2

Похоже, этот учтивый вопрос задается неспроста. По ночам в приоткрытую дверь я вижу разные чудеса. Например, мимо нее проходят серебристые звери, с трудом переливаясь, как ртуть. Среди них – единорог, верблюд, волк, большой баран, а потом снова – единорог. А однажды в щелку ткнулся мордой белый конь…

…Это все – из-за воздуха, утверждает мсье Паскаль. То есть здесь он особенный, насыщенный кислородом, и поэтому в мозгу происходят разные благоприятные для фантазий процессы. Возможно, поэтому и время здесь течет как-то странно. Хотя, я знаю, бывают такие дни, месяцы или даже годы, когда живешь в остановившемся времени. А потому следует знать, что по сравнению с другими временными измерениями эти дни или годы – всего лишь мгновения. И в эту мизерную частичку секунды не нужно совершать глупостей. Например, глотать небезопасные таблетки, или намыливать веревку, бежать к реке, сунув в карманы пальто по два кирпича, или стоять на перилах балкона, или открывать на кухне конфорки. Лучше подумать о… размазанных по асфальту мозгах, вываленном в петле языке и вообще о неэстетичной позе, которую можешь бессознательно принять. Бр-р-р…

Когда подумаешь о таком, сразу услышишь, как часики снова начинают тикать: тик-так, тик-так… Сначала кажется, что это скребется мышь или под обоями копошатся тараканы – это опять нагоняет тоску и навевает мысли об асфальте под окном. Но когда прислушаешься – понимаешь, что это пошло время… О! Тогда серебряные звери собираются под твоим окном, рыбы заплывают в твою реку, на конфорке в сковороде шипит отбивная с кровью, а на веревочке нежно шелестят китайские палочки из бамбука… Тик-так!

Время – удивительная вещь.

Если бы мы относились к нему серьезнее, могли бы избежать множества проблем. Если бы время было рекой, а мы относились к нему серьезнее и были легкими, как перышко, – не было бы ничего лучше, чем просто лечь на волны.

Если бы время было рекой, а мы относились к нему серьезнее и были легкими, как перышко, – мы бы не гребли, не размахивали руками, не боялись захлебнуться и не звали бы на помощь.

А плыли бы по течению. И оно обязательно вынесло бы нас туда, куда нужно. Например, в эту обитель…

…Так вот, мсье Паскаль говорит, что здесь, на окраине нашего города, – удивительный воздух. Из него можно выхватывать фантазии. По правде говоря, у меня их всегда было столько, что я вишу в этом воздухе, как кристаллик соли в перенасыщенном растворе. Помните этот опыт из уроков химии?

Мсье Паскаль об этом знает. Он это проверил довольно странным образом. Когда я с одним чемоданом в руках и тремя колечками в ухе приехала сюда (конечно же, была готова мыть, стирать, убирать), он завел меня в кухню, расположенную на нижнем этаже… Сказать, что это – кухня, значит не сказать ничего. Мне показалось, что это спортивный зал. Только вместо скамеек и матов по его периметру расположилась всякая утварь для стряпни, включая очаг для запекания туш, а на стенах висели медные сковороды и кастрюли разных конфигураций и размеров. Несколько столов посередине: один – для нарезки овощей, второй – для мяса, третий – для рыбы, четвертый – для теста, и еще один – для приготовления смесей. Так вот, на железном столе лежали опаленный вепрь, кролик, курица…

– Через два дня у меня будут гости, – строго сказал мсье Паскаль. – Вы должны с этим что-то сделать (тогда он еще не дал мне того прозвища, на которое я сейчас откликаюсь с удовольствием).

Он позвал четверых – кухарку и трех помощников.

– Они будут делать все, что прикажете! Ужин устраивается в честь одного из Людовиков – вам не обязательно знать, которого из них, – но все должно быть вкусно. Вы когда-нибудь стряпали?

Я могла бы сказать – никогда, взять чемодан, развернуться и уйти. О, я запросто могла бы это сделать. Я ненавижу стряпать! А точнее – ненавижу застолья. Считаю их бессмысленной тратой времени, а тосты – это вообще полный бред. Собаки меньше брешут. Но я посмотрела на сухопарую фигуру мсье Паскаля, на его тапочки, халат и смешной ночной колпак на голове (я приехала слишком рано)… В глубине его глаз, которые в тот момент вернее было бы назвать маленькими буравчиками, таилось нечто такое… нечто такое…

Нечто очень подобное тому, что было и во мне. И я сказала, что стряпать – это страсть всей моей жизни. Если бы он завел меня в гостиную и предложил сыграть на органе фугу Баха – я бы тоже не отказалась!

Итак, он довольно кивнул головой и вышел из кухни, смешно шаркая своими шерстяными тапками.

Кухарка (впоследствии – «матушка Же-Же») и трое помощников смотрели так, будто на мне был скафандр водолаза и рыбья чешуя под ним. В их глазах так же во всю мощь работали тысячи буравчиков. А я смотрела на убитую живность, живописно возлежащую на столе, словно на полотнах голландских художников. Меня поташнивало. Что мне нужно было сделать? Кое-как нарезать из окорока вепря отбивные. Стушить кролика. Сварить из курицы бульон. Пускай обожрутся. Чем богаты – тем и рады!

Но надо знать, какая я упрямая.

Я окинула взглядом стены с полками. Там стояло множество баночек с надписями – «базилик», «кориандр», «хмель» и еще куча названий, которых я не знала. В голове всплыло множество воспоминаний – что-то о маринаде, тушении в вине, запекании в тесте и шпиговании пряностями. Я засучила рукава. Потравлю всех к чертям, подумала я, и буду хозяйничать в этом доме – по крайней мере до тех пор, пока сюда не наведается полиция.

Вот мой рецепт. Вепря, вычищенного до состояния новорожденного поросенка, мы положили в чан, и я тщательно натерла его всеми пряностями, которые были в этих баночках. Потом залили все это бочкой вина, которое по моему приказу принесли из подвала. Когда помощники лили его в чан, кухарка умывалась кровавыми слезами, бормоча что-то о трехсотлетней выдержке и моем безумии. Может быть, она говорила что-то и похуже, но я тогда еще плохо понимала местный диалект.

Потом я уже действовала, как настоящий художник! Мясо кролика перекрутила в электрической мясорубке вместе с кучей зелени – лука, свежего перца, помидоров, чеснока, корня сельдерея, укропа. Потом взялась за курицу. Вспомнила, как одна деревенская повариха, которую пригласили обслуживать свадьбу моей родственницы, осторожно подрезала кожицу и снимала ее с несчастной курицы, как чулок. Главное в этом деле – вдохновение, говорила она. Мое вдохновение имело другое название: упрямство, поэтому «чулок» вышел превосходным! Что теперь? Я начала переодевать кролика в курицу: пустую кожицу я осторожно наполнила кроличьим фаршем. В глазах кухарки будто выключились буравчики: я заметила, что она наблюдает за всем этим безобразием с немалым интересом. Когда я зашивала брюшко курице-кролика толстыми нитками, надо мной с уважением склонились все четверо и смотрели, как на Бога.

Короче говоря, сутки прошли в трудах праведных… А я никогда еще не трудилась сутки кряду! Даже не заметила, как настало утро, как оно перетекло в день. Мсье Паскаль ни разу не заглянул к нам. Наверное, думал, что я сбежала. Днем мы вынули из чана вепря, благоухающего, как цветущий сад, и положили его на огромный медный поддон. Я слегка обжарила тушку курице-кролика и с нежностью уложила его во чрево кабана. Но там еще осталось место. Помощники с вопросительным уважением смотрели на меня. Мне уже было все равно! Я стала вбрасывать в ненасытное чрево содержимое плетеных корзин, стоящих в углу, – зеленые яблоки, чищеный лук, зубчики чеснока. Я так разошлась, что, как щедрый сеятель, всыпала туда вишни, груши, орехи, чернослив, зерна горчицы. Вышла дикая смесь, которую я к тому же хорошенько перемешала с медом. Ароматное ложе для гибрида кролика с курицей было готово. Недоставало какого-то штриха.

Интересно, каким был последний мазок на полотне Леонардо да Винчи «Мадонна в гроте», подумала я. Наверное, настоящее искусство начинается тогда, когда ты, окончив работу, начинаешь ее тихо ненавидеть… Если бы я была настоящим поваром в ресторане у себя дома, то есть – богом для желудков респектабельной публики, – я, наверное, точно попала бы в тюрьму, потому что не выдержала бы и всыпала в какое-нибудь «фондю бланш-манже» щепотку крысиного яда! Ведь нет ничего горше, чем когда твой труд, твое произведение искусства пожирают под пошлые тосты, посвященные какому-нибудь «Ивану Ивановичу».

Я молча стояла над вепрем, внутри которого в курином тельце был зафарширован кролик, и послушная паства затаилась у меня за спиной. Учитесь, дети, пока я с вами, подумала я и сняла с пальца серебряное кольцо.

– Серебро – дезинфицирует! – авторитетно заявила зрителям и вбросила кольцо во чрево. – А теперь зашивайте!

Я все время мысленно обращаюсь к живописи. И поэтому в этот миг представила себе удивительное полотно, которое могла бы создать, – «Зашивающие упрятанного в вепре кролика». Кстати, это невообразимое блюдо – мое доказательство того, что мир устроен как матрешка, и все довольно-таки гармонично вкладывается друг в друга.

Итак, завершив работу, мы вставили лист с вепрем в печь. Потом несколько часов мои помощники поливали тушу соком, образовавшимся вокруг нее.

А я, обессиленная, сидела у огня и думала, этого ли я хотела, отправляясь в путь?

Одежда моя испачкалась, хотя на мне и был большой фартук из брезента. Мне не указали на какую-либо комнату, где я могла бы помыться, расположиться и отдохнуть. Мои помощники будто забыли обо мне и уже суетились, нарезая салаты, разливая вина в графины и поднимая все это наверх с помощью специального лифта.

Последним на него положили вепря на громадном блюде. Все это уже меня не касалось. Даже есть не хотелось. Кухарка перекрестила кабанчика, как родного сына перед дальней дорогой, и нажала кнопку подъемника. Вепрь, из которого ароматными струйками испарялась его несчастная душа, медленно, как царица Клеопатра при въезде в Рим, поплыл вверх. Я подумала, что стоило бы раздеться и сесть на него верхом. Вот это был бы настоящий сюрприз для гостей мерзкого старикашки! Хотя хватит с него и колечка, о которое он сломает свой последний зуб! Тьфу!

3

Дня два я провела в чулане рядом с кухней, решая, что делать дальше, пока кухарка не принесла весточку от моего хозяина. Оказывается, мсье велел составить список необходимых мне вещей и всего такого – короче говоря, всего того, что мне будет необходимо для дальнейшего пребывания в его обители. О, как я была зла! Трое суток без ванны! Трое суток под вонючей простыней в кухне на нижнем этаже!

Без тапочек, без ночной сорочки, в компании мешков с чищеным луком. Я уже однозначно решила разорвать контракт. И поэтому ничуть не дрогнувшей рукой вывела на листке бумаги по меньшей мере десять абсурдных пунктов. Чувствовала себя так, будто составляю брачный контракт. Итак: джакузи и завтрак в постель, плазменный телевизор, кровать три на четыре (метра, конечно же), окно с видом на горы, шелковое белье, шампунь фирмы Проктер энд Гембл, зубную пасту Лакалут-актив, радиотелефон, сто пар белых носков из ангорки (у меня всегда ледяные ноги), набор косметики от Живанши, платья, новые джинсы, два хрена собачьих…

Про хрены я, конечно же, дописала в «постскриптуме».

Следующим утром, когда я пыталась хоть как-то отчистить от кабаньей крови свои единственные джинсы, чтобы иметь приличный вид, когда выйду на улицу, та же кухарка, мадам Же-Же (то есть ее имя, как она сказала, Женевьева), вошла в кладовую без стука и пригласила меня следовать за ней.

– Мсье Паскаль просит прощения за проволочку и временные трудности, – сказала она. – Но столько пар шерстяных носков, да еще определенного цвета, пришлось выписывать из столицы. У нас городок маленький, и такого количества в лавке не нашлось…

– Это беспокоит… Паршивый у вас городишко, если в нем нет носков… – пробормотала я, но все же поплелась за ней – по той лестнице, о которой я уже рассказывала.

Собственно, мне было все равно, что меня там ждет – железный крюк для пыток, «испанский сапожок» или оркестр духовых инструментов. Но, признаюсь, поглядывая на картины, поглаживая деревянные перила и вдыхая запах освещенных тусклым светом апартаментов, я чертовски хотела, чтобы наше медленное восхождение длилось вечно. Наверное, я уже тогда ощущала вкус времени, разлитого в этом пространстве…

Женщина распахнула дверь в конце коридора и учтиво кивнула:

– Прошу. Располагайтесь. Мсье Паскаль сегодня очень занят. Он сам вас позовет. Обед – в три. Ужин – в семь.

И, притворяя за собой дверь, добавила:

– Мсье был очень доволен вашим блюдом. Это случается нечасто…

Черт побери! Черт! Черт! Сто миллионов жареных крыс! Я не могла прийти в себя. За окном (во всю стену) высились горы. Застеленная белым пушистым покрывалом кровать напоминала аэродром! В шкафу – все, что нужно, чтобы не ходить в заляпанных джинсах.

Я решила, что, наверное, за мной кто-то наблюдает через глазок скрытой камеры, и поэтому, сохраняя невозмутимый вид, толкнула дверь ванной.

Джакузи…

Лакалут-актив…

Махровые полотенца…

Уйма соблазнительных пузырьков с духами. Это точно какое-то «реалити-шоу» с участием дикаря из «третьего мира»!

Интересно, сколько этот господин за него получит?! Я скрутила кукиш в громадное зеркало и вернулась в комнату.

Среди всего барахла не хватало хренов собачьих.

Посредине круглого стеклянного столика лежало мое серебряное кольцо…

…Так я оказалась в этом доме. Так состоялось мое знакомство с мсье Паскалем…

Я знаю, что в моем рассказе нет того, что можно было бы назвать «правдой жизни». Но до этого, поверьте мне, мы еще дойдем. Хотя меня ужасно воротит от этой формулировки. Правда жизни – в запахе жареного лука, гречневой каши, она кистью художника-иезуита написана на лживых лицах политиков, она лежит в шляпе уличного аккордеониста, она хрипит и кашляет в промерзших водопроводных трубах, она скрывается под брюками женщин в виде заштопанных колготок… Я наелась ее досыта! Меня тошнит от одного воспоминания об этих колготках.

Точно так же мне тошно писать письма своим бывшим приятелям. Конечно, я сразу, как неофит, оказавшийся на другом конце света, в первый же вечер написала письмо своей подруге. Оно было примерно такого содержания: «Доехала хорошо. Устроилась. Жарила вепря. Вижу в окно чудесные горы. У меня есть личное джакузи. И сто пар носков из ангоры… Они – белые».

Потом я скомкала эту писанину.

Представила себе, что могла бы ответить подруга. Она бы спросила про объем работы, про зарплату и о том, что значит «жарила вепря», не идет ли речь о сексе? А еще бы она сделала приписку о зиме…

Кстати, там, в моем городе, зима тянется долго-долго, почти бесконечно, и все разговоры только о погоде. Каждый день, где бы ты ни был – все говорят о холодах. Вчера было намного теплее, чем сегодня! А какой прогноз на завтра? Когда же это закончится? Все ходят бледные и прячут руки в рукава…

Но дело не в этом. И даже не в запахе «правды жизни» – жареного лука. Дело в том, что там, в моем городе, где долго тянется зима, я и сама говорила и думала только о холодах…

И всегда выгрызала весну зубами. Так яро, будто ела твердое зеленое яблоко! С вами такое бывало? Хоть с кем-то одним – обязательно. Я выгрызала весну. Я так безумно желала ее, что порой мне казалось, будто она приходила лишь благодаря моим усилиям. В лютые морозы, стоящие в конце января, я упрямо надевала под шубу короткую юбку. Ветер и стужа хватали меня за все запретные для их длинных щупальцев места. Но под моей кожей распускались цветы, проступали на ней, как татуировки…