня зовут Александра Герц. Я попробую помочь вам.

Аида продолжала молчать, она лишь приподняла осунувшееся лицо и одарила Сашу сухим отсутствующим взглядом серых глаз. Саша пыталась уловить его, поймать, зацепиться, но взгляд проходил сквозь нее.

– Аида. – Саша попробовала восстановить ее хорошее отношение к психологу и уже утвердительно произнесла: – Я помогу вам.

– Нет, – тонкий, с легкой хрипотцой голос произнес это слово несколько игриво, – я не хочу.

– А чего хотите?

– Ничего.

Аида говорила уверенно, так, будто ее не волнует собственное состояние и пребывание в этом месте. Более того, она хотела остаться здесь.

– Вы впервые за восемь лет покинули больницу со стойким и значительным улучшением, но вернулись почти сразу во второе отделение. Это написано в вашей карте. Что произошло с вами там? – Она кинула взгляд на окно, за которым полуразвалившийся снеговик вновь заметало снегом.

– Ничего. – Она опустила голову и вот-вот готова была заплакать.

– Хорошо. Тогда на сегодня это все.

Несоразмерно лицу длинные губы Аиды внезапно вытянулись и изогнулись в улыбке. Глаза заблестели. Она не ожидала такой короткой беседы.

– Все? Правда можно идти?

– Конечно. – Саша улыбнулась.

– Сейчас? Прямо сейчас? – Она начала слегка подпрыгивать.

– Аида, когда будете готовы, вы сможете снова прийти ко мне.

Аида встала и на своих хрупких хрустальных ногах вышла за дверь.

Саша развернулась в кресле к окну. Из-за резко усилившегося снегопада было не разглядеть снеговика.

Она услышала стук в дверь. Только бы не Печорский.

– Можно? – в дверях стояла Аида и широко улыбалась.

– Конечно, проходите.

Саша догадывалась, что здесь держит Аиду. Она чувствовала, что ей так удобнее справляться со своими страданиями. У этой женщины никого не было, поэтому существование за пределами больницы наводило страх. Она просто привыкла.

Аида села на стул и молча хлопала глазами.

– Вы хотели продолжить?

– Да. – Она выпрямила спину и расправила плечи.

– Хорошо. Как вам здесь, Аида?

– Хорошо.

– Вы чувствуете себя здесь… как дома?

– Наверное, – она пожала плечами. Улыбка резко искривилась, а подбородок затрясся.

Аида – птенец, выращенный врачами-психиатрами, которого постоянно толкают к краю, заставляя расправить крылья и лететь. Но куда… она не знала. И этот птенец, насильно скинутый из гнезда, прижав к себе связанные крылья, каждый раз летел камнем вниз в носилки врачей, которые, несомненно, снова его спасали.

– Я выпишу вам другой препарат. Будете принимать три раза в день.

Аида молча закивала в знак согласия. Слез не было, но лицо было искажено в гримасе вечного несчастья.

– Вы принимаете препарат, который вам назначали?

Аида плотно прижала руки к своему телу и начала нервно гладить себя по плечам.

– Скажите честно. Я не буду вас осуждать.

– Они опять назначат уколы. Потом опять выпишут. И потом опять. Опять. Опять. Опять потом уколы. Потом выпишут. И назначат уколы. – Она повторяла одни и те же слова и начала расчесывать ноги.

– Ваш врач теперь я. – Саша говорила предельно мягко, снова пыталась поймать ее взгляд. – Все назначения буду делать я.

Взгляд Аиды бегал по стенам кабинета, дыхание стало неровным.

«Вам больше не требуется лечение, вы молодец, вас ждет хорошее, а главное – здоровое будущее, помните об этом», – эти слова звучали для Аиды всегда устрашающе, и ее тонко настроенное врачами сознание вновь поглощал плотный туман.

Восемь лет назад человек бежал от страха, оставив его за спиной, а излечившись, обрел страх вернуться назад.

Саша взяла ее за запястье.

– Посмотрите на меня. Аида. Посмотрите на меня!

Начинались всхлипывания. Вот-вот будет приступ.

– Я не отправлю вас домой! Обещаю! – Она сильнее сжала ее запястье.

Аида начала дышать ровнее.

– Посмотрите на меня, – уже спокойно произнесла Саша почти шепотом: – Я не выпишу вас.

Саша поймала себя на мысли, что раньше в ее отношениях к пациентам чувство сострадания, жалости или милосердия не имело места. С каждым законченным случаем она всегда лишь удовлетворяла амбиции, утверждаясь в своем профессионализме. То, что произошло сейчас, настораживало.

«Профессионал не может отвлекаться на какие-то чувства или эмоции!» – снова слова отца звучали в ее голове.

Но она хотела помочь Аиде не как врач, а как человек…