Доктор сидящий напротив Семена нервничал. Мужчина был не простой, он таких перевидал на своем веку. Сильный, наглый, уверенный в себе самец, от которого можно было ждать любых неприятностей. Вздохнув, врач протер уголком белоснежного халата стеклышки очков и начал говорить, понимая, что выносит приговор этому нуворишу, раздувающемуся от собственной значимости. А может быть не ему, а несчастному, маленькому существу, лежащему в кювезе перинатального центра.
– Ваш сын глубоко недоношен, – начал он, не сводя глаз с мужчины, замершего на стуле. – Вес всего восемьсот грамм. Мы сделаем все возможное, но скорее всего он останется инвалидом. Вы должны быть готовы к этому.
– Любые деньги, доктор. Сколько нужно? – в глазах новоиспеченного отца мелькнуло безумие, что не укрылось от опытного взгляда врача.
– Господь Бог взяток не берет, – горько ухмыльнулся он. – Молитесь.
– Да пошел ты! – взвился мужчина и вскочил на ноги, с грохотом уронив металлический стул. Доктор заметил ключи от дорогого автомобиля, с логотипом известной немецкой фирмы на брелоке, в руке обезумевшего Семена, и попытался его остановить. Тщетно, мужчина оттолкнул врача и стремительно выбежал из кабинета.
Милана стояла на ступеньках, перед входом в ресторан, и ловила языком снежинки. Да, вот просто, как в детстве. Пока Роман рассчитывался по счету, она ждала такси, развлекая себя таким нехитрым способом.
– Замерзла? – теплая рука мужа опустилась на ее плечо, как раз в тот момент, когда перед ними остановился желтый автомобиль, приветливо улыбающийся светящимися шашечками на крыше.
– Давай сядем сзади, вместе – шепнула Милана, увидев, что ее любимый ухватился рукой за ручку передней дверцы, – будем целоваться. Так хочется.
Ромка засмеялся, и подтолкнул ее в теплый салон автомобиля, а сам плюхнулся рядом. Она улыбнулась таксисту, одобрительно глядящему на них в зеркало заднего вида и положила голову на плечо любимого.
– Пообещай мне, что так будет всегда, – шепнул муж, целуя ее в кончик носа.
– Только так, и никак иначе, – выдохнула Милана. Невероятная усталость навалилась на женщину, она смежила веки, и сама не заметила, как провалилась в сон.
Ее разбудил крик, разрывающий перепонки. Визг, скрежет сминающегося металла, и боль, разрывающая тело, мешающая вдохнуть. Мир несколько раз перевернулся. Сильные Ромкины руки, его тело, придавившее ее к сиденью, все это в мельчайших подробностях, она прокручивала у себя в голове. Ромка, ее любимый, родной захрипел, уставившись на Милану пустыми мертвыми глазами, как раз в тот момент, когда женщина потеряла сознание, от лютой боли, и липкого, неосознанного неприятия своей потери.
Семен гнал по ночному городу, не разбирая дороги. Эта сука, его глупая жена, лишила его единственного чего он желал даже больше чем богатства. И что теперь? Сын – инвалид, словно позорный столб, ДЦП, приговор. У него – здорового, сильного, сын урод, который никогда не сможет даже пройти рядом с ним. Мужчина почувствовал ярость, заполняющую душу черной, липкой жижей и вдавил педаль газа в пол. Колеса взметнули столб снежного месива, и агрессивный автомобиль рванул вперед. Он даже не понял откуда взялось это проклятое такси, словно сам дьявол выкатил ему навстречу уродливую, желтую дешевку, лишая удачи которой он так гордился. Дорогой джип смял легковушку будто бумажный шарик, который, как в плохом кино, кувыркаясь слетел с дороги. Семен почувствовал как подушка безопасности, похожая на выросший в мгновения ока гриб, сдавила его грудь ломая ребра и закричал от боли.
Семен смотрел на сына, пытающегося взять со стола кусочек пазла, не слушающимися, тонкими пальчиками. К чему вся эта борьба? Зачем? Мальчишка никогда не станет похож на своих сверстников. Волна горечи, бессилия в очередной раз накрыла его с головой. Худенькое, перекошенное тело, сидящее в инвалидной коляске вызывало в нем лютую тоску, от которой хотелось выть, лезть на стену, захлебываясь от ядовитой немощи. Он устал бороться, измучился. Жил по инерции, восхищаясь силой воли маленького, искалеченного человечка, его сына, тянущегося к жизни, терпящего каждый день боль – душевную и физическую.
– Папа, смотри, у меня получается, – восторженно сказал сын, пытаясь воткнуть недостающий кусочек мозаики в прореху картинки.
– Ты герой, – улыбнулся Семен, целуя мальчишку в теплую макушку. Стараясь не замечать кислого выражения на лице своей матери, сидящей в кресле. Странно, он специально перевез ее в свой дом, что бы ее внук не чувствовал себя обездоленным. Думал, что кровь не позволит ей не полюбить внука. А она не смогла, смотрела на Ваську полными брезгливости, бесцветными глазами, воспринимая заботы о родном малыше, как работу. Плату за сытую, безбедную жизнь.
– Пап, а мы пойдем гулять сегодня? – засиял глазенками Васятка, услышав похвалу отца. – В парк, где собаки. Много собак.
– Завтра, сынок, – устало сказал Семен. – У меня совещания, а у бабушки ноги болят.
– Ничего у меня не болит, не выдумывай, – ядовито прошипела мать, – накличешь. Просто я не хочу гулять.
Не хочет. Конечно. Ей стыдно толкать перед собой коляску с исковерканным инвалидом, когда ее ровесницы ведут за руку крепких, здоровых детей. Семен знал, да и Васька знал. Она особо и не скрывала. Мужчина увидел поблекшее, осунувшееся личико сына и достал мобильник. К черту все – работу, совещания эти гребаные. К черту бессердечную мать.
– Мы пойдем гулять, Васятка, – выдохнул Семен, – А кому не нравится, может возвращаться в свой гребаный зажопинск.
Семен увидел злые огоньки в глазах матери, и приготовился к истерике. Он привык уже. Привык рассчитывать только на себя. Мать, зарыдав, бросилась вон из комнаты, сыпля проклятиями. Неужели она всегда такой была? Семен, как ни силился не мог вспомнить своего детства. Только отрывки. Вот мать ведет его за руку в первый класс. В руках букет из астр, надранных на огороде. А вокруг первоклашки с купленными, красивыми букетами в хрусткой бумаге. Вот он сидит за письменным столом, и вытирает рукавом слезы, а рядом она, стоит с ремнем в руке, и больно хлещет его за молчание. А он просто боится ответить неправильно, хотя знает. Нет и его она не любила. Только от этого не легче.
– Ничего, Васька. Не нужны нам те, кто нас не любит, – зашептал мужчина, прижав к себе вздрагивающее тельце любимого сына. – Завтра же я найму тебе няню.
Васька всхлипнул, уткнувшись носом в его плечо, но вдруг выгнулся дугой и захрипел. Раньше, такой припадок у сына приводил Семена в панику. Сейчас он уже привык не пугаться. Просто машинально делал уже привычные манипуляции. Уложил сына на пол, оттянул пальцами подбородок. Мальчик пришел в себя быстро, но отцу показалось, что прошли часы.
– Папа, почему я такой? За что? – горько спросил Васька.
– Прости сын. Прости.
Семен знал – сын расплачивается за его грехи. Знал, жил с этим и ничего не мог исправить.
– Лана, мне пора, сделаешь мне кофе? – Карен появился в дверях, застегивая на руке ремешок дорогих часов, стоящих, как вся ее квартира. Милана вздрогнула от неожиданности, выныривая из своей боли. Он и в жизни ее появился так же. Ворвался внезапно, словно горячий, обжигающий ветер. Женщина посмотрела на вылепленное в спортзале тело любовника, на котором кроме часов, собственно больше и не было ничего. Гибкий, хищный самец, похожий на некрупного, опасного зверя. Красавец. Вот только она не чувствует ничего. Пустота в сердце, в душе, прореха, которую невозможно ничем заполнить.
– Да, конечно. Есть будешь? – равнодушно спросила она, не сводя глаз с покрытой вьющимися темными волосами, груди любовника. Он ухмыльнулся, и подошел к ней вплотную обдав терпким ароматом мускуса.
– Я буду тебя, – белозубо ухмыльнулся он, сграбастал ее в медвежьи объятия. По телу Миланы прошла липкая волна возбуждения, смешанная с горьким отвращением. Нет, не к нему – к себе.
– Зачем я тебе? – в очередной раз спросила она. Ей правда была не понятна эта его привязанность.
– Тебя опять мучили кошмары? – не ответив на ее вопрос, спросил он.
Карен спас ее. Вытянул из пучины отчаяния, за это она была ему благодарна, но не более того. А он желал большего. Того, что она просто не могла ему дать. Милана выскользнула из рук любовника, подошла к огромному, хромированному холодильнику, и бездумно уставилась в его недра.
– Так и будешь мечтать, или приготовишь горячему горцу хотя бы яичницу? – Карен подошел к ней со спины, и прижался всем телом, так, что она почувствовала поясницей каменную твердость готового к бою, мужского члена. Нет, она определенно не хотела его. Не чувствовала того горячего, обжигающего желания рассыпаться, раствориться в космическом экстазе удовольствия. Мужские руки прошлись по ее плечам, освобождая их от дурацкого халата, нырнули под тонкий шелк ночнушки, оставляя на коже зудящие следы. Милана повернулась к любовнику, позволяя завладеть ее телом, но не измученной душой.
– Ты такая красивая, Лана, – прохрипел он, припав губами к ее шее. А она просто стояла, не двигаясь, как уродливый манекен в витрине дорогого универмага, и ненавидела себя. Ненавидела за то, что не смогла быть верной тому, кого потеряла, за то, что не может дать Карену желаемого. Ненавидела за то, что не умерла тогда, вместе со своим любимым и сыном, которого даже ни разу не взяла на руки.
Семен стоял у большого окна, разглядывая, так непохожих на его сына, бутузов, крепко спящих, сопящих маленькими носиками, периодически раскрывающих маленькие, беззубые рты, чтобы огласить детскую плачем. Его сын, лежащий в кювезе, больше похожий на маленький кусочек непропеченного мяса, вызывал в нем раздражение смешанное с какой-то щемящей жалостью. Сильный мужчина осунулся и похудел. И эта терзающая пустота. Нет, он не убийца. Просто так вышло. Трагическое стечение обстоятельств. Он убеждал себя в этом каждый день, каждую минуту, но выкинуть из памяти залитое кровью лицо женщины из
О проекте
О подписке