Я приезжаю в клинику к восьми утра. Одноразовая рубашка, шапка, бахилы – на мне костюм пациентки. Можно идти в операционную и взбираться на гинекологическое кресло. С металлическим остовом и зеленой обивкой оно стоит в центре как трон. Справа – гинеколог, ведающий аппаратом с иглами и насадками, похожими на щупальца спрута. Слева – окно в мир, заклеенное темной пленкой. Прямо – окошко лаборатории: оттуда торчит голова эмбриолога и трубка его микроскопа, он караулит мою яйцеклетку с азартом вратаря, ловящего мяч.
Гинеколог делает мне местное обезболивание: укол в стенку влагалища – не самая приятная вещь на свете. Анестезия зависит от количества фолликулов: если их больше трех, усыплять будут полностью. В некоторых клиниках умудряются пунктировать один-два фолликула без обезболивания, все зависит от вашей выносливости.
Собственно, сама пункция займет минуты две-три. Врач вводит ультразвуковой датчик со специальной иглой на конце, игла протыкает фолликул и «отсасывает» содержимое, которое по трубочке-катетеру передается в лабораторию. Бывает, что передавать нечего: фолликул пустой; однако увидеть это на УЗИ нельзя, а можно только проткнув иглой в операционной. Эмбриолог изучит посылку под микроскопом и сразу сообщит, если клетка окажется незрелой. Пункцию, даже неудачную, все равно придется оплатить в кассе.
Мне везет – моя клетка зрелая. Я не зря потратила 90 000 рублей. Правда, жаль, что фолликул был всего один, в следующем месяце придется экономить на еде и брать дополнительную работу ради еще одной пункции. Процедура заняла всего десять минут. Дальше можно идти в палату, пить чай, ждать, пока отойдет наркоз и пройдет боль, и обмениваться впечатлениями с соседкой, если палата двухместная.
ЭМБРИОЛОГ – КТО ЭТО ТАКОЙ?
Эмбриолог – врач, участвующий в двух этапах ЭКО: пункции и оплодотворении. Именно он собирает эмбрион из яйцеклетки и сперматозоида в чашке Петри. Именно он выносит вердикт «жив или мертв» на пятые сутки.
Судьбу моей яйцеклетки вершит Владимир Елагин, эмбриолог клиники «МирА». «Эмбриолог – вещь в себе, – говорит Елагин, – сидит в лаборатории, с утра до вечера смотрит в микроскоп, общается с врачом через окно операционной и никогда напрямую с пациентами». Эмбриологами чаще всего становятся зооинженеры, натренированные на мышах, коровах и кроликах. Елагин не исключение: выпускник Тверской сельхозакадемии, в 2002 году он защитил кандидатскую диссертацию по эмбриологии человека и с тех пор работает в клинике.
Рабочий день эмбриолога начинается в семь утра. «У эмбрионов нет выходных, и у нас тоже. В этом году 31 декабря мы делали пункцию. Через 18 часов после оплодотворения нужно смотреть зиготу [22], пришлось приезжать на работу рано утром 1 января». Лаборатория стерильна, воздух в ней очищается HEPA-фильтрами. Ультрафиолет вреден для спермы и эмбрионов, поэтому окна заклеивают светонепроницаемой пленкой (а иногда окон и вовсе нет). Вентиляция фильтрует воздух, ведь у эмбриона нет иммунной защиты, потянет бензином с улицы – и все, остановка в развитии. Поэтому эмбриологам нельзя пользоваться парфюмом.
Третий этап, а не вся процедура, на которую синекдохой распространилось название. Термин «ЭКО», кстати, ввел эмбриолог Борис Леонов, отечественный Роберт Эдвардс. По-английски IVF (in vitro fertilization – «оплодотворение в пробирке») тоже созвучно названию одного из этапов. Французы выразились точнее всех, назвав весь процесс PMA, Procréation Médicalement Assistée – зачатие с медицинской помощью.
Эмбриоэтап – моноспектакль эмбриолога, его стендап. Из реквизита ему понадобятся чашка Петри, одна зрелая яйцеклетка и одна доза спермы (то, что получается за одну мастурбацию).
Сдача биоматериала до обидного несимметрична. Яйцеклетку добывает бригада врачей в операционной. Сперму же самостоятельно получают за пару минут в специальной комнатке, которая есть в каждой клинике. Из-за смущения, испытываемого практически каждым сдающим, сцена сдачи спермы – находка для комедиографа.
Вот сцена из комедии Ричарда Бенджамина «Сделано в Америке» (1993): «У нас есть журналы или видео. Что предпочитаете?» – медсестра криобанка хищно скалится на несчастного парня по имени Ти (Уилл Смит). Подружка Зора (Ниа Лонг) притащила его в клинику, чтобы тот прикинулся донором спермы. «Только не хватайтесь за раковину во время донирования, – советует Ти медсестра. – Один человек оторвал ее от стенки». (Предполагается, что здесь нам всем нужно громко рассмеяться; уровень юмора зрительских комедий не самый высокий, с тем же успехом герой мог бы громко пукнуть или рыгнуть.)
В «Частной жизни», недаром это все-таки инди-фильм, процесс показан тоньше и ироничнее: «Твой член внутри – это нечто, – стонет брюнетка, – трахни меня, как последнюю шлюху». Ричард Граймс сидит в кресле со спущенными штанами и смотрит в экран тяжелым взглядом. Затем хватает пульт, пытается выключить, но жмет не на те кнопки. «Боже! – несется из телевизора. – Люблю, когда ты сжимаешь мою задницу». Граймс вскакивает в поисках выключателя, но запутывается в штанах. Прилипшая к его собственной заднице салфетка реет следом позорным белым флагом.
Получив в итоге заветный контейнер, эмбриолог изучит содержимое под микроскопом с 400-кратным увеличением. И, если сперматозоиды еле ползут, подгонит их, подобно тренеру олимпийской сборной, с помощью разрешенного допинга. В ход пойдут технологии (обе довольно дорогостоящие). ИКСИ – когда эмбриолог выбирает чемпионов, отодвинув в сторонку слабаков, и вводит их иглой в яйцеклетку. Или ПИКСИ – когда он погружает сперматозоиды в гиалуроновую кислоту, чтобы протестировать их на зрелость, и срезает тех, кто не прошел тест.
«Представьте автомат с газировкой, – доктор Дордик объясняет Рэйчел и Ричарду анатомию „для чайников“, – вода поступает из одного места, сироп – из другого, а вместе получается Mountain Dew или диетическая кола. Но если трубка забивается, вы получите не сладкую, а простую воду».
«Оплодотворение и культивирование эмбрионов происходят в четырехлуночном культуральном планшете, – рассказывает Елагин, – это такая квадратная чашка, меньше, чем обычные чашки Петри. Сперматозоид сам доберется до яйцеклетки и оплодотворит ее. Оплодотворенные яйцеклетки будут перенесены в инкубатор».
Так называемый CO2-инкубатор – белый шкаф с дверцами и полками, на которых расставлены чашки Петри, сбывшаяся антиутопия Хаксли. Внутри шкафа – температура в 37 градусов по Цельсию, правильная кислотность и влажность. «Недавно стали выпускать инкубаторы со встроенными видеокамерами, чтобы наблюдать за эмбрионами, не доставая их. Каждые пять-десять минут делается снимок. В итоге монтируется таймлапс-ролик, который эмбриолог может смотреть на компьютере».
В инкубаторе эмбрион проведет от двух до шести дней, каждому отмерен свой срок. Взаперти он дробится и делится. На вторые сутки клеток у него (они называются бластомерами) уже будет две-четыре. На третьи – шесть-восемь. На пятые сутки эмбрион войдет в стадию бластоцисты – многоклеточный, он готов к переносу в матку. До бластоцисты, увы, доживут далеко не все обитатели волшебного шкафа. Половине хозяев и хозяек выдадут «похоронки» – эмбриологические листы, сообщающие, в какой именно день у их эмбрионов остановилось развитие. Я получала их дважды. В следующем месяце для таких неудачников, как мы, все начнется заново.
ЧТО ТАКОЕ КРИОКОНСЕРВАЦИЯ
Заморозка спермы, эмбрионов и яйцеклеток стала новой репродуктивной главой. Здесь началась эра донорства и отложенного материнства, а монополия на родительство разнополой парой – закончилась.
Для успешной заморозки и разморозки ученым требовался криопротектор – вещество, защищающее биоматериал от повреждений. В 1949 году британские ученые случайно обнаружили, что помогает глицерин [23] – тот самый, что добавляют в печенье, чтобы увеличить срок его годности. Хотя открытие и присвоили британцам, о защитных свойствах глицерина к тому времени уже знали советские ученые: в 1937 году под защитой глицерина им удалось заморозить сперму петуха и селезня, а через четыре года получить потомство [24]. В начале 1950-х в Великобритании размороженной спермой искусственно оплодотворили корову – теленка смеха и правды ради назвали Фрости [25].
Первую человеческую инсеминацию размороженной спермой сделали американцы в клинике Айовы в 1953 году [26]. Аспирант местного университета Джером Шерман заморозил свою сперму, потом разморозил и посмотрел на нее под микроскопом. Вместе с урологом Рэймондом Банджем, работавшим в репродуктивной клинике, он ввел трем женщинам размороженную сперму мужей. Вскоре все три забеременели.
Первый родившийся ребенок был слеп на один глаз и страдал приступами удушья; Бандж перепугался, что это последствие криоконсервации, однако у матери был диагностирован токсоплазмоз. У других детей, зачатых таким же способом, проблем со здоровьем не было. Тем не менее ученых завалили письмами, где их называли «монстрами», «нехристями» и «позором медицины». В местной газете The Gazette вышла статья о том, что отцовство теперь возможно и после смерти – посмертной репродукцией журналисты пугали как сереньким волчком. Несмотря ни на что, спустя двадцать лет стали открываться первые коммерческие банки спермы.
Следующими заморозили эмбрионы. О попытках их криоконсервации The New York Times писала в 1974 году, еще до рождения Луизы Браун [27]. Первым ребенком, родившимся из размороженного эмбриона, стала австралийка Зои Лейланд в 1984 году [28]. The Atlantic сообщает нам, что «сегодня в жидком азоте хранится около миллиона эмбрионов» [29].
Яйцеклеткам пришлось труднее всего – при разморозке они не выживали. Так называемая «медленная» заморозка им подходила плохо – из размороженного мало что сохранялось. Со сложной задачей справилась витрификация, сверхбыстрое охлаждение, в результате которого биоматериал принимает стеклоподобное состояние. В 2005 году японец Куваяма Масасигэ изобрел высокоэффективный метод быстрой заморозки «Криотоп», благодаря которому криоконсервация ооцитов стала распространенной услугой клиник [30]. В 2013 году Американское общество репродуктивной медицины (ASRM) объявило, что ЭКО с помощью витрифицированных яйцеклеток так же эффективно, как и ЭКО с яйцеклетками, не подвергавшимися заморозке.
О проекте
О подписке