Песнь вторая

Вот и отправился Браун с решительным видом в дорогу,

В дальние горы. А путь пролегал по огромной пустыне,

Длинной, широкой, песчаной. Ее пересекши, достиг он

Гор наконец, где обычно охотился Рейнеке хитрый.

За день как раз перед тем он славно там развлекался.

Дальше поплелся медведь в Малепартус, где лис понастроил

Всяких диковин. Из всех укреплений и замков, которых

Много имел он в округе, надежнейшим был Малепартус.

Рейнеке здесь укрывался, как только грозила опасность,

К замку Браун приходит, смотрит – ворота закрыты,

Накрепко заперты. Он отошел, потоптался на месте,

Долго не думал – и рявкнул: «Дома ль вы, сударь-племянник?

Браун-медведь к вам пришел как судебный гонец королевский.

Знайте, поклялся король, что предстанете вы самолично

Перед судом высочайшим, а мне надлежит вас доставить;

Суд разберется, виновны вы иль невиновны. Пойдемте —

Или поплатитесь жизнью! Имейте в виду: за неявку

Вам угрожает иль петля, иль колесованье. На выбор!

Следуйте лучше за мной, чтоб дело не кончилось плохо!»

Рейнеке слышал отлично всю речь до последнего слова.

Сам он лежал, выжидал и раздумывал: «Если бы только

Мне удалось отплатить грубияну за это нахальство!

Что-нибудь надо придумать!» Ушел он в глубины жилища,

В самые недра его. С расчетом был выстроен замок:

Было тут множество нор, подземелий, проходов, лазеек,

Узких и длинных, и разные двери: те распахнутся,

Эти запрутся, смотря по нужде. А случись только розыск, —

Замок мошеннику самым вернейшим убежищем служит,

В сложных извилинах замка и бедные звери нередко

По простоте попадались, жертвы разбойника-лиса!

Рейнеке слышал медведя, но, бестия, он опасался,

Нет ли, кроме посла, еще и других там в засаде.

Но, убедившись теперь, что медведь пришел одиночкой,

Вышел хитрец и сказал: «Дражайший мой дядюшка Браун!

Здравствуйте! Вы уж простите! Вечерней молитвою занят,

Ждать я заставил вас. О, я вам так за визит благодарен:

Это ведь и при дворе, я надеюсь, мне службу сослужит.

Дядюшка, милости просим! Я рад вам во всякое время.

Только не совестно ль тем, кто решился послать вас в дорогу?

Путь нелегок, далек! О, боже мой, как вы вспотели!

Вы до шерстинки промокли, вы задыхаетесь, дядя!

Что же, великий король при дворе не имеет хожалых,

Кроме столь знатного мужа, которого так он возвысил?

Впрочем, мне это, может быть, даже полезно. Прошу вас

Помощь мне оказать при дворе, где я зло оклеветан.

Завтра намерен я был, несмотря на свое нездоровье,

Собственной волей пойти ко двору. Я давно собираюсь.

Только сегодня как раз мне трудно пускаться в дорогу,

Кое-чего я поел, чересчур, к сожалению, много, —

Блюдо мне повредило: страшные рези в желудке…»

«Друг мой, а что это было?» – полюбопытствовал Браун,

Лис отвечает: «А вам что за польза, хотя бы сказал я?

Да, питаюсь неважно, однако терплю потихоньку,

Мы бедняки – не графы! Если у нашего брата

Лучшего нет ничего, – начнешь потреблять поневоле

Даже медовые соты. Такого добра сколько хочешь!

Я лишь по крайности пользуюсь ими: меня от них пучит.

Гадость ужасная! Ешь с отвращеньем, – пойдет ли на пользу?

Если бы выбор иметь, никогда бы и в рот я не брал их!»

«Ай! Что я слышу, любезный! – воскликнул обиженно Браун. —

Ай! Вы ругаете мед, о котором другие мечтают?

Мед, я вам должен сказать, – вкуснейшее блюдо на свете;

Мед – моя страсть! Достаньте! Жалеть не придется вам, сударь.

Я вам могу пригодиться!» – «Вы шутите?» – лис оживился.

«Что вы! Ей-богу! – поклялся медведь. – Говорю вам серьезно».

«Ну, если так, – отвечал ему рыжий, – могу удружить вам.

Рюстефиль-плотник живет в ближайшем селе, под горою.

Меду имеет!.. Наверно, ни вы и ни все ваше племя

В жизни такого запаса не видели!..» Брауну страстно,

Страшно как захотелось любимого лакомства. «Сударь!

Как бы мне там очутиться? Вовек не забуду услуги!

Дайте мне меду поесть! Хоть не досыта, – лишь бы отведать!»

Лис отвечает: «Пойдемте! За медом дело не станет!

Правда, сегодня я на ноги плох. Но нежные чувства,

Кои всегда к вам питал я, может быть, несколько скрасят

Тяжесть дороги. Поверьте, из всех моих родичей только

К вам я так расположен. Пойдемте же! Дружба за дружбу:

Там, при дворе, вы поможете мне на совете баронов

Сбить с моих недругов спесь и жалобы их опорочить.

Медом сегодня я досыта вас накормлю, до отвала!»

(Плут про себя считал дубины крестьян разъяренных.)

Рейнеке шел впереди, и слепо вослед ему Браун.

«Если затея удастся, – злорадствовал лис, – я доставлю

Нынче тебя на базар – нажрешься ты горького меду!»

Вот и плотника двор. Медведь был в полном восторге,

Правда, напрасно: глупцов очень часто надежды подводят.

Вечер уже наступил, и Рейнеке знал, что обычно

Рюстефиль в эти часы уже находился в постели.

Был он, как сказано, плотником, мастером очень хорошим.

Кряж дубовый лежал во дворе, припасенный к разделке, —

Два основательных клина в него уже загнаны были:

Трещина в целый аршин зияла в верхнем обрубе.

Рейнеке-лис говорит: «Дядюшка, в этом бревнище

Меду накоплено столько, что вам и не снилось! Поглубже,

Сколько возможно, всуньте-ка в трещину морду. Однако

Жадничать слишком не стоит, – как бы еще не стошнило».

«Что ж, – оскорбился медведь, – обжора я, что ли? Напротив!

Мера должна быть всегда и во всем, как известно…» Короче,

Дал он себя одурачить: всунул в расщелину морду

Вплоть по самые уши и всунул передние лапы.

Рейнеке тут не зевал: он начал потягивать, дергать,

Выдернул клинья прочь. Медведь оказался в капкане.

Морду и лапы зажало, – бранись, умоляй – не поможет.

Горя тут Браун хлебнул, хоть был силачом и не трусом!

Вот как племянничек дядю завлек хитроумно в ловушку!

Браун ревел, и рычал, и задними лапами землю

Яростно рыл, и буйствовал, – плотника поднял с постели.

«Что это?» – мастер подумал и вышел, топор захвативши,

Чтобы не быть безоружным на случай недоброго дела.

Браун тем временем в ужасе был. Защемила колода

Страшно! Он рвался, метался, ревел от мучительной боли.

Пытка – а все ни к чему! Он думал, что тут ему крышка!

(Это же самое думал и Рейнеке, очень довольный.)

Издали видя, что плотник бежит, говорит он медведю:

«Как там дела у вас, Браун? Умерьтесь – и мед пощадите!

Вкусно, скажите? Рюстефиль вам угощенья прибавит:

После обеда он даст вам хлебнуть кой-чего на здоровье!..»

Рейнеке тут же сбежал в крепость к себе, в Малепартус.

Рюстефиль-плотник меж тем подоспел и, медведя увидев,

Кинулся сразу в шинок, где за кружкой пивной заболтались

Односельчане. «Спешите! – он закричал им. – Поймался

Дурень-медведь у меня во дворе! Чистейшая правда!»

Все побежали за ним, хватая что ни попало:

Вилы один подцепил, другой ухватился за грабли;

Третий, четвертый вскочили – бегут с топором и с мотыгой;

Пятый за ними торопится, вооружившись дрекольем;

Поп, а вослед ему служка с утварью богослужебной;

Даже кухарка попа (фрау Ютта, варившая кашу

Как-то особенно, лучше, чем все) и Ютта-кухарка,

Прялку свою волоча, за которой весь день просидела, —

Тоже бежала намылить медведю несчастному шкуру.

Браун, в несносных мучениях, переполох тот услышал.

Голову сильно рванул он – и вырвал, но по уши морду

Всю ободрал и оставил и шерсть и кожу в колоде.

Нет! Никто не видал столь жалкого зверя! Хлестала

Кровь по ушам. Что проку, если он вытащил морду?

Лапы-то все же в колоде зажаты! И тут он рванул их

Резким рывком – и хоть вырвал, но окончательно спятил:

Когти и шкуру с обеих лап он оставил в чурбане.

Ах, это вовсе не пахло медом любимым, которым

Лис обнадежил его! Путешествие кончилось плохо!

Сколько же выпало горя ему и страданий! Вся морда

Залита кровью, и лапы в крови; стоять он не может,

Ползать не может, бежать – и подавно,

А плотник – все ближе.

С плотником вместе и вся толпа на него нападает:

Всех обуяло желанье убить его! Даже священник

Длинную жердь захватил и Брауна издали лупит.

Вертится бедный туда и сюда, а толпа напирает:

Те наступают с дрекольем, эти идут с топорами;

Тут с кувалдой, с клещами кузнец, там – держат лопаты,

Заступы. Все его били, кричали, горланили, били

Так, что от страха и мук он в собственном кале катался.

Все на него навалились, никто отставать не желает:

Шлеппе тут был колченогий и толстоносый был Людольф —

Самые злющие парни, Герольд в скрюченных пальцах

Держит цеп деревянный – так и молотит! А рядом —

Зять его, Кюкельрей толстый. Как эти двое лупили!

Абель Квак с фрау Юттой-кухаркой трудились не меньше.

Тальке, жена Лорде Квака, лоханкой хватила беднягу.

Да и не только они: сюда поголовно сбежались

Все и мужчины и бабы, все жаждали смерти медведя.

Кюкельрей всеми командовал, знатностью чванясь, – еще бы!

Фрау Виллигетруда с задворков ему приходилась

Матерью. Это – известно. Отец неизвестным остался.

Впрочем, был разговор, – мол, чернявый косарь этот Зандер,

Малый очень бедовый (во сне) – вот он-то, пожалуй,

(Так говорили) отец, мол, и есть этот самый… А камни

Градом летели в несчастного Брауна. Ах, эти камни!

Плотника брат подскочил, увесистой длинной дубиной

Так тут медведя по черепу трахнул, – он света невзвидел,

Но от чудовищной боли стал на дыбы он – и сразу

Ринулся прямо на баб, а те как шарахнутся с визгом,

Падают, топчут друг друга, иные бултыхнулись в воду.

Место же было глубоким… Патер кричит, надрываясь:

«Люди! Смотрите! Плывет фрау Ютта, кухарка, в салопе!

Вот и прялка ее! Мужчины, спасайте! Поставлю

Пива две бочки в награду, грехи отпустить обещаю!..»

На издыханье покинув медведя, все бросились в воду —

Женщин спасать и всех пятерых извлекли, слава богу!

Так. А покуда крестьяне на берегу хлопотали,

Браун с отчаянья бросился в воду, ревя, как безумный,

От нестерпимых мучений. Он предпочел утопиться,

Лишь бы уйти от позорных побоев. Он сроду не плавал, —

Значит, рассчитывал с жизнью своею разделаться сразу.

Сверх ожиданья почувствовал он, что плывет, что теченье

Быстро уносит его. Заметили это крестьяне,

Стали кричать: «Позор! Мы посмешищем будем навеки!»

Все от досады обрушились тут же с бранью на женщин:

«Дома бы лучше сидели! Вот из-за вас преспокойно

Он уплывает себе!..» Пошли, осмотрели колоду, —

Видят в расщелине клочья шерсти и кожу с медвежьей

Морды и лап. Ну, и смеху же было! Крестьяне шутили:

«Э, ты вернешься, косматый, – в залог ты нам уши оставил!»

Так над медвежьим увечьем они издевались. Но сам он

Рад был, что хуже не кончилось. Как мужиков этих грубых

Он проклинал! Как лапы и рваные уши болели!

Клял он предателя Рейнеке также. С проклятьями в сердце

Плыл он и плыл, уносимый сильным и быстрым потоком.

Чуть не на милю его отнесло за короткое время.

Тут кое-как он и выполз на сушу, на этот же берег.

Солнце еще не видало столь удрученного зверя!

Он и не думал дожить до утра, – он думал, что тут же

Дух он испустит. «О Рейнеке, лживый, коварный предатель!

Подлая тварь!» При этом он вспомнил крестьян и побои,

Вспомнил чурбан, и еще раз проклял он лисье коварство…

Сам же Рейнеке-лис после того, что он дядю

Так замечательно свел на базар, угостить его медом,

Сбегал за курочкой (место он знал!) и, зацапнув там штучку,

С легкой добычей махнул тем же берегом вниз по теченью.

Жертву он быстро уплел и, спеша по делам неотложным,

Так бережком и бежал по теченью, пил воду и думал:

«Ох, до чего же доволен я, что остолопа-медведя

К праотцам ловко спровадил! Бьюсь об заклад я, что плотник

Славно его топором угостил! Медведь был настроен

Издавна недружелюбно ко мне. Наконец мы в расчете.

Я его дядюшкой все величал, но теперь он в чурбане

Кончился, надо считать! Я счастлив по гроб моей жизни:

Всех его ябед и пакостей впредь уж не будет!..» Но смотрит

Рейнеке дальше – и видит: валяется Браун избитый.

За сердце так и схватила досада: «Он жив, косолапый!»

«Рюстефиль, – думал он, – ты недотепа, ничтожество, олух!

Ты отказался от этого вкусного, жирного блюда?

Люди почище тебя мечтают о том, что само же

В руки к тебе привалило! Но все ж за твое угощенье

Браун, как честная личность, залог, очевидно, оставил!»

Так он подумал, заметив, что Браун истерзан и мрачен,

Тут он окликнул его: «О дядя! Какими судьбами!

Вы ничего не забыли у плотника? Я бы охотно

Дал ему знать о вашем убежище. Но, извините

За любопытство: меду вы много успели там хапнуть?

Или вы честно за все расплатились? Как было дело?

Ай, до чего расписали вас! Это же срам, это ужас!

Может быть, мед оказался неважным? Сколько угодно

Можно купить по такой же цене. Но, дядя, скажите:

Что это вздумали вы щеголять в этом красном берете?

Или вы только что в орден какого-то братства вступили?

Или вы стали аббатом? Наверно, негодный цирюльник,

Вам выбривая макушку, бритвой захватывал уши.

Кажется, чуба вы тоже лишились и шкуры со щечек?

Даже перчаток! Ну, где же вы их умудрились оставить?»

Молча должен был Браун выслушивать слово за словом

Злейшие эти насмешки, сам же не мог и словечка

Молвить от боли. Не знал, что и делать. Но, лишь бы не слушать,

В воду обратно полез, и поплыл, увлеченный стремниной,

Дальше, и вылез на берег отлогий, и тут же свалился.

Жалкий, больной, он скулил, к себе самому обращаясь:

«Хоть бы убил меня кто! Ходить я не в силах! Ужели

Не суждено ко двору мне вернуться? Ужели я должен

Здесь пропадать, опозоренный гнусным предательством лиса?

Только б уйти мне живым, – меня, негодяй, ты попомнишь!»

Все же он кое-как встал и в муках жестоких поплелся.

Четверо суток он шел ко двору, наконец дотащился.

Лишь показался медведь королю в этом виде плачевном,

В ужасе вскликнул король: «О, господи! Браун ли это?

Кто изуродовал вас?» А Браун в ответ: «Несомненно —

Очень тяжкое зрелище! Рейнеке, наглый преступник,

Предал меня, опозорил!» Король возмутился и молвил:

«Ну, за такое злодейство я беспощадно расправлюсь!

Рейнеке смел опозорить такого вельможу, как Браун!

Честью своей и короной клянусь я, и так оно будет:

Все возместит он сполна, что Браун взыщет по праву!

Если я клятву нарушу, меча не носить мне отныне!..».

Тут же король приказал немедля совету собраться,

Тщательно все обсудить и назначить кару злодею.

Все порешили на том, что, буде король соизволит,

Нужно вторично затребовать Рейнеке, чтоб на совете,

Выслушав иски и жалобы, лично он дал объясненья.

Гинце-коту надлежит с извещеньем отправиться к лису:

Гинце умен и проворен. Так на совете решили…

С мненьем своих приближенных король вполне согласился

И обратился к коту: «Оправдайте доверье совета!

Если он вздумает только и третьего ждать приглашенья,

Худо придется ему и всему его роду навеки!

Если не глуп он, то явится. Это ему вы внушите!

Всех и во грош он не ставит, но с вами он будет считаться».

Гинце стал возражать: «Удачей ли иль неудачей

Кончится дело, но вот я приду, а с чего начинать, я не знаю,

Что вы прикажете, то я исполню, но лично считаю,

Было бы лучше другого послать: я так мал, слабосилен.

Браун-медведь – великан и силач, а чего он добился?

Как же справиться мне? Простите меня, но увольте!»

«Ты меня не убедишь, – ответил король, – ведь нередко

В личности самой мизерной сметки и мудрости больше,

Нежели в очень внушительной. Ты великаном не вышел,

Но образован, умен и находчив». Кот подчинился:

«Воля монарха – закон! И первое, что по дороге

С правой руки я замечу, то будет приметой удачи…».