Будучи человеком впечатлительным, увлечённым, он ничего не выпускал из поля зрения даже во сне, фиксируя и запоминая. Многие факты откладывались в его памяти и при удобном случае, либо удачном стечении обстоятельств, напоминали о себе и тогда стройными рядами выстраивались действа, укладываясь под перо мастера.

Вдруг карета резко остановилась…Цезаре пробудился ото сна, не понимая, где он и что произошло? Он обвёл карету глазами, остановил взгляд на Пауло и спросил:

– Где я?

– В дороге, – невозмутимо ответил Пауло, читая роман.

– Что со мной? – спросил Цезаре, всё ещё оставаясь в плену своих сновидений.

– С Вами? – спросил Пауло. Не знаю. – Кучер резко остановил карету, мы подъехали к переезду.

Цезаре всё ещё не отдавая себе отчёт, он во сне или уже наяву, понемногу начинал осмысливать сюжеты недавних сновидений.

– Оливковые рощи… пески, виноградники, – произнёс он вслух.

Пауло оторвался от книги, посмотрел на него вопросительно.

– Синьор, Вы здоровы? – спросил он удивлённо.

Цезаре перевёл рассеянный взгляд в его сторону, пропуская мимо вопрос, сказал:

– Неужели мне всё это приснилось?

– Очевидно, синьор, – с той же невозмутимостью ответил Пауло, впиваясь в текст любовного романа.

Цезаре молчал, что-то обдумывая, а потом попросил:

– Ты только, пожалуйста, не торопи меня, я тебе сам всё расскажу.

– Хорошо, Цезаре. Я нем как рыба, – ответил Пауло полушутя, полусерьёзно.

– Пригрезится же такое! – сказал Цезаре.

– А что случилось, синьор? Вам опять приснились какие-то небылицы? – предположил Пауло.

– Да уж. Иначе это не назовёшь, – ответил Цезаре.

Пауло отложил в сторону книгу, присел и сказал:

– Я весь во внимании, рассказывайте, синьор.

Цезаре собрался с духом и спустя несколько минут начал своё повествование.

– Слушай внимательно. Рассказываю в том порядке, как я это увидел, – предупредил Цезаре. – Наберись терпения и не перебивай.

Представь себе. К твоим ногам падает лунный свет – лунная дорожка от луны к тебе. Представил? – спросил Цезаре. И сам ответил, – необыкновенно красиво! Ты начинаешь осознавать свою связь с вечностью. Не успел я об этом подумать, как через мгновение вместе с каретой и лошадьми взмываю ввысь. У меня перехватило дыхание. Стояла необычайно красивая звёздная ночь. А когда мы приземлились, откуда ни возьмись, наступил белый день. Перед моим взором шеренгами выстроились оливковые рощи. Такая экзотика. А вдали я приметил едва заметный караван верблюдов. Пекло, нигде ни капли воды… Вокруг пески, я бродил, бродил и набрёл на виноградники. Это было моё спасение. Там я укрылся от палящих лучей солнца. Там же нашёл глиняный кувшин, наполовину зарытый в песок. Я умирал от жажды, поэтому вытянул кувшин из песка, вынул пробку и пригубил. Блаженство!!! – с упоением произнёс Цезаре. – В кувшине оказалась прохладная водица, что немало меня удивило. Я омыл лицо, голову и под сенью виноградной лазы прилёг и уснул. И что ты думаешь? На сей раз, действие моего сна развернулись в Средневековье. Одиннадцатый век. И ты знаешь, с кем я повстречался? – спросил Цезаре.

Пауло в ответ лишь покачал головой. Он сидел, как завороженный. Вместе с рассказом Цезаре, он перенёсся в другое время, далёкие страны.

– Так вот, – продолжил Цезаре. Я беседовал с Омаром Хайямом – незадолго до его кончины.

– А кто это? – поинтересовался Пауло.

О, это уникальный человек. В одном лице: астроном, философ, математик, физик и поэт! – с гордостью ответил Цезаре, будто всё перечисленное выше имело к нему какое-то отношение. – Омар Хайям мне вдохновенно поведал о труде Авиценны ибн Сины, а потом читал свои замечательные четверостишья. Быстро простился и внезапно исчез, как и не было. На смену одиннадцатому веку пришёл четырнадцатый. Я бродил и поражался красоте тех мест, атмосфере. Там сон мне подарил общение с прекрасным тонким поэтом – Насими.

И Цезаре процитировал строки из произведений Насими:

«Предвечен я, и вечность – мой конец.

Я и творенье мира и творец.

Я виночерпий пиршества земного,

Я – добрый знак для всех людских сердец».

– А это?

«Мудрец, когда себя познать ты мог.

Всего достиг, и, значит, ты есть бог.

В тебе дыхание святого духа,

Ты всемогущ, бессмертен и высок».

– Как сказано! – произнёс Цезаре.

– Я потрясён, – наконец вымолвил Пауло. – Я не могу понять, как Вам удалось столько запомнить? – спросил Пауло, находясь под большим впечатлением от услышанного. – А я свои сны не запоминаю. Цезаре, как я погляжу, Вы и во сне продолжаете путешествовать. Неужели не наскучило, недостаточно того, что в реальной жизни Вы так много времени проводите в пути? Поразительно! – недоумевал Пауло.

– Как ты не понимаешь? Мой мозг и во сне продолжает работать. Видишь, сколько полезной информации я извлёк из одного сна?

Порой он напоминал ребёнка, который никогда не расстаётся со своими любимыми играми.

– Да… – протянул он. Цезаре никак не мог отойти от всего увиденного и пережитого во сне. Сновидения прочно захватили его в свой плен и не выпускали. Он опускался на землю и опять возвращался туда.

– Это было лишь начало сна. Затем сменилась картина, и я оказался в другом месте. Теперь, мой дорогой, мы возвращаемся в Италию. Представь себе знаменитейший зал Маппамондо, – произнёс Цезаре по слогам. – Украшением этого зала является роспись Симоне Мартини. Я очарованный стоял и не сводил глаз с его творений.

Цезаре задумался.

– Но и это ещё не всё.

– Батюшки, да когда ж Вы столько успели увидеть? – воскликнул Пауло, подскочив на сидении.

– Пока ты спал, – спокойно ответил ему Цезаре. – Слушай дальше. Так вот. Был ещё один эпизод, который вверг меня в ужас. Даже и не знаю, стоит ли рассказывать? Боюсь испугать тебя.

– Чего уж там? Я готов слушать, – предупредил Пауло.

– Итак. Следующая картина, которая предстала моему взору, что-то дикое, уродливое, бесчеловечное, ужасающее, не поддающееся описанию. Сцена казни. Это зрелище, скажу я тебе прямо со всей ответственностью, не для утончённых натур. Народ пытали: вгоняли иголки и раскалённое железо под ногти, выжигали глаза. Я кричал из последних сил, вопил и плакал вместе с ними, несчастными. Я такое пережил во сне, – он умолк, – нет, нет, это не поддаётся описанию, – повторил Цезаре с надрывом и одновременно с укоризной.

– Вы хоть знаете, где этот кошмар происходил? – спросил растревоженный Пауло.

– Знаю. Сознание подсказало, – ответил Цезаре.

– И где же? – любопытство распирало Пауло.

– Не догадываешься? – спросил Цезаре.

– Теряюсь в догадках, синьор, – ответил Пауло, мысленно перебирая фрагменты истории.

– В Иерусалиме, мой друг, – раскрыл «карты», Цезаре.

– Где?! – поразился Пауло.

– Да, да. Во время правления Вавилонского царя – Навуходоносора, – пояснил Цезаре. – А говорил, что любишь историю. Такое надо знать, мой милый. Я об этом читал ещё в гимназии. Отец много мне из истории рассказывал. Потом кое-что изучал в университете.

К сведению, наш великий маэстро – Джузеппе Верди увековечил этот сюжет в своём бессмертном творении. Забыл, что ли?

Пауло сидел молча, пропуская через душу рассказ Цезаре.

– Вот поэтому мне несложно было догадаться. Я, как увидел, сразу понял, куда попал.

– Да, да, – промычал Пауло понимающе. – Батюшки, куда Вас занесло! – произнёс Пауло, держась за сердце. – Это ж когда было!

– Одно могу сказать…какое счастье, что я видел всё это во сне. Наяву…не приведи Господь такое увидеть, – сказал Цезаре, находясь в глубоком раздумье и в шоковом состоянии. Пережитое во сне кольцом сдавило его сердце. Он тяжело дышал, поминутно вздрагивал, вбирая в себя воздух.

– Цезаре, дорогой. Успокойтесь, пожалуйста. Не предавайте этому значение. Вы переутомились в последнее время, работали, не покладая головы и рук, без отдыха. Ваш мозг устал. Вот Вам и результат воспалённого рассудка, как говорится, на лицо. Какие дикие, страшные истории Вас посетили во сне. Выбросите всё из головы, подумайте, о чём–нибудь приятном, – растянул он последнее слово, смакуя. – А это забудется, – уговаривал Пауло. -

Я же не зря говорю, пора нам домой, на покой. Дома с Вами такого не случается и работается легче, – настаивал Пауло на своём.

– Да, ты прав. Пора нам на покой, – соглашался расстроенный Цезаре. – Я как не в своей «тарелке», весь разбитый, помятый, места себе не нахожу, – жаловался он. – Ты представь, каково было великому маэстро Верди писать музыку на этот сюжет? – всё не унимался Цезаре.

– Не представляю, знаю одно – он гениальный трагик! – уверенно ответил Пауло.

– Да, таких, как он, нет, – подвёл итог Цезаре.

Прошли годы…

– Шурочка, ты ещё не собралась? – спросила княгиня дочь.

Посмотри, дружочек, на себя. Пора, поторопись, пожалуйста. Сейчас горничная принесёт твоё платье.

Боже, а что у тебя на голове? Немедленно снимай папильотки и расчешись.

Ну, что это такое? – возмущалась княгиня, взглянув на дочь.

– Маман, голубушка. Не беспокойтесь, я успею. Мне Мари поможет.

Шурочка подбежала к матери, обвила своими изящными ручками её массивную шею, поцеловала и прошептала:

– Я так волнуюсь, матушка.

Мать засмеялась и ответила:

– И я волновалась, мой друг, когда впервые выезжала на бал. Не стоит, мон шер, это скоро пройдёт. Не сомневайся. Тебе понравится на балу. Ты так любишь музыку, петь, танцевать. Давай, поторопись, пожалуйста, – попросила княгиня дочь. -

Я буду у себя, – предупредила Софья Алексеевна и ушла.

Впервые в жизни

В преддверии Нового года князь и княгиня Осиповы давали большой бал. Для общественности и самих князей, это событие считалось грандиозным. Они разослали приглашения всем, кого хотели принять у себя в этот вечер. Гости к событиям такого ранга, готовились заблаговременно, в том числе и сама княжеская семья подготовилась основательно к предстоящему мероприятию. Как говорится, не роняя честь мундира.

Шестнадцатилетняя Шурочка, Александра Сергеевна Осипова, младшая дочь в семье князя. Кроме неё у Осиповых три сына: Кирилл и Пётр, они постарше Шурочки. И младшенький – Михаил. Он родился через пять лет после появления на свет сестрицы. Детей воспитывали, как было принято по негласным законам в уважении, почитании старшего поколения и в духе любви к Отечеству. Именно эти правила передавались из поколения в поколение.

Князь – Сергей Константинович Осипов по складу характера был очень общительным человеком. Он любил принимать у себя гостей. Всегда дружелюбный и гостеприимный хозяин, успевал уделить гостью максимум внимания, демонстрируя своё уважение и полное

доверие. И его уважали. За честь почитали состоять с ним в дружеских отношениях.

Бал

Вечером к парадному подъезду съезжались нарядные гости.

В предвкушении торжества, они пребывали в приподнятом настроении. Выходя из карет, они громко приветствовали друг друга. Среди штатских гостей выделялись представители дипломатического корпуса.

Погода в этот вечер благоприятствовала. Шёл лёгкий снежок, он устилал землю ровным пушистым ковром и ненавязчиво хрустел под ногами. Эта музыка мило аккомпанировала внутреннему настрою, создавая атмосферу праздника и вызывая повышенный интерес к приближающемуся событию.

Всё, что связано с приходом Нового года, несёт в себе отголосок сказки, романтическое восприятие действительности. А все праздничные мероприятия, проводимые в преддверье Нового года, возбуждают интерес, остроту восприятия оного события, создавая предпраздничное настроение.

Однако мороза не было. Зима мягко незаметно подкрадывалась, боясь надоесть, ещё не заявляла о себе в полный голос и в полную силу. А до крещенских морозов было «рукой подать».

– Как славно, Мари, что сегодня не морозно и не ветрено. У меня в такие дни текут слёзы из глаз. Представляешь, как маленькие хрусталики повисают на щеках, подмерзая. Потом всё лицо щиплет, – делилась Шурочка с кузиной, встречая гостей.

– Я тоже не люблю мороз. А снежок обожаю, – ответила ей кузина рассеянно. Её взгляд устремился куда-то…и Шурочка не уловила его направления.

– Снежок – это удовольствие, он дарит незабываемые мгновения, – сказала она.

– Смотри, смотри, Шуронька, – вдруг скороговоркой заговорила Мари, перебивая кузину, незаметно дёргая её за платье.

Шурочка удивлённо посмотрела на кузину, затем перевела взгляд в направлении указанном Мари.

Перед ней выросла фигура высокого подтянутого мужчины, как ей тогда показалось, в летах. У него на висках засеребрилась первая седина. Но она не портила его внешности. Весь его облик располагал к общению. Он был красив, статен, элегантен, – истинный аристократ. А добрый, мягкий взгляд вызывал доверие.

Шурочка не успела ответить кузине, как услышала:

– Приветствую вас, – поздоровался гость с девушками.

Девушки присели в реверансе.

Его насыщенный обертонами голос отличался красивым бархатным тембром. Он обволакивал собеседника, несмотря на то, что гость на русском языке разговаривал плохо и с тяжёлым акцентом.

Шурочка это заметила сразу, как только он заговорил.

– Что батюшка Ваш, здоров? – обратился к ней гость.

– Спасибо, слава Богу, здоров. Батюшка с матушкой встречают гостей в большом колонном зале, – ответила Шурочка смутившись. На неё ещё никто не смотрел так пылко, так пронзительно. Она всем своим существом ощутила на себе его взгляд.

– Алессандра, – назвал гость Шурочку на итальянский манер. – Я помню Вас ребёнком, а ныне Вы… великолепны! Само

совершенство! – рассыпал гость комплименты в адрес Шурочки. -

Совсем взрослая барышня, – добавил гость.

Шурочка залилась румянцем во всю щеку, потупился взор, она не знала, как себя вести. Ни один мужчина не вёл себя с ней так смело, не позволял себе таких речей. Шурочка оторопела и не вымолвила ни слова.

Гость осознал, что своим поведением смутил девушку.

Он откланялся и пошёл к парадной лестнице.

– Кто это? – спросила Мари, сгорая от любопытства.

– Если я не ошибаюсь, он является представителем какого-то дружественного нам государства, – замысловато ответила Шурочка. – Когда я была маленькой, он часто навещал нас. Они дружны с батюшкой. Ты не помнишь его? – спросила она кузину.

– Нет, не помню. Очевидно, он приезжал в наше отсутствие, когда мы ездили с матушкой на воды.

– Возможно, – согласилась Шурочка.

На балу

В самом начале бала гости направились слушать певицу. Её имя гремело среди знатоков «bel canto» (красивое пение) и было у всех на устах. В те времена считалось престижным выезжать в оперу, слушать партии.

Князь Осипов пустил вход всё своё обаяние, приложил немало терпения и хлопот, пока дождался согласия певицы. Красивейшее меццо-сопрано прекрасно сочеталось в ней с богатейшей природой: яркой внешностью и проникновенным исполнением.

Шурочка присела рядом с княгиней.

Рауль – так звали гостя, не сводил с неё глаз. Она же испытывала неловкость, её соблазнительный завиток на затылке горел от его пристальных взглядов.

Певица благополучно закончила последнюю арию, раскланялась и принимала комплименты горячих поклонников. В гостином зале гостей ожидали накрытые столы. Князь Осипов пригласил всех проследовать туда. Вскоре зал наполнился гомоном людских голосов. За столом гости угощались, обмениваясь впечатлениями, делясь новостями, светскими сплетнями. Рауль Дель Монти сидел рядом с князем.

– Дорогой Серж! Как выросла Ваша дочь, – отметил он, обращаясь к князю Осипову. – Как расцвела! Прекрасный божественный цветок, – восхищался он, буквально «съедая» Шурочку глазами, чем немало смутил её.

– Вы правы, мой друг. Да…время летит быстро, не стоит на месте. Давненько Вы не навещали нас, – ответил князь.

– Шурочка уже барышня, наша гордость. У нас все дети хорошие, но она особенная, – подчеркнул князь с гордостью и удовольствием.

Тем временем, как по сигналу, в колонном зале заиграл оркестр, приглашая гостей танцевать.

Торжество вступало в свою заключительную, но самую почитаемую гостями, часть бала.

Рауль вскочил со своего места, как прыткий юноша подбежал к Шурочке, опустился на колено, протянул ей руку, приглашая на танец.

В течение всего бала он оккупировал пространство вокруг неё, не подпуская никого.

После бала Рауль Дель Монти не появлялся у Осиповых. Шурочка с досадой спрашивала сама у себя:

– Куда же он исчез? И отвечала, – вероятнее всего, по службе уехал. Не пришёл даже проститься. К чему тогда все эти взгляды, пылкие речи.

Она нет, нет, да вспоминала, как вальсировала с ним. Как он деликатно обнимал её за талию. Сколько нежных слов говорил. Она ощущала его дыхание так близко, что ей показалось, они слились в единое целое, и нет по отдельности Шурочки и синьора Дель Монти. Рядом с ним она чувствовала себя совершенно счастливой, как в раю, порхая в небесах в окружении ангелов, слушая пение райских птиц.

– Я не могу так долго ждать. Разве он не знает об этом? Так можно лопнуть от нетерпения. Мне нужно, нет, мне необходимо его видеть, слышать. Ну, где же он? – спрашивала она, прогуливаясь по залу.

За обедом царила напряжённая обстановка. Князь Осипов ел без аппетита. Шурочка не понимала, что могло испортить настроение отцу. Она переглядывалась с Софьей Алексеевной.

Княгиня не выдержала и сказала:

– Шура, синьор Дель Монти прислал письмо отцу.

И вдруг князь взорвался, перебив княгиню:

– И думать не смей. Слышишь? – потребовал он, строго посмотрев на Шурочку.

Она покраснела, но ничего не ответила отцу.

– Не бывать этому, – князь выдал свои мысли.

– Чему, папенька? – стыдливо спросила Шурочка.

Князь понял, что проговорился.

– Ладно, ладно, обедай и иди к себе, – ответил он невпопад, не поднимая глаз, тупо опустив их в тарелку со студнем, опасаясь выдать правду.

Однако Шурочка поняла, что отец не намерен выдавать её замуж за Рауля. Причину он утаил, но его поведение красноречиво говорило об этом.

Первый отклик

– Цезаре, я под впечатлением, – заявил Пауло, увидев своего господина утром.

– Что такое, мой друг? Что это так обеспокоило, взволновало тебя? – поинтересовался Цезаре.

– Вчера ночью я прочитал начало Вашего нового романа. Вы не поверите, на одном дыхании. Так интересно. Умоляю Вас, пишите, не отвлекайтесь, не прерывайте работу. Я сгораю от нетерпения. Что же там дальше будет? Такая интригующая завязка! – делился Пауло с синьором за завтраком. Вы же знаете, как я люблю романы о любви, – смаковал Пауло.

– Пауло, ты, как всегда торопишь события. Твоя эмоциональность к добру не доведёт. Ты только посмотри на себя.

И вдруг Цезаре перешёл на «вы».

– Вы достигли почтенного возраста, а темперамент, как у пылкого юноши. Как это Вам удаётся? Откуда такая прыть?

Да… – протянул Цезаре, пригубив горячий шоколад, добавляя в него чайную ложечку свежих сливок, только что взбитых Марией.

– Вам можно позавидовать. Я моложе Вас, – подчеркнул он. – А моё физическое состояние постоянно напоминает мне о моём возрасте, приближающейся старости, немощности, – сетовал Цезаре, делясь с Пауло.