Главное – знать это самое людье. Но и в этом отношении у него, имама Идриса, как раз все в порядке: за плечами – лучшие западные школы психологии и психотерапии.

С чего начался этот интерес он, кажется, уже и не помнил, но это было, как наваждение: если психология по-настоящему затопила все твое существо и у тебя есть деньги, тебя закрутит по всему белу свету: только бы по-настоящему соприкоснуться с той Божественной тайной, что называется СОЗНАНИЕ и МОЗГ. Именно она, эта тайна, как ничто другое, манила к себе, порою, как казалось, подпускала к себе настолько близко, что чудилось: вот-вот нечто взорвется, разлетится на миллион кусков и перед тобой, как храм, откроется эта единственная вещь, ради чего стоит жить: тайна сознания и мозга…

Так Идрис оказался в Большом Камне, приобрел дом, открыл в нем частную практику врача-психотерапевта.

Через какое-то время соседи стали продавать свой дом; что-то подсказало Идрису купить его и перестроить под мечеть.

Так и сделал. Как-то быстро сколотилась небольшая община (может, потому, что он был врачом, но, может, отчего-то и еще) но люди пошли, и это было началом.

…Закончив молебен, Идрис прошел к себе в дом. Он мог войти в него прямо из мечети: благо здания стояли стена к стене.

* * *

На Идрисе одет великолепный темный халат. Лениво вытянув ноги, он сидит на диване в своем доме.

Перед ним, на низком квадратном столике – голубая пиала и фаянсовый чайник с зеленым чаем.

Идрис, смакуя, потягивает чай, закатывая маслянистые глаза. Появились мысли о приближавшемся еврейском празднике Дарения Торы. Вот бы увидеть его затопленным в крови…

…Ненависть к евреям… Он поймал себя на этом, но по давней привычке не отступать ни перед какой мыслью, занялся ею. Эта была странная и, кажется, необходимая ненависть. Имело ли значение, откуда она? Она жила в нем и все!

Она была такой же неотъемлемой частью его существа, как сердце, мозг, руки. А что питало ее – какое это имело значение?!

Она могла быть привита с самого рождения, могла просто течь по его жилам еще в материнской утробе, могла стекать еще со времен праотцев. Но все же в глубине души он знал, что эта была неистребимая ревность к тому, что евреи обладали той тайной Божественного, которая так манила его к себе всю жизнь.

Что-то случилось в горах древней Палестины – Мориа и Синае. Именно там, в том пространстве свершился какой-то прорыв к надчеловеческому, и там нить контакта с Божественным залегла в иудейское существо.

Но почему именно они – эти евреи?! Эта мысль, возникнув много лет назад, раздавила душу, как каменная глыба может раздавить человеческую плоть.

Еврейский мозг, продираясь сквозь злобу времени, затаил в себе знание трансцендентного, и Бог являет тайну через них, евреев.

Но если человек может все, то, значит, можно вырвать эту тайну из бесовской еврейской души!.. Только надо знать, как говорить с Богом… надо знать язык, на котором говорит Творец! Нужно уметь заинтересовать Всемогущего! А это возможно! И он фанатично верил: Всевышнего можно заинтересовать! Только нужно и можно научиться этому! Хоть у самого Сатаны, но научиться!

Идрису у с дышалось, как отчетливо прозвучало в мозгу «Сатана», но может, он невольно произнес его вслух…

…Идрис сидит перед зеркалами: истинный эмир! На нем атласный королевский халат, на пальцах массивные сверкающие перстни. Вокруг Идриса суетится прислуга: полуобнаженные наложницы, повиливая ладно сбитыми бедрами, вьются вокруг, примеряя то одну, то другую чалму. Наконец, выбрана темно-коричневая, и те же темноокие гурии усаживают Идриса на королевский трон, услужливо подправляя полы его халата.

Но вот в какой-то момент чьи-то руки столкнули к трону черную мохнатую фигуру, и у его подножия упал на колени Дьявол. Он медленно поднял от пола козлиную губастую морду, вопросительно снизу-вверх посмотрел на Идриса и, поднявшись, отвесил глубокий поклон:

– К твоим услугам, о Великий!..

– Разве я тебя звал?! – с полуугрозой спросил Идрис.

– Я умею быть с теми, кому нужна помощь… – уклончиво ответил Дьявол.

– …Мне нужна помощь Сатаны?!.. – Идрис подпустил в голос гнева.

– Помощь Знающего…

– Ты – знающий?! – усмехнулся Идрис.

– Я – тот Единственный, кто говорит «Нет!», когда Бог говорит – «Да!». Я – тот Единственный, который говорит «Должен!», когда Бог говорит – «Не сметь!». Я – тот Единственный, который говорит «Жизнь!», когда Бог говорит – «Смерть!»

– Не слишком ли… для обыкновенного… рогатого…

– Все может быть… Но только, чтоб заинтересовать Бога, прежде нужно заинтересовать Дьявола!

Идрис посмотрел на него длинным, пристальным взглядом.

Сатана присел на ступеньку перед троном и уже тоном торгаша продолжил:

– Если ты решил покопаться в тайне еврея, то мы можем на короткий срок подружиться!

– А почему на короткий? – усмехнулся Идрис.

– Ну, ты же знаешь, Светлейший: если я скажу на «длинный», то и получится на… короткий…

– Ты ко всему еще и наглец!.. Но говори: чего ты хочешь взамен?

– Но я тебе это уже сказал… Минуту назад…

Идрис на секунду задумался.

«Если Бога нужно познавать через Дьявола…» – внутренне усмехнулся он и вслух поддел:

– Ну что ж, «…умеющий быть…» – «…на короткий… так на короткий…».

Сатана, словно давно уже знал итоги этой сделки, в секунду оказался сбоку Идриса, острым длинным когтем надорвал над его плечом халат и прижал к оголившемуся плечу раскаленную печать.

Кожа задымила, Идрис, закричав от боли, обнажил выросшие в секунду клыки, и бросился на Сатану, но на его месте оказалась пустая клетка, железные прутья которой тут же с грохотом опустились.

Идрис знал, что теперь он крыса и разъяренно впился в решетку.

Откуда-то на золотой трон полилась нефть, Сатана поднял над рогатой головой зажженный факел и швырнул на залитый нефтью трон. Вспыхнувшее пламя, подобно красной тигрице, метнулось в лицо крысы. Та издала мерзкий дьявольский визг, вжалась в стенку клетки, но языки огня уже пожирали ее…

…Идрис открыл глаза: жена его, Фатима, склонившись, боязливо толкала в плечо. Идрис решил, что это был сон и сейчас он просто сидит на своем диване, в своей квартире.

Придя в себя, он оттер взмокший подбородок. Ему стало легко, будто мимо прошла страшная беда.

А вспомнив «сон», и всякую в нем чертовщину, громко и, как бы с иронией к себе, рассмеялся. Все бы хорошо, но вид озабоченной Фатимы насторожил: она, словно чего-то боялась, и не решалась об этом сказать. Взгляд жены скользнул в сторону локтя и только теперь Идрис увидел, что халат над его плечом разорван.

На секунду оцепенев и вспомнив «сон», острый коготь Дьявола, он вдруг с силой влепил ладонью в плечо. Ладонь медленно поползла вниз, складки халата вокруг разреза разошлись и обнажили похожую на наколку маленькую фигурку зайца. Печать Дьявола!

Идрис в упор посмотрел на жену. Она упала на колени и сбивчиво заговорила:

– Идрис, клянусь Аллахом, не знаю… пощади меня! Я ничего не слышала! – вдруг сорвав с плеча платок, все так же на коленях, стала лихорадочно оттирать пол.

И только сейчас Идрис заметил темноватые следы копыт.

«Дьявол!»– Идрис оцепенело наблюдал за ползавшей на коленях и испуганно причитавшей женой.

Следы вели к лестнице в полуподвал. Идрис шаг за шагом пошел по ним.

Фатима бросилась ему в ноги, обхватив их, стала молить:

– Идрис, не ходи! Мне страшно! Идрис! Ради своих двух сыновей! Остановись!

Тот отпихнул ее каблуком, осторожно ступил на лестницу.

Следы копыт были на каждой ступеньке. Озираясь по сторонам, Идрис спустился вниз. Следы мелкого семенящего шага повернули к стенке.

Красная дверь! Цвет Дьявола!

Идрис остолбенел: в этой боковой стене никакого выхода никогда не было!

…Идрис оттер взмокший от страха лоб, нерешительно взялся за красную ручку. Гулко било сердце. Сжав сильнее ручку, он вдруг рванул ее на себя и невольно отпрянул перед открывшейся перед ним картиной.

Он шагнул вовнутрь.

С лестницы осторожно спускалась Фатима.

– Идрис! – она бросилась к нему, но было поздно: протяжно взвизгнув, дверь закрылась.

Фатима схватилась за ручку, исступленно крича, стала рвать на себя, но дверь не поддавалась.

– Нет! Я не хочу! – пронзительный крик Фатимы забился в низких стенках полуподвала.

Она растрепала волосы, стала их рвать на себе, крича и плача, бессильно опустилась на пол.

Но вдруг за стенкой что-то заскрежетало, Фатима испуганно отползла, дверь стала медленно отходить, и из нее вышел Идрис.

Халат на нем был по-прежнему с надорванным левым рукавом, но цвет поменялся на красный.

Фатима бросилась ему в ноги, целовала ступни, подняла к нему голову. Глаза Идриса сияли, словно он получил нечто долгожданное.

Артистичным движением он схватился за порванный рукав и одним сильным движением сорвал его с себя.

Маленький красный заяц на предплечье показался более отчетливым.

Идрис легко, словно пушинку, отшвырнул ногой Фатиму и неспешной, королевской поступью пошел к лестнице.

Фатима, отброшенная на пол, онемело, смотрела вслед поднимавшемуся по ступенькам мужу и потом перевела глаза на красную дверь. Та, взвизгнув, остановилась, оставив небольшой черный проем.

* * *

…После того, как в его жизнь ворвался Дьявол, Идрис передал управление мечетью своему близкому другу, до минимума сократил лечебную практику, забросил семью и, кажется, напрочь забыл о сыновьях. Все свое время он проводил за красной, пробитой Сатаной, дверью: там, за нею, распахивалось огромное пространство со своим светом и небом, землей и деревьями, множеством лабораторий и темниц, людьми и животными.

И только один единственный вход вел в этот непостижимый мир.

«Заинтересовать Бога!» – эта мысль заполнила все существо Идриса. А «заинтересовать Бога» – значило совершить неповторимый, грандиозный ритуал:

«…культовое действие, будь то жертвоприношение, состязание или представление, понуждает богов допустить желательное космическое событие, если оно представлено в ритуале…» – Идрис всей своей сущностью верил в эту древнюю идею: она таила в себе слово «матрица»…

И то, что задумал он, должно было стать самым Великим Жертвоприношением, какое когда-либо знала человеческая цивилизация.

И, кажется, к нему – к этому величайшему жертвоприношению было все уже готово: до этого, поистине Космического Вселенского чуда, которого ожидал Идрис, оставались считанные дни.

И теперь, откинувшись на высокую кожаную спинку кресла и забросив ноги на стол, он сидел в своем НОВОМ «офисе», или, как он называл его, «Пульте Запуска».

На столе стоял большой монитор, начищенные до блеска красные туфли Идриса касались его корпуса.

Слева от Идриса распахнулась дверь – на Пульте появилось чудовище с головой вампира и туловищем человека.

Крепкой мохнатой рукой легко, словно игрушку, вампир держал за шею мужчину лет пятидесяти: им оказался профессор Майкл.

У вампира были огромные гнойно-желтые уши, острый, как у носорога, нарост, круглые, злобно сверкающие глаза. В его приоткрытом рту сверкали точеные, как бритва, передние резцы, ноздри хищно раздувались, и казалось, он вот-вот набросится на свою жертву, срежет острыми резцами с нее кожу и, как это делают вампиры, углубит языком рану и начнет лакать кровь. Как жаждущие псы лакают воду, так вампиры лакают кровь.

– Ваше приказание выполнено, Светлейший! – глухим механическим голосом отчитался вампир.

Идрис церемонно осмотрел сжавшуюся от страха фигуру профессора, повернулся к вампиру:

– Ты умница, Халиф… – Идрис небрежно бросил рукой в угол. – Там есть стул.

Вампир водрузил профессора на деревянный табурет, отошел к закрывшейся двери.

Идрис с заброшенными на стол ногами выждал минуту, затем повернулся вместе со спинкой кресла:

– С прибытием, господин профессор… Как добирались?

Майкл, вжавшись в угол, подрагивающей рукой массировал шею, и как из двух норок, из его глаз выглядывало два страха.

– Надеюсь, Халиф не очень утомил Вас?

– Как вы смеете?! – возмутился профессор.

– А, может быть, пригласим вашего эд-во-кэтэ? – расхохотался Идрис, но, как бы повинившись, оборвал смех. – И вправду, профессор, извините за причиненные неудобства… – он нажал на кнопку монитора. На экране возникла блондинка с большими синими глазами:

– Слушаю вас, Светлейший…

– Джина, коньячку, пожалуйста…

– Слушаю, Светлейший!..

– Как вам моя секретарша? – Идрис насмешливо посмотрел на Майкла.

– Где моя семья?! – как бы пригрозил профессор.

– Прошу вас, расслабьтесь… Ваша семья на своем месте.

В комнату вошла Джина – девушка лет девятнадцати, стройная, в короткой юбке. Она поднесла Идрису серебряный поднос с бутылкой хорошего коньяка и двумя бокалами.

– Спасибо, моя девочка…

– Рада служить вам, Светлейший, – она налила коньяк и на подносе поднесла бокал Майклу.

Тот, вопросительно глянув снизу-вверх, взял бокал и залпом выпил.

– Будем здоровы, профессор! – Идрис сделал легкий глоток, поднявшись, сел на край стола.

Джина вышла.

– Что поделаешь… – нарочито-благодушно начал Идрис. – Таков мир. А мир наш – война… – и с пафосом поднял бокал:

– Война давно объявлена! Государство воюет с государством, народ с народом, религия с религией, человек с человеком и человек с самим собой же! – и как бы дружески поделился. – Разве не так, профессор?.. А все эти науки, искусства, вся эта надуманная культура – все это лишь способы и состояния войны. Все – есть война и ее символы… И скоро в войну вступим мы – неоисламисты!

Майкл держал бокал, не зная, куда его деть.

– Халиф, обслужи господина профессора, возьми у него бокал, – дружелюбно попросил Идрис.

Вампир выбросил бокал в мусорный ящик.

Идрис развел руками:

– Робот есть робот, какой бы он совершенный ни был! Хотя, он может многие вещи… Увеличиться в размере, например… – и тут же нарочито спохватился. – О, да, это Вам уже было продемонстрировано. А вообще, как он вам? Нравится? Уникальнейшая машина! Аналогов еще нет. Но ничего, у Вас еще будет возможность удивиться его возможностям…

Профессор пристально посмотрел на вампира, но не выдержав свирепого взгляда черных круглых глаз, отвел глаза…

Идрис усмехнулся:

– Впрочем, профессор, мы имеем и еще кое-что… Одну секунду, коллега… – он повернулся к пульту управления, нажал несколько кнопок и на стене напротив открылся большой экран. Через мгновение на нем появились кадры с какой-то огромной комнатой или залом. Скорее, это походило на казарму: два длинных ряда коек были строго заправлены черными одеялами и на каждой кровати, словно окаменелые, скрестив ноги, сидели бритоголовые мужчины.

«Камера» наехала ближе, и Майкл невольно содрогнулся: они были безбровы и походили на одинаково сработанных зомби.

Идрис, сидя на столе, слегка подался вперед и громко, в сторону экрана, бросил:

– О, мои великие воины!

Безбровые, секунду выждав и, узнав голос хозяина, разом сошли со своих коек и вытянулись:

– Слушаем, Светлейший!

Идрис с усмешкой посмотрел на Майкла:

– Что, профессор, коленки затряслись?! – и снова бросил к экрану:

– Отдыхайте, мои преданные солдаты.

В ту же секунду безбровое воинство вновь, скрестив ноги, замерло на своих койках.

Идрис выключил экран, с превосходством посмотрел на Майкла:

– Вот это и есть первые солдаты моей будущей великой армии! Мы спасем мир от неверных! Мы спасем мир от всякой нечисти!

Идрис сделал глоток коньяку, в нарочитом раздумье произнес:

«…время любить и время ненавидеть… Время войне и время миру…» – и вздохнул:

– Пророки тоже ошибаются… Я бы сказал по-другому: Не было на земле и дня без ненависти! Не было часа без кровопролития! И не было мгновения без войны!

Майкл исподлобья посмотрел на него:

– Что с моей семьей?!

– Ладно… – вроде бы с чем-то согласился Идрис. – Начну со второго вопроса: «…что с моей семьей…». Но на этот вопрос я вам уже отвечал… Так что на первый вопрос: «…что вам надо…» отвечаю… Я Вас… пригласил потому, что меня интересует иудаизм. Да, да, не удивляйтесь… Я, наверное, один из немногих арабов, тем более палестинцев, которые интересуются этим. Правда, самый первый, кого заинтересовал, я бы даже сказал, захватил иудаизм, это был Великий Мухаммад! Да благословит его Аллах и приветствует! Как известно, этот интерес перерос в новую веру. Так что, как видите, мой интерес не случаен.

– Вы глубоко ошиблись… В этой области я не могу быть даже вашим собеседником… Так что «ошибаются» не только пророки.

Идрис рассмеялся:

– У Вас чувство юмора… Но мне Вы и не нужны – ни как собеседник, ни как сотрудник… если честно сказать… – и он посмотрел на реакцию Майкла.

Тот вопросительно глянул.

Идрис взял со стола газету, прихлопнув по странице костяшками пальцев, расправил ее и процитировал:

«Профессор рассказал одну любопытную деталь из своего раннего детства. Когда ему не было даже года, он своеобразно реагировал на древнееврейский шрифт. Стоило родителям показать его, годовалый малыш (будущая звезда биофизики) улыбался еврейским письменам, словно узнавал нечто близкое… Ну, вероятно, так можно улыбаться матери…»– Идрис сбросил газету на стол. – Узнаете? Репортаж с вашей, так нашумевшей, конференции.

Профессор это интервью помнил. Но то, как Хаймалка реагировала на древнееврейский шрифт, журналист ошибочно приписал ему.

– Это не я… – начал было он, но вдруг, отчего-то насторожившись, оборвал окончание фразы.

– Что… – не Вы? – в свою очередь в упор глянул Идрис.

– Извините…

– Идрис… Мое имя Идрис… – быстро ответил он. – Так что… «это не Вы»?..

– Я хотел сказать, что газете я никакого интервью не давал.

– А кому давали?

– Это было телевидение…

Идрис на мгновенье задумался, подойдя к Майклу, резко приподнял его подбородок и в упор посмотрел ему в глаза.

Профессор попытался дернуть головой, но подбородок был зажат крепкими пальцами.

– Смотри, собака еврейская, я не переношу обмана! – и он оттолкнул его голову. – Халиф, правильно я говорю? – он посмотрел в сторону двери, которую охраняло огромное чудовище.

– Вы говорите правильно! – механическим голосом ответил вампир.

– Ладно… Приступим к делу! – Идрис стал у огромного на всю стену окна и пальцем поманил Майкла.

Тот послушно подошел и, глянув, остолбенел: там, за стеклом, распахнулось огромное пространство, которое точь-в-точь, хотя в меньших размерах, но повторяло площадь у Стены Плача и саму Стену. Словно каким-то образом сейчас, за этим окном, оказался кусок Иерусалима. Площадь была пуста, лишь несколько человеческих фигур, что-то сооружая, копошились в центре ее.

– Теперь, надеюсь, Вы видите, как интересен иудаизм арабу…

– Это невозможно! – оцепенело глядел Майкл.

– Ну, что вы… Разве может профессор биофизики произносить такую фразу!.. Все возможно! Все! Ибо во всем пребывает Бог! А может… Дьявол!

– Чего вы ищете? – в ноги Идрису спросил Майкл.

– Мо-ти-вация! – заерничал Идрис, но, выждав паузу, вдруг возбужденно выпалил:

– Язык Бога! Язык, на котором говорит Бог! Вот высшая тайна! Все эти ваши психотропные бредни и остальная чушь – это все детские игрушки, которые бросает вам Творец для потех!.. Язык Бога – вот что нужно понять! А именно еврейский мозг затаил в себе эту тайну-ТАЙНУ ЯЗЫКА ТВОРЦА! И потому даже годовалый еврейский ребенок, еще хорошо не осознавая, что стоит перед его глазами, так смеется, так радуется, когда видит какой-нибудь кусок Торы! И это были Вы! Мозг этого ребенка знает эту тайну! А, значит, знает тайну Ковчега!

Майкл, опустив голову, снова вспомнил телеинтервью:

«Хаймалка по духу патриотка еврейства, – говорил он женщине-репортеру: «… стоило ей увидеть древнееврейский шрифт, как она тут же невольно улыбалась. И вы знаете, какая это была радостная улыбка: словно она узнавала что-то знакомое и родное…»

Майкл взглянул на лежавшую на столе газету.

«Грубая и странная ошибка… – подумалось ему. – Впрочем, журналисты могут так переврать… А, может, это воля Господа Бога…»

– Эй, профессор! – резко позвал Идрис.

Майкл вскинул голову:

– Да, я слушаю, Вы говорили… ковчег.

– Да, ковчег! А Вы знаете, чем на самом деле был Ковчег Завета?

– Да, есть мнение, что Ковчег Завета был генератором энергетических полей.

– Не только… Через Ковчег Творец говорил с евреями… Дьявол Гитлер неспроста искал его… А он понимал в таких вещах…

Профессор длинно посмотрел на Идриса: