Персонал в «Стреле», конечно, вышколенный. Только мигни – бросаются выполнять просьбу, хотят услужить. Чай подают буквально с реверансом. По крайней мере, в моём вагоне так. А чтобы хамство какое или мат – даже не представить! У нашей проводницы улыбка вообще голливудская, и ноги от плеч. Ей бы моделью работать, а не по вагону мотаться с тележкой.

Само собой, за стеной у меня сразу начали смотреть кино – как только отъехали от перрона. За стуком колёс, конечно, мало что слышно, но всё равно раздражает. И мозги мои совсем забастовали. А ведь сегодня придётся докладывать дяде свою часть работы по клофелинщикам. Хотя он и так всё знает. Лично вёл меня, контролировал каждый шаг. Хочет приучить к порядку, к дисциплине – чтобы вся дурь из головы вылетела.

Вообще-то формально я в полиции не служу, и Михон тоже. Но генерал Грачёв, похоже, об этом забывает. И покрикивает на нас, как на подчинённых. А, может, с нами он ещё круче – чтобы не заносились из-за высокого родства.

А ведь я – кошка, гуляющая сама по себе. Во всех смыслах – и в сексуальном тоже. Могла ведь и не делиться с полицией тем, что приходится слышать по случаю. Но хочется помочь Богдану, его ребятам. И дяде, разумеется. Он ведь не бросил тогда мою мать, вывел нас в люди. Не считался ни с какими сложностями. И я считаться не стану. В ночных клубах, в ресторанах, в лофтах и в прочих местах скопления продвинутой публики я – глаза и уши генерала Грачёва. «Медовая ловушка», развязывающая языки в постели. Сказать что-либо мне или при мне – всё равно, что сказать ему лично. Ну, если не ему, то Богдану – точно.

Вряд ли они без меня сумели бы так быстро взять клофелинщиков. Это – ребята тёртые, бывалые, сидевшие, рисковые. И сами понимали, на что шли. Долго не удавалось добыть железные доказательства преступлений – чтобы суд их гарантированно принял. Нет, конечно, слухи разные ходили по городу, так ведь их к делу не пришьёшь. И догадки Грачева с Халецким – тоже. Дядя места себе не находил, метался, как зверь в клетке. Очень уж хотел прикрыть эту лавочку.

Я понимала, что смогу помочь. Знала также, что дядя с братом первые об этом не заговорят – слишком всё непристойно. Мне не привыкать к таким приключениям, о чём тоже известно. И интересно – получится ли? Как на это посмотрит дядино начальство, мы не знали. Но, в конце концов, все созрели и поняли, что по-другому не выйдет. И я сыграла роль «трояна», на которую ушло больше года.

Сколько влиятельных господ снюхало кокаин с моей нежной груди, теперь уже и не вспомнить. В этот момент они становились очень раскованными. И говорили такое, чего в здравом уме никогда не выдали бы… «Агент Постумия», то есть я, постепенно входила в доверие. Кончилось тем, что я же давала клофелинщикам советы – по заданию дяди. Не лично, ясное дело, а через своего «папика», который там был не последним человеком.

Не хочу хвастаться, но в постели я способна вить из мужиков не то что верёвки, а целое макраме. «Папику» при этом казалось, что он всё придумал сам. По крайней мере, на меня ни разу не сослался.

Ну, теперь можно и отдохнуть. «Папик» вместе с другими «клофами» в «Крестах». Я только теперь поняла, как он мне надоел со своей дурацкой ревностью. И так я задолбалась с этой публикой, что даже забросила свою любимую «Игру престолов».

Если получится, то прямо сегодня пойду гулять по Москве. Пусть дядюшка хоть лопнет – я тоже человек. Ему помогла по-царски, имею право и о себе подумать. Слава Богу, никаких сцен мне «папик» уже не устроит, а ведь мог бы. Он так и не узнал, что две недели назад, когда он был по делам в Эквадоре, я в Москве оторвалась по полной. И, между прочим, очень хочу повторить приключение – только уже без оглядки и без всяких страхов.

Жаль, что из-за этих «торчков» я не смогла свалить в столицу денька на два пораньше. Никто бы мне этого не позволил – служба есть служба. Но ведь Борис про мои дела не в курсах. Разозлился, наверное, из-за отсрочки, и другую «грелку» нашёл. У него это быстро.

Может, сделать сегодня ему сюрприз? Попытка – не пытка. Отношения у нас сложились хорошие, не напряжённые. С ним вряд ли будет скандал, а вот с «грелкой»… Я ведь просто так не ввалюсь – позвоню сначала. Если у него в койке дама, загляну потом. Борис по-любому сейчас в Москве. В субботу и в воскресенье точно. Ещё не родился мужик, который может забыть меня. Стоит зацепить взгляд, заглянуть в зрачки – и всё, он мой.

«Анапа, чёрные глаза, ты на душе, как тот бальзам!» – напевал мне дядя, когда был в хорошем настроении. Эта песенку обожал его отец, и даже со сцены исполнял при случае. А вот дядя до конца её не помнит. Мы потом даже в Интернете искали – безуспешно. И дядя ругал себя матом за то, что не записал слова.

Почему-то мне казалось, что эти типы, которых увёл сержант, ещё вернутся. Или придёт кто-то другой, чтобы скрасить моё одиночество. Кобели так легко от меня не отстанут. Хотя сейчас я стремительно отъезжаю – как под наркозом. Такое состояние, как сейчас, я называю полным затмением суперлуны.

Брякал стакан на столике, и светился в темноте циферблат электронных часов. Скакали минуты, стучали колёса, и сладко замирало сердце. Москва становилась всё ближе. И мне казалось, что, февральской ночью, над ней восходит солнце. Столько тепла и света было сейчас в моём сердце…

– Что совой о пенёк, что пеньком о сову, но всё равно сове не жить! – говаривал мой «папик» Рахмон Адинаев, находясь в затруднительном положении.

Особенно часто я слышала это от него перед самой облавой. И удивлялась, почему «папик» не бежит к себе в Таджикистан – ведь имеет же такую возможность. И вряд ли подельники осудили бы его за это – каждый спасается, как может. По правде говоря, Рахмон – мужик неплохой. Я даже боялась, что меня после его ареста станет мучить совесть. Ведь видела от него одно только добро. А вот не мучает – и всё! Даже удивительно! Наверное, душа моя окончательно задубела, всецело подчинилась разуму. Агенту без этого нельзя, иначе можно сойти с ума. Они-то меня, если попадусь, точно не пожалеют.

«Папик» мой родился шестьдесят лет назад в Ферганской долине. Его родители там выращивали хлопок, а бабка ткала ковры. Сын решил пойти по стопам предков и поехал в Москву. Там поступил в Тимирязевку, на агрономический факультет. Нацменов тогда принимали вне конкурса. Тем более, в семье, кроме Рахмона, было ещё десять детей. Но он, честно говоря, в снисхождении и не нуждался. Уродился очень способным. Знания хватал на лету, языки учил шутя.

Свидетельствую – по-русски Рахмон говорил без малейшего акцента, и очень тонко чувствовал нюансы. Потому и был сейчас не дворником, а долларовым миллионером. Имел в Афганистане свои плантации опийного мака. По ходу дела выучил английский, даже литовский. Первая жена Рахмона, Агне Дитковските, была родом из Зарасая.

Потом Адинаев, как говорится, «поехал со всеми остановками». Российское гражданство предусмотрительно не взял, хотя мог бы. Так что сейчас его, видимо, всего лишь вышлют на родину. По крайней мере, можно будет требовать встречи с консулом, строчить жалобы, обращаться к правозащитникам, подключать диаспору.

Я поднялась с постели, взглянула на себя в зеркало. Да, селфи сейчас делать не время – точно. Но, в принципе, всё на месте. Вишнёвого отлива волосы, те самые чёрные глаза, тонкие брови вразлёт. Кожа смуглая, и при этом свете отливает зеленцой. Но ничего, в Москве салонов много. Меня приведут в порядок.

«Папик» тоже это дело любил. Ухаживал за собой тщательно, по-женски. Как-то он там сейчас, в СИЗО? Мается, наверное, страдает. Массажиста поутру ему туда точно не пришлют. А ведь всегда с этого свой день начинал. Потом садился в легкомоторный самолёт, который презентовали ему когда-то итальянские мафиози. Делал несколько кругов над поместьем – для тонуса.

А когда мы прошлым летом вместе ездили в уже наш Крым, он выбирал мотодельтаплан. Между прочим, и меня приучил – забирает круто. Летишь над пляжами, над степью, над морем и балдеешь от восторга. На «тачке» таких впечатлений век не получишь – даже во время ралли.

Где бы мы ни были с ним, утром всегда отправлялись в спортзал. Все тренажёры – велодорожки, гребные, эллиптические, «велики», даже силовые – шли в ход. Нам часто приходилось возвращать форму после посиделок в ресторанах и прочих излишеств. Может, «папик» и забил бы на это, будь он один. Но со мной «качаться» было куда веселее.

Так было и во время нашей последней поездки. В фитнессе «Президент-отеля» мы познакомились с потрясающими дамами, которых накануне видели в ресторане. Там они демонстрировали дорогие сдержанные наряды от «Эли Сааб» и «Ив Сен-Лорана». Аксессуары- серьги и колье – потрясали воображение. А утром, в столь же престижной спортивной экипировке, они наказывали себя за вчерашний тонкий ужин. Лица их блестели от пота, а губы были накрашены телесного цвета помадой.

В этом московском отеле вообще очень много восточных людей. «Папик» был там явно своим. Большую часть времени он тратил на деловые переговоры, а я слонялась по огромному номеру. Из ванной – в гостиную и спальню, потом – в прихожую. Валялась поперёк широченной кровати, подсаживалась к столику. Пила арманьяк со сладостями и фруктами – к этому меня тоже приучил Рахмон. Или же выбирала «Мартини», накалывала оливки на шпажку и грациозно отправляла их в рот.

Особое удовольствие мне в этот момент доставляли мысли о невестке Кристине. Утром она всегда чертыхалась в тесной кухоньке на «Просвете», роняла хваталки на пол, забывала на конфорке то кашу, то яичницу. Приготовление завтрака для мужа и детей превращалось у неё в пытку.

Потом я представляли всех своих врагов. Они предрекали мне печальный конец, но остались с носом. Увидели бы меня среди здешних ковров и зеркал – все дружно покончили бы самоубийством.

Когда возвращался Рахмон, усталый и пожелтевший, я встречала его в вечернем макияже и в вызывающем неглиже. В руках держала два бокала вина «Шато Тальбо» или «Шато Бельграв». В случае чего, я могла быстро накинуть пеньюар и ретироваться в спальню, куда гостям вход был запрещён.

Релаксация занимала час-полтора, после чего «папик» приходил в норму. Мы, с бокалами в руках, стояли у окна в гостиной нашего люкса. Смотрели на Москву-реку, на дворцы и соборы, на храм Христа Спасителя. И проникались осознанием того, что прожили жизнь не напрасно. Между прочим, я несколько раз встречала в коридорах каких-то знаменитых людей с охраной, которых видела по телеку. Но вспомнить, кто это, никак не могла.

После того, как Рахмон оттаивал, он целовал меня во все места и тащил в спальню. Занятия любовью у нас назывались «погружением в Марианскую впадину». А дальше мы по-семейному ужинали, смотрели кино и новости, пили кофе. Я выбирала десертный – с кардамоном, вишнями и ананасами. Папик пил «Калипсо» с взбитыми сливками и с корицей. И оба мы балдели от кофейного крема с шоколадом. Ничего не попишешь – мужики с возрастом, как правило, превращаются в баб.

Было очень забавно наблюдать, как к наркоторговцу и вору родом из Таджикистана заходили в гости чиновники, имевшие самые престижные номера на служебных авто. О других, тоже с мигалками, но рангом пониже, и не говорю.

Между прочим, сам «папик» одно время тоже ездил с «крякалкой» и с «маячком». Потом всё это отобрали. Спецсигнал проходил по спискам одного из силовых ведомств. Когда правда выплыла на свет, получился грандиозный скандал. Правда, «папик» особенно не унывал. Его и так, без мигалки, везде пропускали. Особенно Рахмон Адинаев был известен у себя на родине и в Питере. Но и в столице старались не обижать видного деятеля наркобизнеса. Ведь у него было бабло, как и у всех чиновников. В конечном итоге, это их и роднило.

Я же играла при Рахмоне роль радушной хозяйки. Без такой спутницы ни один уважающий себя мужчина не может сам появиться в свете или принять гостей. Изображая молоденькую сексапильную глупышку, которая достигла предела своих мечтаний, я чутко прислушивалась к тому, что говорилось вокруг. Какие намёки подавались, кто на кого как смотрел, какого рода сплетни пересказывали за глаза – всё уходило к генералу Грачёву.

Репутация девушки из клуба, условно говоря, «Крыша мира», работала на меня безупречно. Некоторые «кошельки» развлекались тем, что пытались духовно развить низшее существо. Поводить его, к примеру, по выставкам, по концертам; покатать по заграницам. Вот за такого чудака и принимали Рахмона Адинаева. А я дружелюбно дымила вверх, увлечённо кивая любому пьяному болтуну. И за это меня очень любили.

Конечно, под конец эти «брызги мозга» стали вызывать у меня если не рвоту, то тошноту. Но приходилось поглощать устрицы и трюфели, борясь с желанием выплюнуть всё это в физиономии собравшихся за столом. Протолкнуть пищу в себя помогало только белое вино. Утром «папик» ворчал, цепляясь ногами за корзины цветов, присланных мне вчерашними собутыльниками. Как правило, это были лилии всевозможных цветов и фасонов.

На таких вечеринках меня приглашали даже в депутаты Госдумы, чтобы отмыть наркодоходы. Они якобы часто так делали, да вот для выборов будущего года нет харизматичной фигуры. Совершенный же отстой даже за бабло не прокатит.

В отсутствие «папика» на меня выходили доверенные лица некоторых олигархов. Они передавали приглашения своих боссов приятно провести вечер. В случае успеха меня ждал статус одной из любовниц олигарха, дорогой автомобиль, бриллиантовые шедевры от «Тиффани» и зимние каникулы в Куршевеле или в Сан-Моритце. Я мило улыбалась, чирикала, играла глазками и ссылалась на ревность старого грозного друга. Уверяла, что Рахмон меня, в случае чего, обязательно зарежет.

В действительности же нож точили на самого Адинаева. И я играла в этом далеко не последнюю роль. По крайней мере, генерал Грачёв точно знал, кто из чиновников и бизнесменов имел контакты с «папиком», а также имел портреты многих из них. К олигарху я могла прибиться только с ведома дяди. И втайне мечтала получить от него такое задание.

Для своих шестидесяти лет «папик» сохранился прекрасно. И в постели был неплох, только уж очень слащав – как парфюм «Красный жасмин». Но старики часто склонны к извращениям – тут уж ничем не помочь. Угасающую потенцию они подменяют всякими фантазиями и новшествами, вычитанными в мужских журналах. Эту слабость можно простить. Тем более что жизнь у Рахмона была трудная. А уж под конец и вовсе страшная.

За то время, что мы были вместе, в него два раза стреляли. Однажды киллер спрятался в помойном баке у офиса, но только ранил «папика» в плечо. Потом из автоматов изрешетили автомобиль, когда Рахмон поехал в область, на аэродром. Это было восьмого сентября, бабьим летом.

«Папика» хорошо знали в московской «шестёрке». Привлекался он и по 228-ой статье – за оборот наркотиков в крупных размерах. «Девушки по вызову» бились, как старьевщики грязными тряпками, лишь бы станцевать тверк топлесс у него на столе и получить за трусики много «капусты».

А я этим занималась только дома – в ресторане «папик» не разрешал. И правильно – хватит уже, пора совесть заиметь. Так накушалась раньше – до сих пор колбасит. Богатенькие у нас развлекаются однообразно, без выдумки. Такой стиль они впитали с молоком матери и с водкой отца. Теперь не могут прожить без ночных оргий, голых девочек у шеста и мордобоя в бане. Дети «лихих девяностых»…

Мне, между прочим, тоже не раз пытались попортить вывеску кислотой, а то и просто руки-ноги поломать. «Ночные бабочки» завидовали страшно. Но, как говорится, зависть – самая искренняя форма признания. Я давно уже могу выбирать себе мужчин, а не бросаться на каждого – лишь бы подмигнул. И в любой компании любой альфа-самец – мой. Неважно, сколько он зарабатывает. Важно, на какой процент могу рассчитывать я.

Который там час? Ого, уже четвёртый. Тут только заснёшь, сразу вставать придётся. Бывает такое состояние, что даже при свинцовой усталости никак не отключиться. Дома можно снотворное принять, а здесь не получится. И что-то мои кавалеры быстро угомонились – не похоже на них. Видимо, впрямь круто набухались и заснули. Или уж очень нежные попались – пинка под зад им не дай…

Теперь я на весь день выбита из седла. Настроение будет самое скверное. Может, не ложиться вообще, посмотреть кино? Или всё-таки посчитать баранов? Правда, лично мне это ни разу не помогло но люди-то советуют! Вспомню-ка я о чём-то приятном, домашнем, нежном. Мало, конечно, такого было в моей жизни, и почти всё связано с Рахмоном.

Тогда, в Ялте, он водил меня по крутым узеньким улочкам, по железной лестнице. Мы сделали селфи у памятника Юлиану Семёнову, поднялись на пляж какого-то отеля. Там встретили компанию очень симпатичных молодых людей. Странно, но с ними не было женщин.

Дальше мы путешествовали одной компанией. Парни тоже оказались фанатами дельтапланов. Валялись на вулканическом песке прекрасных диких пляжей, слушали крики чаек и шум прибоя. Играли в нарды и пили молодое вино прямо из бутылок. Каждый день жарили шашлыки, вновь и вновь празднуя возвращение Крыма в Россию.

А потом выяснилось, что это – одна из самых жестоких банд, все члены которой были мажорами с высшим образованием. Свои машины, палатки и прицепы парни использовали в деле. Их приминали за туристов, доверяли. Останавливались на трассах, когда те просили помочь.

Юноши были одеты просто, располагающе улыбались. На антеннах их авто развевались георгиевские ленточки. И те сердца, что раскрывались им навстречу, вскоре переставали биться. Никто не сумел уйти от них живым. А сдала банду мамаша их главаря. Засняла всё на телефон и отнесла в полицию. Ей надоело дрожать со страху.

Убийцы ударились в бега. Но их нашли через сайт, где они охмуряли новых лохов обоего пола. Этим последним очень повезло, потому что с таких свиданий жертвы обычно не возвращались.

Три года бандиты бегали от полиции Москвы, Питера, Ростова, Краснодара. И даже от милиции Симферополя – тогда ещё украинского. В мирных автомобильных прицепах, а также в сараях их родственников нашли сто единиц оружия. В частности, там были автоматы, охотничьи карабины, пистолеты, специализированные боевые ножи «Кондрат» с изогнутыми лезвиями. Кроме того, сыщики изъяли ещё и кинжалы марки «Пентагон» с двойной заточкой, и много еще чего. Руководил группировкой мастер спорта по ножевому бою.

Впоследствии выяснилось, что мы с Рахмоном лишь чудом не попались к ним на перья. Нас долго выпасали как богатую парочку и лишь ждали удобного случая, чтобы расправиться. Но почему-то передумали. Скорее всего, не решились трогать «авторитета», побоялись мести его людей. Решили, должно быть, что за нами издалека наблюдает охрана, которой на самом деле не было.

Эти мажоры просто добывали деньги. Кто-то из них проигрался в рулетку, кто-то влез в кредиты. И все они много, очень много тратили на баб…