Глава 2

Выйдя восемь лет назад замуж за Сабира Муратовича Басманова, который был старше её на девятнадцать лет, Галия Шведова уехала к нему в «хрущобу», на проспект Смирнова. Из кооперативной квартиры на Тихорецком она взяла только носильные вещи, сложив их в клетчатый чемодан и в кожаную сумку. Ещё Галия прихватила белый, с золотыми прожилками, сервиз на шесть персон, и комнатные цветы.

Всё это добро Галия погрузила в «Москвич». За рулём автомобиля сидел ещё вполне здоровый Сабир Басманов. За два года до этого он схоронил жену Гульфию. Ещё раньше – вышел на пенсию с должности капитана пассажирского теплохода, принадлежавшего Северо-Западному речному пароходству. Чаще всего Басманов ходил по маршруту «Ленинград-Астрахань-Ленинград». Бывало, что подменял заболевших коллег, и возил туристов на Кижи, на Валаам и по Великим озёрам.

Бывший курсант Рыбинского техникума водного транспорта, Сабир Муратович невероятно гордился своим знакомством с Андроповым во время учёбы в том техникуме. Участник войны с Германией и Японией, кавалер многих орденов и Герой Социалистического труда, Сабир Муратович был стариком зажиточным. До последнего времени он пользовался привилегиями, положенными лицам с его заслугами. Но, в отличие от других, он любил Родину и партию не за бесплатные путёвки в санатории и талоны на приобретение всяческого дефицита.

Он был благодарен за то, что жизнь, которая должна была стать бедной и нерадостной, оказалась совсем другой. Тринадцатый ребёнок в бедной татарской семье при Советской власти сумел выучиться, выбиться в люди, стать заслуженным и уважаемым человеком. Свою судьбу Басманов считал живым доказательством справедливости и гуманности ныне уничтожаемого строя, и потому не мог равнодушно наблюдать за происходящим. Это и привело к драме, даже к трагедии в его жизни – теперь Басманов передвигался только на инвалидной коляске.

Галия выходила за крепкого мужчину семидесяти пяти лет, который устраивал её по всем статьям. А в конце девяносто второго года она была прикована к инвалиду, у которого не было ни единого шанса на выздоровление. После событий в Беловежской Пуще Басманов получил инсульт, перестал ходить и говорить, и даже жену сначала не узнавал. Правда, потом сознание к нему вернулось, и речь восстановилась почти до нормы; и случилось это, на удивление, быстро.

Галия Искендеровна, практически не воспитывавшая родного сына, в этом случае проявила себя совершенно иначе. Вадима она спихивала то в лесную школу, то в санатории, то в больницы. А сейчас с трогательной нежностью ухаживала за вздорным и требовательным стариком. Должно быть, она воспринимала внезапную и неизлечимую болезнь мужа как своеобразную епитимью.

Обо всём этом думал Вадим Шведов, глядя из окна на двор, засыпанный глубоким снегом. Пока никакой «чёрной зимой» и не пахло. К вечеру переставал лязгать и громыхать Тихорецкий проспект, и из Сосновки начинало пахнуть зимним лесом. Ранние ноябрьские сумерки скрадывали очертания домов, деревьев и идущих по двору людей.

Потушив в пепельнице «Опал», Вадим снова зажёг настольную лампу и взялся за тетради, найденные в московском тайнике месяц назад, тем ветреным, трагическим вечером. Боготворимая Вадимом тишина обступила его со всех сторон. Световой круг, отбрасываемый лампой на его массивный, двухтумбовый стол, становился всё ярче. Здесь не хватало только печи с потрескивающими дровами и бревенчатых стен.

В сравнении с другими мужиками его возраста, Шведову жилось, несмотря на увечье, легче. В рестораны его не тянули, он не брал в рот ни капли спиртного, шумных компаний сторонился. Всего этого довелось через край хлебнуть в детстве, когда вместо лимонада приходилось пить в сигаретном дыму портвейн и пиво. Мультики симпатичному больному мальчику заменяла натуральная порнуха с участием его родной матери. Вадиму так надоели все эти совокупления, что он до сих пор содрогался при одном воспоминании о них. Галия сына не стеснялась – особенно до шести лет.

Потом у Вадима в позвоночнике обнаружили туберкулёзный очаг и продержали двенадцать лет в лесной школе. И уже тогда, став в страданиях и в борьбе за жизнь настоящим мужчиной, Вадим стал командовать матерью и учить её жить. Это оказалось более чем кстати, потому что внеочередным получением отдельной двухкомнатной квартиры на проспекте Большевиков Галия была обязана именно сыну. Он каждый день напоминал, чтобы мать, вооружившись его справкой об инвалидности, отправлялась по инстанциям и требовала того, что им двоим положено.

До этого Шведовы жили на Лермонтовском проспекте, у Обводного канала, в одной коммуналке с алкоголиками, без ванной и даже без нормального туалета. Их комната была совсем тёмная, граничащая с кухней. Там Галии удобно было принимать любовников – с чёрного хода. Но мальчик без света и свежего воздуха совершенно зачах. Его мать вела себя именно как бабочка-субботница. Она была совершенно непрактичной, все деньги просаживала в один момент. Она покупала себе дорогие обновки, устраивала кутежи с икрой, балыком и коньяком.

Ко всему прочему, Галия едва не совершила самую страшную глупость в своей жизни, если не считать попыток вытравить ребёнка. Дом на Лермонтовском попал на капитальный ремонт, и жильцов стали расселять. Галия едва не согласилась получить комнату в другой коммуналке, потому что всё считали её одинокой. И только возвращение сына из лесной школы дало возможность начать хлопотать об отдельной двухкомнатной квартире, на втором этаже – Вадик тогда передвигался на костылях. С тех пор Галия относилась к сыну, как к взрослому мужчине, умудрённому жизненным опытом. Она строго-настрого запрещала своим кавалерам пить и орать в доме, оберегая покой столь нежеланного поначалу ребёнка.

И всё-таки Шведов ещё не отвык наслаждаться каждой тихой минутой. Галия всё время работала сутками, а три дня отдыхала. Поскольку слово «отдых» она понимала весьма своеобразно, Вадик заранее знал заветные дни, когда мать будет дежурить. Тогда удавалось хоть ненадолго избавиться от пьяного гомона и надрывного плача о своей загубленной жизни. Когда жили на Лермонтовском, Галия работала в круглосуточной диспетчерской аварийно-сантехнической службе Ленинского района. После переезда в Весёлый Посёлок профиль работы она не изменила. Только раньше бегала дежурить на Курляндскую улицу, а теперь – на улицу Подвойского. Там располагалась служба главного диспетчера ПРЭО.