Глава 2

Люся Зайка

Двери крепкие, а петли хлипкие.

Меня сожрали комары. Обглодали, почти до мослов. Все тело нещадно чесалось, а ноги, покусанные не менее злыми муравьями, жгло и раздувало. Я сидела в живой изгороди, окружающей шикарный особняк, вот уже полтора часа и рассуждала о бренности бытия и широте сознания. Ну, если честно, я наблюдала, анализировала и пыталась сообразить, как мне пробраться в чертово логово неприступного Метельского. Пролезть между стальными прутьями забора, которые обвивали чертовы кусты, у меня не получилось. А перелезть через ограду, утыканную по верху острыми пиками, можно было только в одном месте, которое простреливалось со всех углов двора насквозь. А я глупая еще удивилась сначала, что такой охраняемый дяденька живет в таком незащищенном месте. Кусты еще эти, как специально высаженные, для лазутчиков и всяческих темных личностей. Но потом поняла все коварство замысла. В дом проникнуть кому-то, кого в нем не ждут, оказалось практически невозможно. А судя по тихому потрескиванию, постоянно заглушаемому комариным писком, скорее всего верх ажурного забора еще и под напряжением. И в этих красивенных цветущих кустах поди скелетов больше чем в шкафу у Чикатило.

Был еще вариант позвонить в домофон, представиться, получит под зад сокрушительного пендаля и с повинной головой вернуться к Жабычу. Но это самый неприемлемый вариант для меня.

А так, как отступать не в моих правилах, я решила лезть через забор, в том месте, где проходит поливочный шланг. Очень надеясь, что там где вода электричества нет. Замечательное место для проникновения в чужое жилище. Скрытое от глаз, камеры отвернуты чуть в сторону. Есть шанс остаться незамеченной. Ну да, я отбитая. И прекрасно понимаю, что сейчас нарушаю закон. И я совсем не уверена, что что-то найду. Точнее. Уверена, что я дура, и меня схватят прямо у забора. Но эта чертова работа единственное светлое пятно в моей жизни. И лишиться ее для меня просто трагедия. Только там я чувствую себя живой и важно-нужной.

До места я доползла по пластунски, стараясь не думать, что там происходит под моим пузом. Наверняка армагеддон в муравьином царстве. Так им и надо. Раздвинула ветки, посмотрела в ухоженный, вылизанный до хирургического состояния двор, засаженный стриженым газоном, поплевала на ладони, ухватилась за прутья ограждения, молясь про себя. Очень, наверное, я бы выглядела экстравагантно, вися обгоревшим чучелком на заборе, с вздыбленными волосами и выпученными глазами. Ничего не произошло. Я ловко подтянулась, ухватившись руками за извитый причудливо металл, перехватила одну руку, прикинув, что смогу между пик проскользнуть. Взлетела в воздух, перекинула тело прямо филигранно. Еще немного, и я у цели. Совсем чуть-чуть, но…

Что-то пошло не так. Ноги не ощутили земной тверди, моя любимая ветровочка как-то странно всхлипнув, впилась мне в подмышки швами. Я затрепыхалась в воздухе, как бабочка насаженная на булавку. О, черт меня раздери. Матахари, блин, комнатная.

– Класс, – тонкий голосок зазвенел в пространстве так страшно, словно в фильме ужасов. Я почувствовала как пробежал холодок по моему позвоночнику и вытянулась в струнку, понимая, что теперь меня не только уволят, но скорее всего еще побьют, и наверняка сдадут в полицию. А за проникновение в чужое жилище, мне накинут такой срок, что откинусь я лет через пять, растеряв часть зубов и остатки гордости.

– Ага, давай сфоткаем, – пискляво хихикнул второй голос. Я ослепла на минуту от вспышки, дернулась и наконец увидела источники противного звука. Моргнула, подумав, что у меня двоится в глазах. Нет две девочки, одинаковые лишь на первый взгляд. При более детальном рассмотрении видно разницу. Одна малышка похожа на куколку, одета, как с картинки, будто она только что сошла с обложки детского модного журнала. Аккуратно причесанная, глазки обрамленные ресничками-бабочками, туфельки лаковые, гольфики и сморщенный носик. Просто розанчик. Вторая – сорванец. Джинсы, рваная футболочка, хвост на макушке, который моя сестрица называет «лошадь какает» и выражение лица хитро-хищное. Ненавижу я детей. Вот терпеть не могу. Я вынянчила пять своих братьев-сестер. Родители от чего-то любили только рожать детей. А вот воспитывать совсем даже нет. Каждого нового члена семьи, они скидывали угадайте на кого? Правильно, на старшую дочь. Хорошо еще бабуля моя помогала, а то я бы совсем слетела с катушек. С тех пор дети для меня – табу. Я воинствующая чайлд фри. Ненавижу.

– А ну прекратите, – наконец я обрела голос, дернулась опять. Ткань ветровки затрещала, но устояла. – Вы кто такие вообще?

– Вот и у нас тот же вопрос. Ты кто такая? – фыркнула девочка сорванец, достав кармашка на груди петушка на палочке, явно на заказ сделанного и очень дорогого.

– Надо, наверное охрану позвать, – снова наморщила носик пуговку мисс совершенство. – Вы кто? Воришка, или папина шалашовка очередная? А может вы маньячка или убийца?

– Я Люся, – вздохнула я, чувствуя себя персонажем странного арт-хаусного хоррора.

– Люда, значит, – задумчиво протянула умница-разумница, прищурив свои голубые как небо глазки. – Папа вас ждет. Уже злится, даже. Что-то не похожи вы на бормбовоз. Дохлая какая-то.

– Вообще-то… – начала было заводиться я, но мозг все таки оцифровал услышанную мной информацию, и я заглохла на полуслове. В смысле «папа меня ждет»? Это что вообще за… Какая-то ошибка, не иначе. – Вы одни тут гуляете? – ошалело поинтересовалась я у малышек. И кто их папа, черт бы подрал этот особняк с привидениями и девочками, похожими на куколок – убийц. Да-да, эта прилизанная даже опаснее и страшнее по ощущения мне показалась.

– Нет, с Мармеладиком, – улыбнулась «сорванец», показав при этом отсутствие переднего зуба. В ее глазах, как мне показалось, полыхнуло адское пламя. Да не, это просто нервы играют со мной такие фердипопели. Это же просто дети. Обычные девочки. Чего только не напридумываешь себе со страха.

– Мармеладик – это ваш песик? – стараясь звучать дружелюбно спросила. – Девочки, я сейчас уйду, правда. Я случайно.

– Как случайно. Ты же Люся? – сорванец насупилась проигнорировав мой дурацкий вопрос, и взгляд ее превратился в два смертоносных клинка. Ну не бывает у детей такого взгляда. – Папа ждет. И мы ждем, – сказала она таким тоном, что у меня отнялись ноги. Сказала и бровкой так подергала, словно обещая мне все адские муки. – Правда, Анечка?

– Правда, Яночка, – хихикнула маленькая мисс счастье, многообещающе и так сладко, что у меня слиплось в организме все, что только могло. Мармеладик, блин. Вспомнились фильмы про детишек маньяков, перед глазами проплыли строки любимых мной книг. Про оменов и детей-демонов. – Люся, вы же пришли няней к нам наниматься. Это хорошо. Папа сказал, что вы нас научите свободу любить. Научите же? – теперь я услышала угрозу, почти не прикрытую. Мамочка. Куда я попала? И кто отец этих шикарных детей тьмы, с личиками ангелов? Наверняка сам Везевул.

– Я не… Я просто домом ошиблась, – глупо вякнула я, снова дернулась. И с грохотом обвалилась прямо к ножкам, обутым в алые лаковые туфельки стоящие, как вся моя жизнь. – Гуляла, гуляла, а потом хоба. Лунатик я, просыпаюсь и ничего не помню ваще.

– Вот папе и расскажете, – хмыкнула Анечка, вроде.

– Да фиг вам. Я сейчас просто свалю и все. Что вы сделаете то, маленькие дурочки? Ха… – ощерилась я, вспомнив наконец, что я то тоже не лыком шита. Детство у меня было буйное дворовое, и навыков я не растеряла до сих пор. Дернулась вперед, оскалив зубы. Обычно мы так врагов отпугивали на улице. И весьма удачно. Но на Анечку мои телодвижения не произвели ни малейшего впечатления. Она только бровку свою треклятую опять приподняла, и достала из кармана странную штуку, похожую на свисток.

– Мармеладик, – тихий голосок второй малышки за моей спиной заставил меня вздрогнуть. Я обернулась, и почувствовала, что превращаюсь в соляной столб.

Глава 3

Мой Мармеладик, я не права.

Лев Метельский

Мелкая девка, похожая на длинноногого рыжего журавля замерла с раскрытым ртом. Интересно, откуда она тут взялась эта пигалица, одетая как сумасшедший скинхед: тяжелые ботинки, драная курточка цвета хаки из-под которой торчит растянутый свитер, будто собранный из кучи ярких лоскутов, и шорты на ней дурацкие. Джинсовые, с неровной ниточной бахромой по краю, словно она сама отрезала штанины у джинс, превратив их в это ужасное непотребство. Голые ляжки, покрытые алыми волдырями комариных укусов выглядят даже трогательно. Вся она какая-то трогательная, и в то же время похожа на боевого ежа, ищущего пути к отступлению.

– Мар, фу, – крикнул я, глядя на улыбающегося дурака ротвейлера, купленного мной для охраны дома и моих девочек. Но пес оказался бракованным, любящим целый мир и всех вокруг, идиотом. Хотя, от его улыбки даже мне порой становится не по себе. Черт, а вдруг эта поганка пыталась украсть моих дочек? И где моя охрана, которой я бешеные деньги плачу? После того как… Убью, всех уволю. Найму новых из спецуры. Хотя, у меня и так вся элита служит.

Мигрень снова растопыривает свои колючие щупальца в моей голове, заставляя ослепнуть на левый, в этот раз, глаз.

– Ты кто, черт тебя раздери, такая? И как тут оказалась? – прорычал я, глядя в упор на девку, которая будто с попутным ветром прилетела в мой двор. Она заморгала глазами, красивыми надо сказать, и что-то невнятное промычала. Интересно, какого лешего я до сих пор не скрутил ее в бараний рог и не отдал своим псам охранникам, которые гораздо страшнее Мармеладика.

– Прилетела, с попутным ветром, – взгляд у бабы наглый. И на няню она похожа, как я на доброго волшебника. Мери Жопинс, блин, конопатая. – Смотрите чего? Нравлюсь?

– Мне не нравятся борзые суки, – кривлюсь в ухмылке, наблюдая как девка наливается краснотой. Мне нравится, все эмоции на лице. И сейчас она бы меня загрызла, если бы могла. Но она не может. Я сильнее. И это ее жутко бесит, судя по тому, как раздуваются тонкие ноздри.

– Папочка сказал плохое слово, – хихикнула Анечка, обняв Мармеладика. Вот уж дурацкое имя. – Теперь папочка должен нам пять баксов.

– Десять, он еще сказал слово «черт», – поддерживает сестру Януся.

И традиция идиотская. Но ее придумала моя жена, мать моих девочек. Та, без кого я так и не научился жить. И я до сих пор, в память о ней соблюдаю все эти чертовы условности. Тогда мне кажется, что она все еще рядом. Тогда я живу.

– Это Люся. Так, которая нас будет учить свободу любить, – прочавкала Януся. Господи. Никогда не привыкну, что близнецы могут быть настолько разными. Уставился на чумазую, липкую мордашку моей дочери, пытаясь сообразить, о чем она говорит. – Папа, ну это Люся, ну эта… Ядрометательница. Слушай, а она ничего. Даже скалится прикольно. Интересно, сколько выдержит. Правда. Анечка?

– Правда, Яночка, – кивнула причёсанной головкой моя вторая дочь. У меня екнуло сердце.

Я перевел взгляд на девку, которая как раз в этот момент сорвалась с места и бросилась к забору. Боже, какая из нее метательница ядра? Ее же соплей перешибешь. Хотя, черт их знает этих баб стероидных. Да и выглядит она, конечно, моложе, пожившей морячки, наверняка все свои деньги вбухала в уколы в морду. Или что там делают женщины, стремясь к красоте и молодости. Да уж, долго не продержится в моем доме эта пигалица.

– Мармеладик, фас, – звонкий голосок Ани вывел меня из раздумий. Пес радостно махнув обрубком хвоста бросился выполнять команду. Правда он ее выполняет не так как положено собаке-охраннику, а по своему. Валит на землю жертву и зализывает до полусмерти. Но откуда бы этой дуре знать об этом? Она взвыла, когда Марик вскочил ей на спину и повалил на землю. Перевернулась под огромной собачьей тушей и зарычала как дикарка.

– Ух-ты, – присвистнула Яночка, наблюдающая за действом. Анечка хлюпнула носом. Ну все, бедной няньке придется туго. За своего пса, моя маленькая дочь, может порвать в тряпки кого угодно.

– Уберите собаку, – рявкнула нянька, став похожей на фурию. А голос у нее красивый. И властный. С хрипотцой. Я мотнул головой, гоня морок. Эта мелкая пигалица что, мне приказывает? Мне? – Не уберете, я вас засужу. Я вас…

– Меня? Ты вообще знаешь, с кем ты разговариваешь? – взревел я так, что Мармеладик заскулил и пополз куда-то в кусты. Девка уселась на траве, прожигая меня взглядом своих ведьмячих глаз, настолько огромных, что мне показалось, что я смотрю в два магических кристалла.

– С мужиком, у которого от рук отбились две наглые девчонки, пес и гребаная охрана, не ловящая мышей, – рявкнула наглая девка, поднимаясь на ноги. – Заходите люди добрые, берите, что хотите. Тут хозяин, весь из себя властный пластилин, только щеки раздувать умеет. Да женщин запугивать, – зло выплюнула она, отряхивая руками круглый зад.

Я сглотнул липкую слюну, и отвел глаза. Впервые с тех пор, как я потерял жену, в моей душе шевельнулось что-то иррационально пугающее.

– Уволена, – слишком спокойно, даже равнодушно, сказал я. – Ты побила предыдущий рекорд, можешь гордиться. И Лизе передай, что ее агентство я смешаю с грязью.

– Ничоси, как быстро. Папочка, так не честно, – проныла Анютка, надув свои губки похожие на розовые лепестки. Они похожи на мать. Точные ее копии, наверное поэтому мне так тяжело быть с ними рядом. Наверное потому я так хочу сбежать из дома. Чтобы не чувствовать этой омерзительной, раздирающей душу тоски.

– Ой, как жалко, – фыркнула рыжая ведьма. – Не нанимал, чтобы увольнять. Тоже мне, царь Додон. Вот и пас сам своих мелких исчадий. Аривидерчи. Тоже мне, царь тьмы, мать его за ногу.

Она захромала к забору опять. Что ей там, медом что ли намазано? Или метлу она там свою припарковала? Ну не с неба же она свалилась на самом деле?

– Я вашему агентству такую рекламу сделаю… А тебя, я тебя…

Она даже не обернулась. Ухватилась руками за ограду и…

Люся Зайка

Дал бог зайке «милльярдерскую» лужайку

Со страху, наверное, а может от злости, колышущейся перед глазами мерзкой пеленой, я вцепилась руками в прутья забора в полуметре от болтающегося на пике моего оторванного капюшона. Чуть правее, совсем забыв о том, что особняк обнесен оградой с сюрпризом. Раздался треск, я почувствовала, как у меня по всему телу встают дыбом волосы, и успела подумать, что Жабыч напрасно ждет от меня материалов, да и в принципе меня. «Напрасно старушка ждет сына домой». Потом раздался грохот, я расцепила сведенные судорогой пальцы, взмахнула руками и почувствовала, что лечу. Падение мое в глубины ада казалось бесконечным, а вот полет шмеля, потрескивающего вздыбленными волосенками, совсем наоборот очень стремительным оказался. Я ляснулась на спину. Помяв дорогущую изумрудную траву, издав странный булькающий звук, и закрыла глаза, ощутив мокрые противные прикосновения к своему горящему лицу, стараясь не думать, кто меня так старательно лижет. Наверняка же не этот напыщенный надменный хмырь, и не дочурки его адские.

Мармеладик. Я боюсь собак с детства. До полусмерти. После того как маленькую Люсю, возвращающуюся из магазина с бидоном молока и пакетом мясных костей на суп, едва не растерзала бродячая свора, я обхожу барбосов по кривой дуге.

Воздух сейчас вонял псиной, смертью, и…

– Па, ты видал? Видал? – впился в мой взбудораженный разум восторженный детский голосок. – Давай ее оставим, а? Мы с Янчиком такого шоу сто лет не видели. С тех пор как няня Катя с лестницы в тазу съехала.

– Ага. Тогда тоже круто было. Но сегодня даже интереснее, – подхватил восторженный, странный для крошечной девочки, бас. – Ты слышал, как она трещала? Класс. Па, ну пожалуйста. Ну давай оставим, а? А мы за это… Ань, что мы за это?

– Мы за это скажем, где поставили капкан, – хихикнуло исчадье. Господи, это что вообще?

– Она не животное, чтобы ее оставлять, – вымученно произнес бархатный баритон над моей головой. Облизывание моего лица прекратилось, я выдохнула и открыла левый глаз. Правый, от чего-то никак не желал разлепляться.

– Я вас засужу, – просипела я жалко, уставившись в глаза, похожие на две черные пустые дыры. – По законодательству вы не имеете права…

– Имею. У меня есть разрешение. Кроме того, напряжение там низкое. Скорее для устрашения и отпугивания слишком любопытных рыжих баб и пронырливых журналюг.

Меня передернуло. Неужели догадался? Тогда, сейчас меня будут бить, возможно даже ногами. Но это все же лучше, чем быть скормленной Мармеладику. Хаха, фаршированный зайкой мармеладик, звучит как песня. Зато тогда, может, Жабыч сжалится над пострадавшей в бою за рейтинги его издания, Люсенькой.

– Я не журналюга, – хныкнула я, пытаясь принять сидячее положение. Спину я содрала наверное до мяса, и сейчас она страшно у меня болела и саднила. – Слушайте, дяденька. Отпустите меня. Я больше так не буду, – вспомнив свое уличное детство, проныла я, стараясь выдавить слезу. Не вышло. А раньше всегда работало. Черт.

– Я знаю. Какая из тебя писака? На физиономии же конопатой написано, что ты девять классов окончила и три коридора. Но у меня нет особого выбора, к сожалению, – ухмыльнулся чертов наглый мерзавец. И как я не вцепилась в его прилизанную шевелюру? Сдержалась, колоссальным усилием воли, ну и боль во всем теле еще конечно сыграла немаловажную роль. Да у меня полтора высших, я журналистка от бога. Я школу с медалью закончила, невзирая на семейные обстоятельства. Вот скот. Ну ничего, это не он меня оставит, а я сама останусь. Я такой материал сделаю, этот хмырь слезами умоется. И девчонок его я таки научу любить свободу.

– А знаешь, я подумал и решил, мы все таки тебя оставим. Только объясни мне, какого лешего ты через забор полезла? Охрана предупреждена была о твоем приходе. Я жду с утра. Ты опоздала, кстати. На будущее, я этого не люблю. Сделаю выговор Елизавете, что она плохо своих нянек муштрует. Приступаешь к работе сегодня. Зарплата оговорена с Елизаветой Аркадьевной. Униформу получишь у горничной. Давайте, шевелите ботами своими, Людмила Павловна. И еще, я не люблю неповиновения, уяснили?