Дмитрий уже забыл, что Татьяна должна принести кофе и минеральную воду – так увлёкся беседой.

– И хватит рыться в могилах, у нас есть дела поважнее. К дядиному аресту были предпосылки и без Обера. Брали его профи с Литейного, лично Каракурт, мой куманёк. Раньше он звался Минцем, а теперь оказался Николаевым. У Захара Сысоевича Горбовского на дядю давно было собрано досье. Копился материал для получения санкции на арест. Потом вся эта история с Павлюкевичем, которого и загасил Аленицын. И ещё стрельба в ресторане… Короче, дядя специально отправил меня в Прибалтику, чтобы я, не дай Бог, не попался. Если Обер что и сделал, так это обеспечил дядино стопроцентное молчание… А, Тата, чем порадуешь?

– Кушайте, мальчики!

Татьяна, так и не сменив комбинезон на что-то более респектабельное и даже не подкрасившись, вкатила сервировочный столик. Там, кроме кофе с минеральной водой, стола ваза с яблоками, грушами и виноградом, а также две бутылки итальянского вина – белого и красного.

Расставляя бокалы, Татьяна наклонилась и слегка коснулась губами лба мужа. Ей показалось, что после разговора с гостем Митя выглядит гораздо хуже, чем до него. В отличие от Шуры Козия, Стеличек счёл доводы Рольника и Аленицына заслуживающими внимания.

– Ты чего такой мокрый? – Татьяна огляделась по сторонам. – Где вентилятор-то у тебя? – Она воткнула вилку в розетку. – Сам бы и включил, а то сидит, как фон-барон! Я и за тобой присматривать должна? Или вон окошко открой, эта же веранда всё-таки. Хоть бы дождичек побрызгал, что ли – дышать нечем…

– Не лайся, Тата!

Митя двумя пальцами обхватил запястье супруги, словно считая пульс. Таня взъерошила его волосы.

– Всё никак не могу привыкнуть к вашему виду, сэр! Отрасти, Митенька, свой хайер обратно…

– Твоё желание, Тата, для меня – закон. Отращу непременно, просто сейчас жара донимает. – Стеличек прислушался. – Вроде, Боженка плачет.

– Чтоб ей! – И Таня сорвалась с места, обдав Феликса сладким запахом духов «Лу-лу», толкнула дверь и пропала в коридоре.

– Да, Фелек, дядя больше всего на свете не хотел попасть на скамью подсудимых. Он долго мучился с сердцем. Жизнь у него была тяжёлая, страшная. Может быть, он просто не пережил провала, а никто специально его не ликвидировал. Я представляю – ведь Каракурт лично его брал! Будь на месте кума другой опер, Веталь пережил бы арест легче. Да и мы, сложа руки, не стали бы сидеть…

– Такси бы ещё одно захватили? – ухмыльнулся Рольник. – Как Витёк на Кировском проспекте?

– Витёк глупостей много сделал, а я поступил бы иначе. Да чего теперь – дядя-то с кладбища не вернётся…

– А почему Обера тогда не забрали, как ты думаешь?

Рольник не желал оставлять эту тему. Теперь его жёлтые глаза из-под белёсых бровей смотрели прямо в зрачки Дмитрию. Тот откинулся на спинку кресла, одновременно откупоривая бутылку красного вина.

– Спроси у Захара Горбовского, почему. Ты как, будешь ночевать сегодня здесь? Тогда смело можем пить, сколько влезет.

Рольник кивнул, и вино забулькало в хрустальных бокалах.

– Митя, мне думается, что Веталь так быстро умер вовсе не потому, что его брал Каракурт. Он мог не пережить лишь одного – предательства человека, которому доверял. От Минца-Николаева он для себя не ждал ничего доброго. А вот от Обера… Неужели ты не обратил внимания на такой кричащий факт, что Веталь выстрелил мгновенно; но почему-то не в ментов, а в зеркало? У него, как известно, ни одна пуля не ложилась мимо цели. К дешёвым эффектам твой дядя никогда не был склонен. Он хотел прикончить Каракурта своим коронным выстрелом – в дугу аорты. Но у него в этот момент явно что-то произошло с ориентировкой в пространстве. Короче, он не понимал, что стреляет в отражение Каракурта. Митя, сечёшь? Вижу, что да.

Рольник уже торжествовал победу над скепсисом Стеличека. Дмитрий застыл в кресле, широко раскрыв глаза и стиснув зубы. Зрачки его заметно расширились.

– Митька, ты же не дитё малое. Подумай! Обер с Веталем пошли в курилку. Чего стоит этому падле запечатать в сигарету какую-нибудь травку? И человек, вдохнув дым, может на какое-то время лишиться чувства реальности… Если бы не Обер, твой дядя прикончил бы Каракурта на месте. Тот ведь даже жилет не надел – всё фасонил. Да, потом Веталя могли взять, но один труп образовался бы непременно! Кстати, швейцар мне лично рассказывал, что это было ровно в восемь вечера. Понимаешь? Минута в минуту. Опера входили в «Метрополь» не спеша, будто заранее зная, что Веталь никуда не денется и не окажет сопротивления. А уж у Горбовского-то были сведения, что твой дядя постоянно вооружён, и стреляет без промаха… Я уж не говорю о том, что Обер заставил Веталя отослать охрану. Для чего, интересно? Какие ещё могут быть причины?

– Я только одного не могу понять…

Дмитрию показалось, что его губы оледенели на жаре. По всему телу побежали мурашки, а в мышцах появилась противная дрожь. Захотелось что-нибудь набросить на плечи и согреться.

– Как всё это могло случиться? Чем можно было заинтересовать Обера, чтобы произвести вербовку? Ведь Филипп – не тот человек, которого можно взять на понт. Насчёт «бабок» я вообще молчу – этот вариант исключён начисто. Угрожали реальным арестом? Неужели Обер не нашёл иного выхода, кроме как начать литерить легавым? А Озирский, в свою очередь, рискнул вербовать гаера, на котором висит шестьдесят «мокрых»? Его же сразу нужно было под белы рученьки – да на расстрел! Тут за одного на двенадцать лет сажают, а Оберу и шестьдесят простили? И потом, в стукачи берут более мелкую рыбёшку, а уж никак не киллера с таким солидным стажем! Да такие и не идут, кстати… Им и терять нечего – так и так «вышка». Много здесь непонятного. Фелек, но всё же… Скорее всего, ты прав. Но как в Главке на такое решились? Если предположить, что это случилось года три назад, то тогда ещё Советский Союз был. Ничего не стоило запросить Казахстан и получить справку с перечислением всех подвигов Филиппа Адольфовича. Думаю, что с Литейного её и запросили, но почему-то не дали ходу. Решили закрыть глаза на шестьдесят трупов ради того, чтобы Обер на них работал? Возможно, что игра стоила свеч. Короче, Фелек, вот что я скажу. Поспешность хороша только при ловле блох, как известно. А такие дела с кондачка не решаются. Посидим рядком да подумаем, что мы можем здесь сделать. Только ты сначала расскажи, о чём говорил Папа Выборгский. Ведь это и меня, наверное, касается.

– Касается, Митя. Он очень хотел лично с тобой увидеться. Послезавтра будет ждать в своём казино, в десять вечера.

– Спасибо, что передал. Я буду рад встрече. Интересно, что ему от нас с тобой нужно.

И Митя отпил хорошо сваренного крепкого кофе.

– Ты же ему, вроде, помповые ружья привёз из последней поездки?

– Само собой, раз Папа их заказывал. Для его людей, да и вообще для всех нас помповые ружья – клад. У Папочки губа не дура. Надо сказать, что обо всех достоинствах помповых ружей я узнал именно от него. Чрезвычайно высокая убойная сила, потрясающая эффективность применения. А в случае обнаружения – лишь административная ответственность, не больше. В прошлый раз там же, в казино, Папа мне всё подробно объяснил. Двери, говорит, они вышибают напрочь – причём любые, кроме бронированных. Клиентов такими ружьями запугивают до поноса, особенно когда их глазах вдребезги разносят квартиру. Кстати, я Папе безмерно благодарен – этот товар здесь идёт нарасхват. Теперь у нас договор: я завожу терминаторные ружья. А Папа через свои фирмы этот товар реализует. Так что я нынче не парюсь с торговлей, да и со складами для хранения – тоже. Я пока не знаю, где эти склады находятся. Но Папа гарантирует, что ни одна ищейка не вынюхает…

– Такой случай был неделю назад. – Рольник встал с кресла и пересел в плетёную качалку. – Везли на двух грузовиках, из Выборга, от Папы, партию «калашей» и «томпсонов». С патронами, конечно. Менты про это пронюхали и едва не задержали груз. В Выборге до сих пор головы ломают – куда прямо с дороги исчезли грузовики? И не маленькие ведь, куда попало не спрячешь. С вертолётов искали, с собаками лес прочёсывали – никакого результата. Как сквозь землю провалились. Тревогу объявили по городу и по области – зря. Будто корова слизала.

– Я и говорю, что Папа Выборгский имеет мистическую силу. С контрабанды огромные деньги стрижёт. – Дмитрий даже не улыбнулся, а оскалился. – Дядюшке бы такие способности! Те, кто сейчас этим занимается, все обязаны Папочке. Провозят огромные партии грузов, а таможни и в глаза не видят. Только все клянутся, что связаны клятвой никому не говорить, каким образом оказались в Финляндии, а потом – снова здесь. А сколько своих людей, которыми менты интересовались, Папа прятал вместе с семьями и барахлом! Короче, там творится нечто сказочное…

– На сей раз, Папа может нам с тобой кое-что рассказать, – предположил Феликс. – Мы, а особенно ты, ему зачем-то нужны. Вот если бы Папа Выборгский помог бы в борьбе с Обером!..

– Это он сделает лишь в том случае, если будет заинтересован лично. Благотворительностью он не занимается, да и своих людей бережёт. Слишком высоки, говорит, ставки. Ни одного человека у него до сих пор не взяли. Они просто исчезают, и нигде не найти.

Рольник раскачивался в плетёном кресле, закинув руки за голову. Сухая прозрачная ночь колыхалась за стеклянной стеной веранды, благоухала черёмухой, шелестела листвой. Полоса заката рдела за ветками яблонь и рябин.

– Мить, ты чьи ружья Папе привёз? Мне тоже могут они пригодиться – в Москве. Очень хорошо, что оружие считается гладкоствольным, а не нарезным.

– В этой партии были пяти-, семи – и девятизарядные. Соответственно – Китай, Швеция, США. Я и сам не знаю, как именно они оказались у Папы. – Дмитрий удивлённо поднял брови. – В Швеции передал партию его людям, и всё, больше никаких хлопот. Я только успел в Питер вернуться, а они уже ружья по клиентам развезли. Как, что – неясно. Весь товар пришёл без потерь.

– Фантастика!

Рольник вернулся к столику, налил себе немного вина. Звенящая тишина провисла над лесом и над полем, что зеленело неподалёку. В посёлке не ко времени заорал петух и тут же умолк.

– Короче, я тебе всё сказал – и насчёт Обера, и насчёт Папы. Ты вспомни, что провалы с начала девяностого года имели место именно в тех делах, к которым имел касательство Филипп Адольфович. Изъяли золото из «царской водки», остановили состав «Камикадзе». О другом мы с тобой уже говорили. Кроме того, Обер был против того, чтобы взрывали самолёты. Он при тебе просил Веталя не делать этого. Даже заплатил за золото из своих средств, хотя первый должен был предъявлять претензии. Ему-то какое дело до этих взрывов? И пострашнее дела делал – не сявка какой-нибудь. Нет, Митя, хоть режь – Веталя он заложил, а потом и Ювелира прикончил. Можно намекнуть Папе Выборгскому, что Филипп представляет угрозу его бизнесу. Агент такого пошиба для Папочки вряд ли желателен.

– Я постараюсь намекнуть, – пообещал Дмитрий. – Но сделаю это не обязательно сейчас. Когда придётся к слову, тогда и поговорим. Разобраться с Обером, если он сука, очень даже не мешает. – Дмитрий сузил глаза. – А на мне ещё Каракурт висит столько лет…

– Помню. – Ролик вдруг хлопнул себя по лбу. – Да, Папа ещё просил узнать, с чем связано пребывание в Выборге Андрея Озирского. Деловые люди встревожены, так как видели его на валютной автостоянке и на мосту близ замка. Встречали бывшего опера и в ресторане с какой-то красоткой. Обознаться не могли – сам понимаешь. Шрамы на руках, и всё такое. Он даже не скрывается, так что… Папа, прежде чем начинать с нами свои дела, хочет убедиться, что рубоповцы не держат его под наблюдением.

– Фелек, Андрей же ушёл из милиции. Другое дело, что, после отбытия наказания в вытрезвителе, к Петренко вернулся Саша-Каракурт, мой давний друг. Вот кого я бы ещё подержал под наблюдением! Ранней весной на его квартире был обширный ремонт; двери ставили бронированные. Озирский тогда ещё не собирался сваливать из органов. Думаю, что это он отделал Каракурту квартиру, причём не на свои средства. Очень всё это подозрительно. Рабочие сказали, что бронированные двери там ставили и в комнатах, и на кухне, и даже в уборной.

– А Клавдия говорит что-нибудь об этом? Она же с Каракуртом давно уже спит, – Рольник заинтересованно слушал и жевал грушу.

– Я пока её особенно не спрашивал, чтобы отцу своему не передала. Зачем ему знать, что я этим интересуюсь? Эта шалава такая скользкая, что я ей не верю ни черта. Оплачиваю квартиру на Тореза, даю деньги, вожу в рестораны, а сам не уверен ни в чём. Подожду пока, может карта удачно ляжет. Чую, что Клавка ещё принесёт нам пользу, адекватную затратам на её содержание.

– А почему тебя так этот ремонт волнует? – удивился Рольник, уже слегка позёвывая. – У Каракурта старик-отец умер, вот он и делает ремонт…

– С бронированными дверями по всей квартире? – засмеялся Дмитрий. – Он что, под бои жильё готовит? Это же амбразуры получаются, если прорезь сделать. Похоже, что Андрей Озирский хотел там сделать нечто вроде агентурного центра. В том же доме расположена сберкасса, так что посетители никаких подозрений не вызовут. Озирский очень расторопно оборудовал хазу, а потом вдруг уволился с Литейного, ничего никому не объяснив. Квартира осталась как бы не у дел. Но я не верю, что такие средства будут тратиться впустую. Так что надо бы иметь в виду и эту точку.

– Сдаётся мне, что Готтхильф дал денежки, – догадался Рольник. – У Озирского на это зарплаты за несколько лет не хватит. Клавдия на этот счёт молчит?

– Ей про это никто и не скажет. Да и вообще, она старается о Каракурте много не говорить. По-моему, она в него влюблена, и потому не хочет доносить. Ссылается на то, что её всё время выгоняют за дверь. Очень может быть, что так оно и есть.

– Так вот, если Обер сложил свои средства в эту квартиру, то не подарит её Каракурту просто так. И полковник Петренко тоже не упустит возможность использовать новоявленную цитадель. Действительно, сберкасса там очень кстати. Поди пойми, куда человек идёт – туда или на явку. Да и дом старый – два входа, что тоже очень удобно. Ты прав – Васильевский нужно взять под наблюдение. Авось, кто и попадётся в наш бредень.

– К чему-то легавые готовятся, как и мы, – предположил Дмитрий. – И то, что Петренко, который ненавидел Каракурта, вернул его в отдел, тому подтверждение. Значит, собираются пользоваться его жилплощадью, не иначе. Кроме того, в отдел Петренко перешёл и бывший командир ОМОНа Влад Вершинин с пятью своими сотрудниками. Вполне может быть так, что Папа Выборгский и ментовские начальники имеют в виду одно и то же событие. Как думаешь, Фелек?

– Всё может быть. – Рольник ещё раз подавил зевоту. – Ничего, разберёмся как-нибудь. Меня вот больше интересует, почему Озирский так срочно уволился со службы. И уехал не во Францию к жене, а именно в Выборг.

– А я вот возьму и спрошу его об этом! – Дмитрий сверкнул светлыми пронзительными глазами. – Думаешь, слабо?

– Лично его спросишь?! – Рольник покачал головой, не очень себе это представляя.

– А почему нет? Теперь он уже не в ментовке, так что можно. А что касается Вершинина, то он пришёл именно на место Озирского. И привёл с собой пятерых ребят. Они оставили ОМОН по каким-то личным причинам. Вроде бы, были не согласны с использованием спецподразделений милиции против демонстрантов в Москве.

– И зачем ты хочешь встречаться с Озирским? Думаешь, он тебе теперь служить станет? Или расскажет про Готтхильфа? – удивился Рольник.

– Я на это не надеюсь. Конечно, не расскажет. Мне просто по-человечески интересно. Если такой фанатик, как Андрей Озирский, покидает любимую службу, значит, случилось что-то невероятное. По крайней мере, в его понимании. И я хочу узнать, что именно, потому, что на этом всегда можно сыграть. А тебе, Фелек, я вот что скажу, – продолжал Стеличек, глядя на свой затихший к ночи сад. – За самим Обером пока наблюдать погодим. А вот за Каракуртом – будем. Все в курсе наших с ним отношений, в том числе и Обер. Это будет выглядеть вполне естественно. Каракурт вернулся в РУБОП, и я. само собой, насторожился. А если Филипп на них работает и действительно имеет отношение к этой квартире, то вполне может засветиться. Фелек, даю гарантию, что это рано или поздно произойдёт. Нужно только набраться терпения.

Рольник отставил бокал и промокнул губы салфеткой:

– Мить, тебе не надоело ходить вокруг Каракурта на верёвочке? Уж с этим-то ты в любой момент можешь разделаться… вы ведь и живёте-то оба на Васильевском. Ты – на Восьмой линии. А он – на Шестнадцатой. «Тачки» ваши встречаются на дорогах, наверное, по несколько раз в день. Ты приговорил его восемь лет назад. Неужели тебя не тянет привести приговор в исполнение? Вроде бы, и препятствий никаких. Это тебе не Обер.

Стеличек внимательно наблюдал пузырьками, отрывающимися от стенок бокала с минеральной водой:

– Да, он не Обер… Но я жду того момента, когда Каракурту меньше всего захочется умирать. Я тебе уже не раз об этом говорил. Вспомни, Фелек. Пусть женится, родит детей, и тогда… Я терпеливый, дождусь сладостной минуты мести. По себе я узнал, насколько разное восприятие у холостых и семейных. Когда я откинулся из зоны, приехал к дяде и Моне Кикиной, то горел желанием прикончить Каракурта немедленно. И дядя дважды едва не осуществил мою мечту – зимой в «баньке», а летом – в «Метрополе». Чего греха таить – я был очень расстроен. Но с тех пор много воды утекло. Я женился и скорректировал свои планы. Раньше мне было плевать, прикончат или нет. А теперь… Пока не станешь отцом, не поймёшь, сколь уязвимое место ребёнок. Можно пренебречь собой, женой, но только не тем, кто продолжает твой род. К жизни ребёнок приковывает крепче любых «бабок». Не думай, что я отступился от Каракурта. Я приговорил его ещё на процессе, и приговор исполню. Я сейчас при тебе, кровном родственнике и друге своём, клянусь, что ни одного слова из обвинительной речи Минца не забуду. Обязательно тридцать первого мая, в день кончины любимого дяди, я отрублю Каракурту голову – с двух ударов, по одному за каждого из нас. Фелек, знай, что я оторву Каракурта от семьи в самый сладостный момент, и больше об этом мне не напоминай. Да, ты, кроме Аленицына, ни с кем не говорил о Готтхильфе?

– Нет, пока только с тобой. – Рольник ещё не остыл от страстной речи Стеличека. – Я могу на тебя рассчитывать?

– Можешь, конечно. Дядю я и Оберу не забуду. Веталь, честно говоря, к Филиппу относился с душой. Тот ведь тоже был репрессирован, вернее, родители его… Веталь считал, что они братья по несчастью, а тот махинации какие-то устраивал. Уссер-Ювелир по ночам к нему приезжал. Сговаривались против дяди, без сомнения. Теперь, выходит, что Обер привёл Веталя в курилку «Метрополя», одурманил его и сдал ментам. Только, Фелек, если начнёшь приглядывать за немцем, соблюдай максимальную осторожность; иначе он тебя ликвидирует. Будет лучше, если наблюдать станут люди, не знающие тебя в лицо и никак с тобой не связанные. Совсем здорово, если они о тебе и не услышат. Витька храни, как зеницу окна, чтобы ни одна сволочь его здесь не увидела. То же самое передай и Шуре с Галкой – пусть молчат, как убитые, а то слово «как» может и исчезнуть. И ночью подумай хорошенько – готов ли ты лично к этой войне.

– Конечно, я понимаю… Но у меня есть на примете женщина, которая имеет претензии к Оберу, а потому согласна помочь нам, – шёпотом произнёс Рольник. – Эта не сдаст никогда, кремень-баба.

– И кто же это? – С Дмитрия даже слетела сонная одурь. – Только не торопись, говори подробно.