Глава 7. Ненависть

Я убью его! Этим ножом с зазубренным лезвием и мухой в натуральную величину рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Найду и убью. Я не убийца, я гуманный человек, не брошу его умирать. Я просто его убью. Сразу.

Я найду его рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Я помню три буквы на капоте его большой черной машины. Черная машина, три буквы, седая голова. Чего еще? Более чем достаточно. Еще красный шарик-фонарик на нитке, болтается на стекле туда-сюда.

Я встречу его на улице, в подъезде, в лифте, пойду следом и убью. И рука не дрогнет! Око за око, зуб за зуб. Не буду ждать до Страшного суда, когда каждому воздастся. Божья мельница мелет медленно, человеческий суд рядится быстрее. Я буду судьей и палачом. Он – вчера, я – завтра. Хочу увидеть его лицо и глаза. Хочу упиться его испугом, пониманием того, что сейчас произойдет.

У него в том районе офис, дом, гараж. Или, или, или. Он попал туда неслучайно. Оттуда и начнем. Торопиться некуда, сначала нужно все обдумать, я это умею – думать и планировать, недаром ведущий менеджер. Я его вычислю и закажу. Поставлю на счетчик. До конца отпуска полно времени. А если не хватит, тоже не беда, добавим.

Жанна не заметила, как доела голубцы. Ну и гадость! Гастроном внизу работает до часу ночи. Когда стемнеет, нужно будет выйти. Намазаться и не забыть черные очки. Хлеб, масло, молоко, сыр. Мясо. Побольше – раз в доме появился мужик. А когда сойдут синяки – на охоту за зверем. Побежит он на ловца, никуда не денется. Ни-ку-да.

Стемнело. Она уселась перед зеркалом, разложила рядом кисточки и тюбики, внимательно рассмотрела изувеченное лицо. И стала наносить краску. Синюю, серую, беж, малину – пока не скрылись царапины и синяки. На руки – перчатки. Брюки и свитер с длинными рукавами. Черные очки. Маскировка готова.

Она шла в супермаркет, но ноги сами понесли ее туда, на остановку. Сейчас там было пусто. Кто-то одинокий сидел на скамейке. Она поискала глазами место, где стояла вчера. Никаких следов происшествия – ни поломанных кустов, ни разбитого киоска. Она упала, наверное, собрались люди, кто-то закричал, чтобы вызвали «Скорую». А он растолкал всех, кивнул парню рядом – помоги, мол, мужик, и увез ее на глазах всего честного народа. Собирался в больницу, а потом передумал, или с самого начала знал, что сделает?

Пронзительное чувство унижения, протест и возмущение притупились. Жанна смотрит на место, где упала вчера, шарит взглядом по асфальту, словно надеется увидеть нечто, что прояснит… объяснит хоть что-нибудь. Ничего. Пусто. Может, расспросить людей? Там были девочки-студентки, они не могли не запомнить… Колледж рядом. По недолгом раздумье она отметает эту мысль. Не стоит оставлять следов. Никаких свидетелей, никаких вопросов. Ничего, что навело бы на мысль о ней… потом, когда она убьет его. Она хмыкнула – если Бог позволит ей убить седого… значит, он не против. Позволил, выдал.

А если у седого семья, дети… воззвал смиренно голос разума. Замолчи! Ничего не хочу знать! Нас только двое – он и я. Даже не хочу знать, как его зовут. Если его не убью, я не смогу жить дальше.

Оглушив себя стаканом коньяка, Жанна беспокойно спит. Ей снится тоскливый бесконечный сон…

* * *

…И началась охота. Жанна неспешно гуляет по городу, высматривая черную машину с логотипом: синие и белые треугольники и буквы «BMW». Черных джипов «BMW» в городе, оказывается, совсем мало. За три дня ей не попался ни один. Через плечо висит нарядная бирюзовая сумка, в ней – твердый мясницкий нож. Время от времени Жанна опускает в сумку руку, нащупывает нож, холодные его зазубрины и муху в натуральную величину.

Проходит неделя, вторая. Она как заведенная кружит по городу. В шесть утра выводит Макса, кормит, варит себе кофе. И уходит как на дежурство. Макс уже вполне освоился, привык к ошейнику и поводку. Ждет ее возвращения в прихожей – заслышав, начинает скулить. Радуется, облизывает руки, хвост – ходуном. Бежит на кухню к своей миске. Она падает на табурет. Колено словно налито свинцом. Еще один пустой день.

Жанна похудела – диет не нужно, осунулась, щеки ввалились. Она подолгу смотрит на себя в зеркало – и не узнает. Чужая женщина глядит на нее из зеркала. Он меня убил, думает она. Он убил, но я не умерла. Или все-таки умерла? Кто я теперь? Звонит мама, звонит рыдающая Ирка, даже тетя Соня. Звонят с работы. Маме она отвечает, она из той жизни, где Жанна была еще жива. Мама тянет ее на выставку, в парк, в кино, она всегда была непоседой. Жанна испытывает пронзительное чувство любви к маме, любовь, сожаление и как бы удаленность – мать осталась здесь, а она, Жанна, – ушла за грань и бредет теперь в никуда. К светлой цели. Не смогу жить, думает она, стискивая кулаки. Жить, высматривая его в толпе…

Ирке, тете Соне и коллегам с работы она попросту не отвечает. Жанна слушает Иркины вопли на автоответчике, и ничто в ней не вздрагивает. «Ты была права, – рыдает Ирка по десять раз на дню, – он подонок! Он свалил в Непал, а ведь обещал в Эмираты! Жанка, ты где? Жанночка! И мобильник не отвечает! Обиделась? Мне хреново! Если бы ты только знала, как мне хреново! Жить не хочется! Нажрусь таблеток, пусть знает, засранец! Эй, ты где?»

С работы просят перезвонить, не могут найти файл. Они никогда не могут. Жанна и не думает перезванивать – все это так далеко, так мелко, не нужно! На что тратится жизнь…

Еще неделя. Пусто. Через пять дней заканчивается отпуск. Жанна полна решимости, ненависть клокочет в ней, в мозгу крутится навязчивая картинка – он оглядывается по сторонам и выбрасывает ее из машины. Она в своем белом плаще падает в грязь и мусор. С разбитым, окровавленным лицом, с изувеченными руками. Следом он выбрасывает пакет с продуктами и белую с золотым ключиком на цепочке сумочку. Осматривает сиденье – нет ли крови. Достает тряпку…

Снова внимательно оглядывается и уезжает. А она остается подыхать… Картинка крутится с назойливостью рекламного клипа. И все время новые подробности – вот он нагнулся, заглянул ей в лицо… Вот он оглянулся – острый взгляд, сжатые губы… Страшные глаза… Серые. Или желтые. Или черные. Пригладил седые волосы… Посмотрел на руки… Достал носовой платок, вытер лицо и руки. Взглянул на нее? Подумал… что? Или ни разу не взглянул? И ни о чем не подумал? Ей хочется кричать…

…Вечером – привычный уже коньяк. Наркотик, болеутояющее, отупляющее. Заканчивается отпуск. Миссия невыполнима.

Гора реклам и газет из почтового ящика. Вон! Выбросить завтра же. Почистить, помыть, выкинуть ненужное, начать новую жизнь. И продолжать искать. Без фанатизма. Жизнь длинная, успеется. Еще не вечер! Еще не вечер, черт подери!

Реклама, дешевый серый листок, купить – продать, опт – розница. Стоп! А это что? Услуги по розыску людей, установлению личности, поискам должников, утечке бизнес-информации… супружеской неверности… конфиденциальность гарантируется. Частный детектив!

Розыск людей!

Она тянется за мобильным телефоном. Водя пальцем по объявлению, набирает номер. Замирает, дойдя до последней цифры. Нужно подумать.

Макс смотрит внимательно, склонив голову. Все понимает, только сказать не может.

– Макс, что нам делать?

Он, шумно вздохнув, вскакивает и снова садится. Весь в сомнениях.

«А ты не могла бы наплевать? Меня тоже обижали, – написано на его морде школьника-отличника. – Все проходит, поверь, все проходит. Надо жить дальше».

Надо, кто ж спорит? Вопрос – как?

Жанна смеется – теперь их двое в лодке. Она и бывший беспризорный щен. Его обижали, ее – обидели. Она треплет его по голове, тянет за уши. Он радуется, прихватывает мелкими острыми зубами ее руку.

– Звоним?

Макс поднимает уши и задумывается.

– Выбрасываем на пальцах! Хватай!

Она подставляет ему растопыренную пятерню, и Макс кусает ее за указательный палец. А что это значит?

Указательный палец набирает номер. Там сразу откликаются…

Глава 8. Шибаев и Алик

– С чего бы ты начал розыск человека? – спросил Шибаев Алика, когда они уселись ужинать. – В большом городе.

Сегодня дежурным по камбузу был Дрючин – адвокат по бракоразводным делам, как мы уже знаем, друг и сожитель частного детектива Александра Шибаева. Сожитель в том смысле, что, пребывая временно в статусе холостяка, он оставался ночевать у Ши-Бона – ленился ехать домой, да и веселее вдвоем. С этой точки зрения Алик приветствовал развод друга, хотя не одобрял. Кроме того, он побаивался экс-половины Шибаева Веры, которая его не жаловала и не скрывала этого. Хотя и уважал. «Уж очень она у тебя… правильная, аж страшно!» – говорил он Шибаеву, выбирая самые нейтральные выражения, щадя его чувства. Он так и не поверил до конца, что Александр переступил через развод, ни о чем не жалеет, и с чистой совестью… насколько это возможно в его ситуации… гм… не обремененный грузом воспоминаний и сожалений, устремился в новую жизнь и окунулся с головой в работу частного сыщика, ненавидимую от всей души за мелочность и неглобальность задач. В свое время они даже поссорились, когда Алик, литературно и ораторски одаренный, как все адвокаты, составляя объявление об услугах частного детектива, упомянул в их числе «установление супружеской неверности». Шибаев тогда схватил хлипкого Алика за грудки и прошипел:

– Никогда, слышишь, никогда! Шестерить, шпионить – ни-ког-да! Понял?

Алик хладнокровно стряхнул с себя руки друга и процедил:

– Таковы правила игры, Сэм. – Валяя дурака, притворяясь крутыми ковбоями, они называли друг друга Сэм и Билл, или Эл и Джек, или еще как-нибудь в масть, хотя Шибаев и считал, что с фамилией «Дрючин» кличка без надобности. – Бабки не пахнут! Установление супружеской неверности такой же бизнес, как и всякий другой. Так что попрошу!

Шибаев смирился – а куда денешься? Не каждый день обламываются командировки в Америку^[2], не каждый день человеку фартит. После его нью-йоркской поездки прошло полтора года, и надежда, что его услуги серьезного сыскаря понадобятся снова, растаяли без следа. Почти растаяли – известно, что надежда умирает последней. Он был как волк, которому приходится питаться падалью или травой, чтобы не помереть с голоду. Он сам, своими руками, поставил крест на собственной карьере, проколовшись на… не хочется и вспоминать! И теперь до конца жизни пробираться ему сомнительными кривыми дорожками мелкого соглядатая и шестерки. Права была бывшая, упрекавшая его за никчемность…

– Розыск человека? – переспросил Алик. – Какого человека?

– Любого. В данном случае мужчины. Меня попросили найти мужика. Дано: внешность и машина. Причем машину описывала женщина. Правда, она принесла картинку из Интернета, но я очень сомневаюсь.

– Молодая?

– Молодая.

– Зачем она его ищет?

– Говорит, забыла в салоне рукопись романа. Он ее подвозил, а она оставила на сиденье пластиковую сумку с рукописью. Видела его впервые, номер тачки не запомнила.

– Она писатель?

– Вряд ли. Она соврала про рукопись.

– Откуда ты знаешь? – удивился Алик.

– Сначала она сказала – бумаги. Ни один автор не назовет свой роман бумагами. Так я понимаю. Бумаги – это отчет. Вначале она имела в виду «отчет», а потом решила, что он может стать опознавательным знаком, перестраховалась и сказала «роман».

– Не факт.

– Имя она тоже назвала вымышленное, адрес фальшивый. Все вместе – факт.

– Ну, то, что скрыла имя, ни о чем не говорит. Народ сейчас осторожный и пуганый. А зачем этот тип ей нужен?

– Зачем-то нужен. Она могла попросить меня найти его и забрать… у него рукопись. Но ей нужна только информация, разбираться она будет сама. И я почему-то думаю, что рукописи не было. Ничего не было.

– Может, она хочет познакомиться с ним поближе? Он ее подвез, понравился…

– Если бы так, то она сразу спросила б у него номер телефона. Это делается проще. Поставь себя на место молодой женщины, которую подвез домой не очень молодой мужчина…

– Он не очень молодой?

– Она сказала, лет сорока пяти примерно. Седой, крупный. И еще. Женщины обычно наблюдательнее мужиков, сам знаешь. Они видят даже то, чего нет, и обращают внимание на всякие мелочи. Форма носа, цвет глаз, руки, подбородок, обручальное кольцо, галстук и так далее. А тут только седые волосы, примерный возраст и черная машина. И красный светящийся шарик на зеркале раскачивается. Все. И распечатка из Интернета с машиной. Сказала, у него такая же, как на картинке, «BMW».

– И о чем это говорит, по-твоему?

– О том, что она видела его издали. Не думаю, чтобы он ее подвозил.

– А зачем он ей тогда?

– Черт ее знает. Возможно, она свидетель, видела его в… нестандартной ситуации.

– Думаешь, шантаж?

– А ты что думаешь?

Алик пожал плечами.

– И что ты собираешься делать?

– Искать. Я же сыщик. Мне заплатили, я нашел. Точка.

– Красивая?

– Ничего. Самоуверенная, держится высокомерно. Очень серьезная, ни разу не улыбнулась. Сильно накрашена, без маникюра. В затемненных очках. Без украшений, одета дорого.

– И о чем это говорит? – Алик настороженно уставился на Шибаева. – Что она без украшений? Что ты хочешь этим сказать?

– Повторяю: сильно намазана, без украшений, без маникюра.

– И что? – недоумевает Алик.

– Это может говорить о серьезности намерений. Откуда я знаю, что хочу сказать. Но чувствую… как бы тебе это… – Он положил вилку на стол и задумался.

– Цельная натура, не до украшений, что-то случилось, потеряла к ним интерес. Да?

– Видишь, ты и сам все понимаешь. Примерно. И она сильно намазана.

– Да при чем тут «намазана»? – вскричал Алик, всплескивая руками. – При чем?

– Похоже на маскировку.

– На маскировку? Какую маскировку?

– Мне показалось, у нее синяк под глазом и царапины. Сколько нужно времени, чтобы исчез синяк, как по-твоему?

– Ну… зависит от его размера и силы удара. Недели две, я думаю. Или больше.

– Я тоже так думаю.

– Ты считаешь, это он ее?

– Откуда я знаю? Может, и он.

– И она хочет его… заказать?

Шибаев промолчал.

– А как ты его найдешь?

– Уже нашел. Элементарно. Пробил по базе данных ГАИ, таких машин в городе восемь. Черных – две. Просмотрел данные владельцев. Подходящий один. Его зовут Николай Степанович Плотников, владелец фирмы «Электроника-импорт».

– Ты ей уже звонил? – Алик сделал вид, что не услышал про базу данных ГАИ.

– Пока нет. Позвоню… сегодня.

– Ши-Бон, а может… – Алик замялся. – Может, не надо спешить, а? Потяни время, прислушайся к интуиции, у тебя же нюх. Ты сам говоришь, здесь что-то не так.

– Алик, успокойся. Не нужно быть таким пессимистом. Ты еще скажи, чтоб я сдал ее в ментовку. Это не моя задача. Картошка несоленая, между прочим.