Более мелкие задачи должны выстраиваться в стройный ряд, подчиненный сверхзадаче, которую никогда не следует терять из виду. Стремление к сверхзадаче должно быть сплошным, непрерывным.

Станиславский иллюстрирует это таким образом:

Рис. 1

Не организованные сообразно сверхзадаче частные задачи типа

Рис. 2

как бы они ни были прекрасны, не образуют «сквозного действия», существуют сами по себе, не нужны целому.

Опасность увлечения частной задачей с забвением главной общей задачи Станиславский иллюстрирует таким примером. Ребенок вертит над собой камень, привязанный к веревке. Веревка наматывается на палку, к которой она привязана. В конце концов камень стукнется о палку. Но если кто-то подставит тросточку на пути веревки, то она начнет наматываться на эту тросточку. И в результате груз попадет не на палочку мальчика, а на подставленную тросточку, а мальчик потеряет возможность управлять движением камня.

Иерархия осознанных целей не должна ограничиваться легко достижимыми целями. И не беда, если на ее вершине будут стоять цели, недостижимые в одиночку или в кратких пределах индивидуальной человеческой жизни. Реально достижимые человеком цели будут выполнены лучше, если он ясно осознает, каким более высоким целям они подчинены. Думаю, что именно в этом смысле нужно понимать слова Бетховена: «…с какими бы трудностями это ни было связано, следует всегда стремиться к недостижимой цели…» «Не ставьте перед собой слишком легких задач!» – писал Эйнштейн. Осознанное ясное представление о цели является в любой деятельности «рабочим инструментом», от которого в огромной степени зависят и протекание, и результат деятельности.

Разберем это на примере обучения врача, сравнив две ситуации. (Я нарочно выбираю «крайние» ситуации, так как в них нагляднее проявляется влияние осознанных целей.)

Первая ситуация.

Студентам читают курс военно-полевой хирургии в то время, когда идет война. По окончании института бо́льшая часть сегодняшних студентов окажутся хирургами полевых подвижных госпиталей. Как читать им курс?

Предположим, что курс читает очень опытный хирург, очень эрудированный профессор. И строит изложение примерно так: «Ранения такой-то области. Известная хирургическая школа А рекомендует такую-то хирургическую тактику. Вот их доводы. А это статистика их результатов – неплохая статистика. Другая известная хирургическая школа В рекомендует при таких ранениях иную тактику. Рассмотрим их доводы и их статистику (тоже неплохую). Существуют возражения школы А школе В. А это возражения школы В школе А». Если есть и третья школа, изложение станет еще более сложным.

Представим себе умного, способного, добросовестного и прилежного студента. Он окончил институт и стоит у операционного стола в полевом подвижном госпитале. На столе – раненый. Хирург вспоминает школу А и школу В, взвешивает все обстоятельства и в результате находит разумные доводы в пользу того, что в данном случае лучше следовать школе А. Он хорошо проводит операцию, но все это занимает слишком много времени – и погибает другой раненый, ожидавший очереди на операционном столе. Но может быть, этой дорогой ценой оплачен успех лечения первого раненого? Вряд ли. Ведь лечение во фронтовых условиях поэтапное. Из полевого подвижного госпиталя раненого эвакуируют для дальнейшего лечения в тыловой госпиталь. Там другой хирург, и он склоняется к лечению, предлагаемому школой В. Смешение методов лечения, рекомендуемых разными школами, даст худший результат, чем следование любой из них.

Поэтому-то массовая подготовка военных хирургов для работы в условиях войны ведется не по новейшим диссертациям, монографиям и журнальным статьям. Она ведется по четким указаниям и наставлениям по военно-полевой хирургии и в соответствии с единой военно-медицинской доктриной: «Если ранение такое-то, то поступай так-то». Опытный хирург, крупный ученый, читающий курс, знает, что есть другие – и очень неплохие – варианты лечения; знает, что есть возражения против рекомендуемой единой доктриной тактики и отвести эти возражения не так-то легко. Кроме того, ему не очень симпатичен такой «рецептурный» стиль преподавания, а значительно больше нравится другой, когда учащиеся рассуждают, думают, сопоставляют разные точки зрения. Но что делать, для цели массовой подготовки военно-полевых хирургов в ситуации войны нужно (целесообразно) такое «рецептурное» преподавание. Только оно обеспечит возможность успешно справиться с теми задачами, которые жизнь ставит перед фронтовыми хирургами.

Вторая ситуация.

В институте готовят научных работников-исследователей. Профессор читает курс биохимии. Ему очень легко поддаться соблазну прочитать курс красиво, «кругленько», так, чтобы все части курса были хорошо пригнаны одна к другой, чтобы не оставалось неясных мест, чтобы излагаемая наука выглядела красивым и законченным сооружением. Но если так прочитать курс, то из учащихся не выйдет ученых-исследователей. А если выйдет, то не благодаря такому обучению, а несмотря на него. Ведь задача ученого – давать людям новые знания. А чтобы добывать новые знания, недостаточно лишь хорошо знать то, что уже добыто другими учеными. Нужно видеть, где еще недостаточно знаний, понимать противоречия существующих концепций, видеть свою науку не красивым законченным зданием, а недоделанным сооружением, в котором нужно еще строить и строить, а многое из того, что уже сделано, перестраивать. Надо, чтобы учащийся чувствовал, что сам мир бесконечно богаче сегодняшней научной картины мира. «Не знаю» должно быть частым ответом на вопросы учащихся (а как боятся такого ответа многие преподаватели!). При этом бывают различные «не знаю». Бывает: я не знаю, но я ведь не могу знать все, давайте поищем, где найти эти знания. А бывает: я не знаю этого, но знаю, что этого еще никто не знает; значит, надо спросить у самой Природы. Вот тут-то и начинается планирование исследования: четкая формулировка того, что мы хотим спросить у Природы, и продумывание той формы вопроса, при которой Природа «поймет» нас и ответит на языке, нам понятном. Это и есть, в сущности, планирование научного исследования.

Изложенное выше касалось целей лектора, педагога и их влияния на результаты обучения. Но на результативность учебного процесса влияют и цели второго участника этого процесса – слушателя, учащегося. У него тоже имеется иерархия целей, от которой в большой мере зависит результат обучения. Чем выше в иерархии уровень целей, осознаваемых учащимся, тем лучше идет обучение. Мы видели это уже на примере описанного выше эксперимента.

Педагогу нужно знать истинные мотивы своих учащихся, уметь влиять на них, формировать и поднимать на более высокий уровень. Для повышения эффективности учебного процесса целесообразно вначале сформировать у учащихся положительное отношение к изучаемой дисциплине, к педагогу, который будет вести эту дисциплину.

Цели, которые педагог (лектор) ставит перед учащимися, должны быть выше по рангу, чем те, которые ставят перед собою учащиеся. Но мало поставить более высокие цели, надо, чтобы учащиеся приняли их. А это произойдет в том случае, если цели, которые ставит педагог перед аудиторией, не слишком сильно отрываются от имеющихся у аудитории актуальных целей. Эту мысль можно пояснить такой моделью (рис. 3). На столе лежит железная пластина, и мы хотим с помощью магнита поднять ее на более высокий уровень.

Рис. 3

Если уровень магнита не выше уровня пластины, то пластина не поднимется: магнит не тянет ее кверху а сам мешает ей подняться. Если уровень магнита несколько выше уровня пластины, так что сила притяжения к магниту (F) больше, чем притяжение Земли (Р), прижимающее пластину к столу, пластина поднимется к магниту. Но если магнит расположен намного выше пластины, так что сила притяжения к магниту (f) меньше, чем сила земного тяготения (P), то пластина не поднимется, а останется на прежнем уровне. В этой модели уровень пластины – аналог уровня актуальных, реальных целей аудитории (учащихся). А уровень магнита – целей, которые лектор (педагог) ставит перед учащимися.

Выбор педагогом разумной степени «приподнятости» уровня изложения материала (и тем самым уровня целей, предлагаемого педагогом аудитории) над реальным уровнем аудитории может зависеть от многих обстоятельств. Тут и «притягательная сила» педагога, и «способность намагничиваться» аудитории.

В романе «Доктор Фаустус» Томас Манн, рассказывая о лекциях Кречмара о музыке, пишет:

«…Лектор говорил о вещах, обстоятельствах, о ряде положений искусства, которые находились за пределами нашего кругозора и для нас забрезжили где-то вдали лишь благодаря его затрудненным, прерывистым речам, и… мы не в состоянии были его проверить иначе, как по его же собственной комментированной игре на рояле. Однако воображение наше смутно волновалось, и мы слушали его, словно дети сказку, пусть непонятную, но таинственно обогащающую их трепетные души неясными мечтами и чаяниями. “Фуга”, “контрапункт”, “Eroica”, “сумбур из-за чересчур подчеркнутых модуляций”, “строгий стиль” – для нас все это, говоря по правде, было еще сказочной непонятицей, но мы так охотно ее слушали, так широко раскрывали глаза, совсем как дети, внимающие непонятному, неподобающему с куда большим удовольствием, нежели им знакомому, соответствующему и подходящему. Не знаю, поверит ли мне читатель, но только это самый активный, самый горделивый и, пожалуй, наиболее действенный способ познания – предвосхищение знания, рвущееся вперед через зияющие пустоты незнания. Как педагогу, мне, конечно, не следовало бы это говорить, но я успел убедиться, что юношество, бесспорно, предпочитает такой способ усвоения; пустоты же с течением времени сами собой заполняются»^[10].

Как видим, Кречмар позволил себе в лекциях большой отрыв от уровня аудитории. Но вспомним, что это были публичные лекции, которые слушали всего лишь несколько человек – будущий композитор Леверкюн и группа его близких друзей. Намечая степень «возвышения» над аудиторией, педагог должен четко представить себе, какую (количественно и качественно) аудиторию он хочет сохранить.

Задача должна не только быть важной с точки зрения построения курса, читаемого педагогом, но и быть значимой для самого педагога, без этого она не вызовет интереса у учащихся. Педагог должен сделать каждую большую задачу своей собственной, «найти в ней внутреннюю сущность, родственную собственной душе» (К. С. Станиславский). Конечно, у каждого педагога одна и та же задача зазвучит с его индивидуальными оттенками.

Итак, любая творческая активность – процесс целенаправленный и осуществляется тем лучше, чем более четко осознаются его цели и чем более высокие цели стоят во главе осознанной их иерархии.

Может быть, читатель ждет от меня конкретного указания целей, которые лектор должен поставить перед собою? Дать такое указание невозможно. Цели лектора станут полезным рабочим инструментом, если он сам, в каждом конкретном случае, в каждой конкретной аудитории продумает эти цели, сформулирует их себе, осознает их иерархию. Лишь это я могу и хочу сказать читателю, побуждая его к активности, подтолкнув к размышлениям о его собственных задачах.