Меня провожают в душевую и выдают одноразовый белый комбинезон, как у маляров, красивших фасад особняка в Хампстеде. От вида заскорузлого полотенца я брезгливо морщусь. Но делать нечего, мне нужен душ и поскорее.

Поток теплой воды омывает тело и окрашивается в розовый цвет, будто я моюсь в слабом растворе марганцовки. Еще утром мы с Эрхардом нежились в ванне, полной душистой пены с экстрактом магнолии. Он шептал мне слова любви, целовал и благодарил за дивную ночь. Не помню, что я отвечала, почему-то это стерлось из памяти. Помню, как переплелись наши пальцы. Он нежно прижимал меня к себе и поглаживал живот. «Саша, я придумал имя для дочери, – он подарил мне трепетный поцелуй. – Люсия». «Прекрасное имя!» – я расплылась в улыбке.

Пока моюсь, опасливо поглядываю на закрашенное белой краской окно: мне кажется, что я слышу посторонние звуки. Похоже, что пронырливый репортер отлично знает расположение комнат. Натянув комбинезон и белые мокасины, почему-то без шнурков, я выхожу из душевой и сушу волосы феном. Роль расчески выполняют растопыренные пальцы.

Тем же путем меня ведут обратно к машине. Друзей Эрхарда оттесняют назад и просят приехать в участок. Ловлю на себе встревоженный взгляд Олега. Он правая рука Эрхарда в бизнесе и больше всех встревожен его недоступностью.

Адвокат суетится и нервничает. По пути в квестуру он выспрашивает, почему разбежались гости, давала ли я приказ не вызывать карабинеров.

– После того, как меня привели в сознание, я не отдавала никаких распоряжений. Олег отнес меня в каюту, где я выпила успокоительное. Вокруг постоянно роились гости и родственники. Все расспрашивали, что случилось. Потом яхту наводнили полицейские. Я думала, их сразу вызвали.

– Представьте, их вызвали, только когда основная масса гостей покинула порт! Полиции нужен список приглашенных. Кто организовывал мероприятие?

Называю лондонскую компанию, которая занималась сразу тремя торжествами: свадьбой в особняке, церковной церемонией и выездной вечеринкой по Италии, которая должна была начаться во Флоренции, а закончиться на третий день в Риме.

Адвокат дает мне наставления, как вести себя на допросе. Говорит, что итальянская полиция нарушила ряд международных правил.

– У меня есть в Риме репортер-должник. Он будет печатать нашу версию происходящего – так мы окажем нажим на ход расследования.

Я хлопаю ресницами и интересуюсь:

– А какая у нас версия происходящего?

– Вы меня спрашиваете? – чуть не поперхнулся адвокат.

Берч – посредственный адвокатишка, остается загадкой, почему известная адвокатская фирма прислала его на дело об исчезновении ключевого клиента.

– Да. А кого еще? Я ведь ничего не помню.

– Совсем ничего?

– Помню, как мы с мужем вышли на верхнюю палубу. Эрхард сказал, что сейчас будет фейерверк. Потом провал. В чувство меня привел Олег.

– Это плохо, – начинает паниковать адвокат, – лучше бы у вас была своя версия происходящего. Я послушал свидетелей, они не могут прийти к общему мнению. Показания рознятся. Один видел вас после ссоры, спускающейся в каюту. Другой сказал, что Эрхард ударил вас по лицу, вы схватились за щеку и что-то ему выкрикнули. Ваши слова привели его в шок.

– У Эрхарда тяжелая рука, а у меня нежная кожа. Если бы он меня ударил, на лице был отек или синяк. Экспертиза покажет, что это вранье.

– Но у вас на шее следы удушения.

По настоянию службы безопасности о произошедшем в ночь венчания я не могу говорить даже с адвокатом. Пусть думает, что так мы развлекались с мужем. Лишь бы не заметил мое вранье – в этом я никогда не могла преуспеть.

– Эти следы с ночи после венчания, и не надо так на меня смотреть.

– Любой выпад против предпочтений Эрхарда, в конечном счете, отрицательно скажется на вашей защите. Обвинение сочтет это мотивом.

Похоже, Берч решил на этом деле сделать себе имя и пыжится изо всех сил. На мою репутацию ему наплевать, главное вызволить меня из лап полиции и выслужиться перед начальством. А мой благоверный в первую очередь требует от меня всегда думать о репутации семьи. Для осуществлений его целей мы должны как можно глубже проникнуть в аристократическую прослойку общества, где безупречная репутация – проходной билет.

Только один человек способен сейчас разобраться со всеми сторонами без лишней огласки. Пора брать ситуацию под контроль.

– Вы знаете Зиновия Авдеева?

– Нет. Кто это? – Берч выпрямляется от неприятного предчувствия.

– Мой московский адвокат. Позвоните ему. Контакты найдете в сети. Пусть срочно прилетит. А коллегам из Лондона скажите, чтобы включили его в основной список защитников.

Берч записывает фамилию и имя.

– Вы уверены? Он специализируется на международном праве?

– Уверена!

Я точно знаю, что у Авдеева друг – важная шишка в римской прокуратуре. В Италии нужен звонок сверху, а не международная лицензия.

◊◊◊

Представители итальянской Фемиды настроены враждебно: нам грубят, игнорируют просьбы, демонстративно выдвигают версии, куда я могла спрятать оружие. Один даже позвонил эксперту и, покатываясь со смеху, осведомился: догадалась ли она заглянуть мне между ног, а то ведь от русских можно ожидать чего угодно. Мы находчивы и любим экстрим.

Берч пытается увести разговор в конструктивное русло, но встречает еще большее сопротивление. Итальянцы решили, что я жена русского олигарха, сделавшего деньги на продаже природных ресурсов, а то, что Эрхард доктор технических наук и британский подданный, никто в расчет не берет. Решили, что я, пафоса ради, наняла адвоката из Лондона.

Мне говорят, что англичане здесь ничего не решают, и с напускной озабоченностью моей судьбой пытаются всучить визитки адвокатов-итальянцев. На их нападки я не реагирую, делаю вид, что через раз понимаю их жеваный английский, а знание итальянского упорно скрываю.

Ночь парадоксов продолжается пародией на допрос. Показания приходят записывать женщина-инспектор, прической и походкой похожая на антилопу, и бодибилдер нетрадиционной ориентации. Жутко наблюдать за ужимками и кокетством брутального с виду мужчины с наигранной, а местами гиперболизированной реакцией. Попивая кофе, он жеманно рассказывает своей напарнице, какой красавчик пришел на яхту с русским консулом, и как было разбито его сердце, когда он увидел, что тот запал на Леди Синяя Борода. Так меня окрестили, когда пройдоха-журналист, сделавший мое фото в институте экспертизы, написал в своем блоге, что первым моим мужем был Макс Петровский. Это чудовищная инсинуация, и я намерена поставить в этом вопросе окончательную точку. Конечно, я знаю кто такой Петровский, но никогда не состояла с ним в интимных отношениях, тем более не была его женой.

Допрос никто не записывает и не снимает на видео, а в Англии это считается грубейшим нарушением. Во время допроса они больше спорят о правильности написании слов на английском языке, чем вникают в дело. Никто не спрашивает, нужен ли мне русский переводчик, ведь протокол я должна подписать на родном языке.

Свою версию событий я излагаю без намека на волнение. Делаю акцент на том, что мой муж – гений, человек эксцентричный, мог психануть на мелочь, допустим, на грубость капитана и улететь домой. Это в его духе, и в семейном архиве есть подтверждения такого поведения. Меня просят прислать видео, но я отказываю, ссылаясь на то, что все записи хранятся в облаке, а пароль не помню – он записан у ассистентки, которая, кстати, тоже пропала.

Колоритная парочка с ухмылками переглядывается и решает, что раскрыла дело. Женщина-инспектор объявляет: мой муж – гуляка-изменщик – так сильно возжелал красотку-помощницу, что не смог устоять перед ее чарами и прямо со свадьбы увез в Париж. Завидую людям с такой фантазией. Бодибилдер от нее не отстает, говорит, что совершенно не удивлен моей вспыхнувшей агрессией и тем, что я их всех прикокнула. Так им и надо. Поделом. Вот только нужно сознаться, где я спрятала трупы. Мне очень хочется предоставить следователям фотографию «красотки-сердцеедки», чтобы доказать несостоятельность версии, но мне до сих пор не вернули мобильник.

В принципе, «гениальное» расследование можно было бы на этом закончить и передать дело в суд, но парочка не сдается, требует выдать орудие убийства. Положение спасает мое носовое кровотечение. Пока адвокат находит в кейсе пачку одноразовых платков, мои руки окрашиваются в алый цвет. От вида крови бодибилдер кладет голову на грудь и затихает. Мы предположили, что задумался, оказывается – в обмороке.

Вчетвером здоровяка выносят из допросной и укладывают в коридоре на диване. Воздух сразу очищается, дышать становится легче, кровотечение прекращается, а в допросную приходит следующая партия желающих пообщаться. Тогда меня осеняет: давно я не посещала медицинские учреждения. С присущим мне драматизмом я прижимаю руку к горлу, шепчу, что меня жутко тошнит, и выдаю утренний токсикоз за сотрясение мозга.

Берч мигом подхватывает мою тревожность. Требует отвезти меня на обследование, ведь при падении я могла повредиться. Вот тут я не расслышала, что дальше сказал адвокат: то ли головой, то ли рассудком. От того, кто так отчаянно хочет выслужиться перед начальством и наладить отношения с итальянской полицией, возможны оба варианта.

Уже рассвело, когда полицейская машина останавливается перед пустынным зданием больницы, двери оказываются закрытыми, а окна темными. Карабинеры звонят начальству и выясняют, что больницу еще два месяца назад закрыли на ремонт. После очередного звонка мне поясняют, что до ближайшей клиники час езды, но мы туда не поедем – в участок приехал комиссар и требует вернуть меня на допрос.

Тогда мы с адвокатом сами находим клинику, которая оказывается в пяти минутах езды, и встаем в позу: пока меня не обследуют, никаких допросов. Карабинеры неохотно соглашаются, но ворчат, что комиссар не любит ждать. Чтобы противостояние не затянулось, я начинаю изображать рвотные позывы, от чего они тут же мобилизуются и мчатся в клинику с включенной сиреной.

Мне делают рентген. Трещин и переломов костей черепа не обнаруживают, но головная боль, тошнота и потеря сознания говорят о сотрясении. Молодой врач во всем сомневается и с кем-то консультируется по телефону. Он сомневается, нужно мне делать МРТ или нет. Я со знанием дела говорю, что нужно.

◊◊◊

Голову распирает, как перекаченный воздухом мяч. Во рту пожар. С третьей попытки открываю глаза. Осматриваюсь. Я в своем номере. Принюхиваюсь. Чем пахнет? Кофе и сдоба! По ходу у меня белая горячка – мерещится еда. Не помню, когда я последний раз ел.

– Проснулся? – слышу я голос Петровича.

От резкого поворота башку стягивает обручем. Я стону и морщусь.

– Вставай. Гордееву повезли на допрос. Мне нужно, чтобы ты уже на начальном этапе вошел в игру.

Отмахиваюсь от него, как от пчелы, норовящей меня ужалить, и полупьяным голосом выдаю:

– Я в отпуске…

Петрович кидает в меня джинсы, на его руках остаются блестки. Он пытается от них избавиться, но без особого успеха.

– Отпуск отменяется! Официально! С этого момента я снова твой куратор. Новое начальство любезно предоставило тебя в наем.

Мой рапорт об отставке два месяца пылится на столе начотдела – желторотого птенца, которому я в отцы гожусь. Не знаю, по какой причине он его не визирует. Каждый раз, когда я задаю этот вопрос, он как факир вынимает из широкого рукава очередное дело и отправляет меня в тьму тараканью, обещая, что это последнее задание.

– Ефим Петрович, я вас уважаю, но к Эпсилону на дух не подойду.

Петрович хмурится, хочет что-то сказать, но его прерывает стук в дверь.

– Уходите. Заминировано.

Куратор открывает дверь и впускает… Гамлета! Я как увидел этого сыча, аж с кровати вскочил.

– А он что здесь делает?!

Меня резко ведет назад. Оп-па-па! Нельзя мне так резко вскакивать.

– На меня работает, – куратор поворачивается к Гамлету и спрашивает: – Ее допросили?

– По допросу информации нет, но наш чел сказал, что ночью адвокат-англичанин искал в сети контакты Авдеева.

Петрович хватает кепку и направляется к выходу.

– Адиль, ждем ровно пять минут. Не выйдешь – мы уезжаем. А ты продолжай себя жалеть.

Я успеваю собраться за три. Пока спускаюсь по лестнице, проглатываю сырную булочку и запиваю остывшим кофе. Вроде полегчало, но меня все еще штормит. В кафешке напротив заказываю двойную порцию американо на вынос и добавляю коньяка из фляжки. Только после этой смеси меня отпускает, но не сразу, а уже на подъезде к полицейскому участку.

Всю дорогу Гамлет глаз с меня не сводит. Любуется не стесняясь! От вида моих шмоток брезгливо морщится и воротит нос. Да! Я не стирал их очень давно. Нюхаю футболку, от меня реально воняет. Еще эти блестки…

Всей компашкой вваливаемся в полицейский участок и натыкаемся на Авдеева. Изображаем удивление. Спрашиваем, какими судьбами его занесло в прожаренное солнцем средиземноморское побережье. На что он отвечает, что час назад прилетел из Испании частным рейсом.

– К сожалению, сейчас Алекс повторно допрашивают. В перерыве между допросами ее возили на обследование. Ей не дали поспать, а это прямое нарушение условий содержания беременных, – вводит нас в курс Зиновий.

– Алекс беременна? – удивляется куратор.

– Добро пожаловать на борт! – кричу я громче, чем нужно. – Ящик Пандоры в своем репертуаре!

Хлопаю Петровича по плечу, тот одергивает меня и шипит, чтоб я угомонился.

– Врач подтвердил. Срок девять недель.

– Пусть сделают ультразвук. Она ведь и ложно может забеременеть.

И тут Петрович врезал мне в челюсть со всей дури. Ощупываю подбородок и трясу башкой. Кажется, зуб треснул.

С разных сторон доносятся угрозы полицейских вышвырнуть нас на улицу. Куратор извиняется и уведомляет пугливых павлинов, разряженных, как на модном дефиле, что все в порядке, так сказать, запоздалый воспитательный процесс сынка-переростка.

– Ну как? Мозги встали на место? – он упирает руки в бока.

А ударчик у него ничего. Вот тебе и клуб престарелых.

Я бурчу, что бить меня бесполезное занятие – в мозгах у меня дырки, как в сыре, и ухожу на поиск льда. Возвращаюсь ни с чем. К тому времени Авдеев уже выспросил у кого-то новости и вводит куратора в курс событий.

– За ночь они опросили основную массу свидетелей. Все утверждают, что видели, как молодожены ссорились на палубе. Он и раньше ее поколачивал, а тут как с цепи сорвался. Кричал, что она ему солгала. Кстати, это сказал тот самый капитан, что сначала высадил всех гостей, а потом вызвал полицию.

– Делишки свои прикрывал?

– Или получил от кого-то из гостей оплату с просьбой повременить с полицией, – выдаю я свою версию.

– Каким курсом они шли? – интересуется куратор, явно прокручивая в голове какую-то гипотезу.

Авдеев достает карту и начинает показывать маршрут.

– Прилетели во Флоренцию. Вышли в море из Ливорно. Должны были пойти к острову Сардиния, где планировали заночевать. Утром хотели обогнуть остров и высадиться здесь, в Лидо-ди-Остия. Но после звонка из лондонского офиса Эрхард дал приказ разворачиваться и держаться ближе к Риму. Друзьям сказал, что у него была запланирована важная встреча с шишкой из правительства, но из-за пересмотра расписания встречу перенесли на утро. В Лондон они с Сашей собирались вылететь из Рима.

– Труп не нашли?

– Ранним утром спасательная команда прошлась по всему маршруту. Вернулись ни с чем.

– Надо запросить данные по воздуху, – я вращаю пальцем, изображая вертолет. Отекший от пьянки палец похож на сардельку, амплитуда выходит слабенькой, и я поясняю: – С пирса я видел, как над морем летают вертушки. Его могли забрать прямо с судна.

– Хорошая идея, – Авдеев быстро набивает текст в мобильнике.

Куратору нравится, что я подключился к делу. Хлопает меня по плечу, мол, не держу на тебя зла.

– Было бы достаточно, если кто-то из гостей предоставил ей алиби. Но с этим будут проблемы, – Авдеев в нетерпении посматривает на часы.

– Почему? – тревожится Петрович.

– Основная часть гостей – родственники, бизнес-партнеры и друзья Эрхарда. Со стороны Алекс были тетя и дядя из Германии, но они не вышли в море, сослались на морскую болезнь и остались в отеле. От лондонского офиса я узнал: если Эрхарда признают без вести пропавшим, Саша потеряет сына.

– Как это? – куратор подбоченивается.

Я понимаю его озабоченность: отпрыск древнего рода был разменной монетой в обиходе двух сторон. Контора пообещала Алекс вернуть сына после окончания операции. Вернеру же сын давал возможность манипулировать женушкой.

– Кристоф – наследник Эрхарда. Если отец умрет до его совершеннолетия, опекуном должен стать один из родственников мужского пола по линии Гертруды. Утвержден целый список кандидатов. Они вправе отказать матери видеться с сыном. Это, кстати, для нее хорошая линия защиты. Но алиби лучше.

– Подождите, а как же закон и ее права? Разве анализ ДНК не доказал, что она мать? – вклиниваюсь я с наивняком на роже.

– Да кому нужен этот анализ, – вскипает куратор, – если она с его подачи постоянно находится под наблюдением трех психиатров. С точки зрения закона Алекс – неблагонадежная гражданка и мать.

Поднимаю брови и выпучиваю глаза.

– Почему? Алекс нестабильна?

– Ее трижды находили дезориентированной. С подачи Эрхарда психиатры поставили ей диагноз: послеродовая амнезия. – Петрович поворачивается к Авдееву и спрашивает: – Арест может отразиться на ее визе?

– Сейчас рассматривается запрос вида на жительство. На словах власти заверили Эрхарда, что паспорт она получит в течении месяца, но его аннулируют, если итальянцы официально предъявят обвинение. Вернеры все как один кричат, что на этой поездке настаивала Саша. Тучи сгущаются.

– Главное, дайте ей понять, что я здесь.

– В прошлый раз она даже бровью не повела.

– Тогда был рядом Вернер. Она могла перестраховаться.