Глава 2. Одиночество. Наше время

День не задался с самого утра. Оказалось, нет кофе. Пита зачерствела, молоко не скисло, но от него несло тухлятиной. Интересно, из чего в наши дни делают молоко, имеет ли оно отношение к корове? Мелкий дождь скучно молотил в окно. Еще один холодный беспросветный день, когда не хочется подниматься с кровати, чистить зубы, одеваться, жить. Ничего не хочется.

Из зеркала на нее смотрела незнакомая хмурая личность из тех, что обычно не запоминаются, не умеют ладить с окружающими, на лицах которых написан мучительный вопрос: господи, за что? За что скука, одиночество, бессонница, морщинки под глазами, складки на животе, черствая пита и пустая кофейная банка?

Жанна улыбнулась уголками рта – когда-то это у нее получалось мило, сейчас никак. До такой степени никак, что слезы навернулись. Пошлепала пальцами под глазами, растянула кожу на висках – представила, что сделала подтяжку. Надула губы, приподняла бровь. Резким движением отбросила назад волосы. Тьфу!

И это первый день отпуска? И это лето? Это жизнь? Да что ж с ней такое, черт подери!

Но есть лекарство, есть! Главное – не зацикливаться. Взять себя за шиворот, дать пинка, выпихнуть из дома на люди. Для чего необходимо накраситься и одеться. Дорогая косметика, дорогие тряпки, все у нас есть, всего навалом. Хорошо бы гимнастику и холодный душ. Но это уже высший пилотаж. Обойдемся без гимнастики, а душ – горячий, и так в доме собачий холод!

Кофе! Полцарства за кофе! Может, сварить яйцо? Или… что? А что есть в наличии? В холодильнике сиротливо белеет пакет с молоком, а вот банка маринованных огурцов, три яйца, остатки масла и засохший букетик укропа. Жанна застывает у открытой дверцы, тупо глядя перед собой. Вредная память подсунула картинку – забитый до отказа чертов холодильный шкаф: ананас, маринованный перец, золотая блямба шампанского, копченая рыба и… и… бесчисленные пакеты вощеной бумаги и бутылки. И запахи – голова кругом! И гости потоком. Она вздохнула. Было. Было, да сплыло. Ушел, бросил, влюбился в другую на всю оставшуюся жизнь, помахал ручкой. Шампанское выпили на прощание, демонстрируя высокие отношения, расставаясь друзьями. Киношной дружбы не получилось – она сунулась было раз со своими проблемами, но он дал понять… Все! И новая мадам ждет ребенка. Она в свое время делала карьеру, да и ему ребенок был без надобности, оставляли его рождение на потом, а потом не вышло. Новая красится, как девочка по вызову, – и ничего! А ей он как-то сказал – смой краску, а то похожа на шлюху. Любимым все можно. Зато теперь она может краситься до упаду. До полного вампиризма, как говорит любительница фильмов ужасов тетя Соня, подруга мамы. Или до полной отключки. Никто не скажет, что похожа на шлюху, но вполне могут это подумать. Кто? Кто-нибудь. Пусть. Кого это теперь волнует?

Жанна захлопывает дверцу. Та сочно чмокает.

Горячей воды по случаю лета нет. Профилактика. Она с воплем выскакивает из-под холодной струи. Растирается махровым полотенцем. Обнаженная, стоит перед зеркалом. Берет малиновую помаду и разрисовывает щеки. Мажет губы. Отвратительная помада! А стоит целое состояние. Финальный штрих – малиновая клякса на носу, теперь возьмут в цирк без экзамена. Надо было соглашаться на Эмираты. Хотя бы Эмираты. Дура! Ну и что, что одна? Ирочка… Ирка, чучело, у нее десять пятниц на неделе. То она едет, то не едет. Если в ссоре с Толиком, то да, если помирились, то нет. Толик… Отдельная песня. Лучше так, чем никак, говорит Ирка со значением. Лучше никак, чем так, думает Жанна. Глазам вдруг делается больно, нос краснеет, хотя под малиной не видно. Этого еще не хватало! После тридцати – плакать можно только по делу, а не для удовольствия. Да что же это за день такой?

Дождь все идет. Зато можно обновить шикарный белый плащ. И позавтракать в кафе. Тем более в холодильнике пусто. Не торопясь, глядя в окно на мокрый человеческий поток. Как в Европе. Взять хороший кофе, неторопливо намазать маслом круассан, а сверху – клубничным джемом. От запаха кофе голова идет кругом. Старые французские шлягеры для понимающих – Дассен, Азнавур, Брель, Адамо. Париж! Или Адамо и Брель – это Бельгия? Без разницы! Ностальгия, ностальгия… по тому, чего не было. И в Париж они не успели. А теперь не с кем, да и желания нет, если честно. Рана затянулась, но еще болит. Хорошо, хоть тусовка свалила по новому адресу, унеся с собой дохлые соболезнования и сочувствие. Засуньте себе это сочувствие… знаете куда? «Ситуативные» подруги, жены общих друзей, иногда звонят, иногда заглядывают на огонек – им интересно, как она: в соплях или оклемалась уже, а также хочется доложить, как складывается у него. И посмотреть, как у нее поменяется выражение лица. «Физии» – как говорил бывший. И злорадно посочувствовать, мягко кладя свою ручку поверх ее ладони.

Жизнь продолжается, говорит себе Жанна. Жизнь продолжается, говорят мама и тетя Соня. Продолжатся, черт подери! Молодая, прекрасный возраст, мне бы твои годы! Самостоятельная, независимая! Мы в свое время разве такие были? А вы… у вас все есть! Какого рожна?

Никакого. А кому, спрашивается, хорошо? Вон Ирка вечно в соплях и слезах!

В кафе удобно ожидать, поглядывая на часы. Вот сейчас! Сейчас… Тик-так, тик-так. Отпивать мелкими глотками из фирменной чашки цвета шоколада с красивой надписью «Coffee. Macchiato. Cappuccino. Café creme», делая вид, что тебя страшно интересует что-то за окном, а не проклятая дверь. Наконец! Появился герой, обводит взглядом зал, полон нетерпения, горит! Соскучился. И это было! Как он летел к ней, на ходу крича – извини, я опоздал! Конечно, опоздал! На две минуты. Это она пришла раньше, ей нравится ожидание, страшный драйв до дрожи в коленках. И увидеть первой любимое лицо, нетерпеливый взгляд, вспышку радости в глазах…

Ладно, не конец света. Кофе все равно хорош. И круассан просто фантастика. И джем – апельсиновый, с горчинкой. И мокрая толпа за окном – мелочь, но приятно, добавляет уюта. И спешить некуда. Сиди хоть весь день до полного опупения. Напиши письмо другу. Задумываясь в поисках одного-единственного подходящего заветного слова, поднимая глаза к потолку, с хрустом разгрызая кончик гусиного пера. А емелю не хочешь? Кто сейчас пишет письма? И кому? У кого хватит терпения читать? Все бегом, все на ходу, все хип-хап, как говорил их преподаватель экономики, старый зануда… как им тогда казалось. Молодым, нахальным, беспардонным. Она вздыхает…

Три чашки – полный абзац. Увлеклась, что называется. Иди уже восвояси, горе мое. Обеспечила себе бессонные ночи на месяц вперед. Дождь продолжает сеять с серого потолка. Разве это небо? Это потолок! Потолок природы и потолок жизни. Той, которая не храм, а неизвестно что. Сарай или барак. Беспросветно, беспросветно, беспросветно. Сердце колотится как на пожар. Капли просто ледяные, колются иголками. Надо было взять маленький зонт, а не этот… парашют – того и гляди унесет в космос. Домой, в горячую ванну. Ха! А профилактика? Горячей нет. Тогда купить кофе… Нет! Только не кофе! Хорошего чая! Да! И чего-нибудь пожевать. Копченого, соленого, наперченного – как раз по погоде. И свежего хлеба! Мягкого, с коричневой корочкой. М-м-м-м…

Рядом с гастрономом – остановка троллейбуса. Как всегда, толпа. Жанна стоит, раздумывая: а не пойти ли пешком? Спешить все равно некуда. Рабочая карьерная лошадь – в смысле, делающая карьеру, а не из песчаного или каменного карьера, – уже соскучилась по работе. Может, позвонить и сказать… Нет! Только попробуй! Будешь отдыхать как миленькая. Поедешь в Эмираты или в Египет… увы, в Египет вряд ли, говорят, политическая обстановка не располагает. Можно в Испанию, на Канары, к черту на кулички. Купишь, наконец, бирюзу. Тебе идет бирюза. Подчеркивает цвет глаз. Бирюза в золоте, на длинной цепочке. Просто «ах»! С белым. Или черным. Решено, берем бирюзу. Украшаемся, учимся любить себя заново и смотреть на мир новыми глазами. И повторять по сто раз на дню – все хорошо! Ох, до чего же все хорошо! Все хорошо! Хорошо! Черт подери!!

Кажется, в небе наметился просвет. Жанна задирает голову – ангельская голубизна и неземное золотистое свечение! Окно в высшие сферы. Чудо. Знамение. Жизнь продолжается, шарик крутится, конец света, говорят, еще не скоро.

Черный джип, тупорылый, с бело-синим значком на капоте, взревев, вывернул на тротуар, народ подался назад, женщины вскрикнули. Два синих треугольника, два белых, седая голова мужчины за рулем, красный блестящий шарик, как вспышка – последнее, что она запомнила…

Она почувствовала удар, но не ощутила падения, как и боли. Белый плащ взметнулся и плавно опустился на грязный тротуар. Небесная голубая промоина затянулась, и дождь полил с новой силой. «Скорую!» – кричал кто-то. «Ездят по тротуарам, сволочи!» «Им все можно!» «Достали уже!» Из джипа выскочил седоголовый мужчина средних лет, растолкал толпу. Все смотрели молча, враждебно. «Помоги!» – деловито бросил он какому-то парню. Вдвоем они втащили Жанну в джип. «Хоть совесть есть, – вынесла приговор толпа. – Не бросил! Жива ли, нет?»

Глава 3. Частнодетективные будни

Дождь лил всю ночь. Капли били в подоконник, и задремавшему адвокату по бракоразводным делам Алику Дрючину привиделся праздничный парад – трибуна, колонны с тамбур-мажоретками во главе и барабанщики, изо всех сил колотящие в свои барабаны. Он проснулся от холода – дверь балкона была распахнута настежь, и на пол натекла большая лужа. Чертыхаясь, Алик сполз с ненавистного бугристого дивана и потащился в ванную за тряпкой. Он вытер пол, закрыл балконную дверь, уселся за стол и задумался. Ночь испорчена, теперь не уснуть. Самое гадкое то, что из спальни доносится молодецкий шибаевский храп. Обидно. Частный детектив Александр Шибаев, однокашник адвоката, человек с крепкой нервной системой, может спать даже в подвешенном вниз головой состоянии да еще и после трех-четырех чашек кофе. Это, правда, недоказуемо ввиду невозможности проверить, но Алик нисколько в этом не сомневался. Они не дружили в школе по причине полярных интеллектуальных, физических и психических данных – Ши-Бон был здоровым лбом, гонявшим в футбол и терявшим учебники, а Алик – заморышем-отличником с вечной книжкой под мышкой, и орбиты вращения у них были разные. Потом Шибаев пошел работать в милицию, а Алик стал адвокатом. И в один прекрасный момент они пересеклись. Причем у Шибаева был тогда не самый удачный период его биографии. Он так и сказал Алику: я, мол, коррумпированный мент, и меня вычистили из конторы за взятку. Хотя какая там взятка! Мелочовка. И сколько угодно можно жаловаться на судьбу в виде черномазого лоточника, который сунул ему, а он сначала даже не понял, и потом сидел и тупо смотрел на конверт. А было уже поздно. Слава богу, комиссовали по состоянию здоровья, а не выперли с позором… И добро бы хоть продался за приличную сумму, а то, как дешевая шлюха…

Алик, слушая откровения нетрезвого Шибаева, испытывал странное чувство, сродни… сродни гордости: сильный и удачливый Ши-Бон, которым он всегда восхищался издали, откровенно выложил ему историю своего падения, то, о чем даже близкому человеку просто так не расскажешь. А значит, не было у Ши-Бона в жизни на тот момент никого роднее и ближе адвоката Алика Дрючина, и он с готовностью подставил ему свое костлявое плечо. Помог с лицензией частного предпринимателя, с разрешением на ношение оружия и стал подкидывать клиентов «по разводным делам». Они даже сняли офис на двоих, и Шибаев постепенно оклемался и пришел в себя, хотя новую свою работу от души ненавидит, считая ее такой же мелочовкой, как взятка, на которой он споткнулся.

У Алика своя квартира, но иногда он, не желая оставаться один, «подночевывает» у Шибаева и даже держит кое-что из гардероба в его шкафу. Чаще всего это происходит между разводами – Алик, будучи человеком влюбчивым и романтичным, был женат четыре раза. Он вспыхивал, как спичка, и так же быстро прогорал. Опыт предыдущих женитьб ничему его не научил, в итоге надежда всегда побеждала опыт, и Алик снова и снова с готовностью подставлял шею под новый хомут, как называл этот процесс неромантичный реалист Шибаев. Он сам был женат единожды, в данный момент пребывал в разводе, и постоянных подруг у него нет. А кроме того, он перманентно недоволен жизнью и работой. Недовольный жизнью и неромантичный человек если и привлечет женщину, то будет эта женщина с мощным материнским инстинктом или вообще мазохистка. Кроме того, его единственная любовь из тех, что на всю жизнь, закончилась плачевно, разбив ему сердце^[1]. Алик Дрючин сгорал от любопытства и пытался и так и этак вызнать детали и подробности, но Шибаев был неприступен как скала. Алику непонятен этот стоицизм, так как о своих любовных неудачах он трубил на весь мир. Психологи сходятся в том, что боль нужно выкричать, и он с ними полностью согласен.

Так они и жили – такие разные во всех отношениях, но тем не менее находящие общий язык и доверявшие друг другу.

Дождь продолжал глухо барабанить в подоконник, из спальни доносился молодецкий храп, а бедный Алик сидел за столом в своем шикарном шелковом темно-синем в бордовые ромбики халате и прикидывал: вернуться ли на диван или сварить кофе – все равно ночь коту под хвост. Сварить, налить в любимую кружку, добавить сливок и сахара – много! – и достать из портфеля купленные вчера вечером ванильные сухарики с изюмом. Он так явственно представил себе полную литровую керамическую кружку, запах ванили и кофе, что даже сглотнул невольно.

Спустя пятнадцать минут он сибаритствовал за кофе, делая пометки в статье, начатой накануне по просьбе популярного юридического интернет-издания. Темой статьи были всякие нелепые и идиотские законы в анналах мировой истории юриспруденции. Кофе, статья, глубокая ночь – обстановка вполне академическая…

Алик увлекся и только хмыкал, находя все новые и новые доказательства странных, мягко выражаясь, взлетов или взбрыков юридической мысли, понимая в то же время, что они обусловлены жизненными реалиями. Он пискнул испуганно, когда на его плечо легла тяжелая шибаевская ладонь и хриплый голос произнес:

– Втихаря, ночью… не ожидал!

– Я на твоем раздолбанном диване не могу уснуть, – пожаловался адвокат. – И ты храпишь как не знаю кто! Как динозавр! Как вампир!

– А мне кофе можно? А чем это ты занят? Мемуарами?

– Можно! Ага, пишу мемуары. Ты, например, знаешь, когда появился самый первый закон?

Шибаев задумался, стоя посреди комнаты.

– Десять заповедей?

– До заповедей!

– Первобытный человек? Шаман сказал, что кушать другого человека плохо.

– Первый кодекс появился больше четырех тысяч лет назад, написал его царь Вавилона Хаммурапи. Этот текст высекли на каменной глыбе высотой в два с половиной метра, поэтому он сохранился. Между прочим, мы позаимствовали из того кодекса принцип презумпции невиновности. Там еще был закон о наказании судьи за подкуп, смерть за похищение детей, сожжение за воровство на пожаре, смерть за кражу и ряд статей, защищающих рабовладение. Главный принцип – глаз за глаз. Абсолютно четко и сжато изложенные законы, и это чуть ли не пять тысяч лет тому назад!

– На камне особенно мыслью не растечешься, – заметил Шибаев.

– Ага. Там еще предусматривалась ответственность арендатора за землю и штраф за нерадивость. А если имело место стихийное бедствие, то аренду не взимали. Просто удивительно! Страшная древность, рабство, войны, эпидемии, и вдруг – закон! Представляешь, Ши-Бон, совершенный с точки зрения логики закон! Этот Хаммурапи был гением. Знаешь, Сашка, как подумаешь, сколько потрясающих людей жило до нас, с ума сойти можно!

– Вавилон – это где сейчас?

– На территории современного Ирана.

– Интересно, что-то из старых законов осталось?

– Хороший вопрос, – покивал Алик. – Вообще-то, когда законы устаревают, ими просто перестают пользоваться, и рано или поздно кодексы переписывают, а пока не переписали, устаревшие висят мертвым грузом. В данном случае исчезла страна. А вот, например, смотри… Кофе сделать? – перебил он себя.

– Сиди, я сам, – ответил Шибаев и отправился на кухню. Его кот по имени Шпана спрыгнул со стула и побежал за ним. – Мясо будешь? – крикнул Ши-Бон из кухни.

– Ночью? Не знаю… – задумался Алик. – Вредно, говорят.

– Так будешь?

– Буду. Только потом не уснешь.

– Уже утро, – заметил Шибаев, появляясь в комнате с чашкой и тарелкой с нарезанным большими кусками копченым мясом. – Прошу!

– А вот тебе современный вполне идиотский закон – в Канаде во время дождя нельзя поливать газон, – встретил его Алик.

– А есть желающие?

– Раз приняли закон, наверное, были. Но непонятно, зачем запрещать – пусть себе поливают! А отели у них должны бесплатно кормить лошадь клиента. Тоже интересно. Представляешь, если бы гостиницы бесплатно заправляли машину клиента? А вот еще! В Монтане женщине грозит тюрьма, если она вскроет почту мужа.

– Хороший закон, – заметил Шибаев.

– В Коннектикуте велосипедистам запрещено ездить со скоростью больше ста километров в час. В штате Нью-Йорк можно влететь на двадцать пять баксов, если пялиться на женщин. Знаешь, Ши-Бон, даже рассказанный в присутствии коллеги-дамы полуприличный анекдот расценивается у них как сексуальное домогательство. А в Небраске парикмахерам запрещено есть лук с семи утра до семи вечера.

Шибанов рассмеялся.

– И чеснок!