Глава одиннадцатая

Шел четвертый месяц войны. Ежедневно она уносила десятки тысяч человеческих жизней. В этой войне штык с клинком уже были бессильны. Воевала техника. Решающая роль принадлежала танкам, самолетам, самоходным орудиям, автоброневикам, автомашинам и так далее.

В первые дни войны даже немецкие мотоциклы наводили ужас на наших необстрелянных солдат. Немецкая армия была оснащена техникой лучше, чем наша. С первого дня войны они были хозяевами неба и земли. Однако наши люди быстро нашли способы уничтожения фашистских танков и самолетов. Ценой своей жизни наши парни бутылками с горючей смесью уничтожали танки, самоходки и автомашины.

Сентябрь 1941 года был холодным. Белесые осенние кучевые облака быстро бежали по небу. По-осеннему яркое солнце выглядывало из-под облаков и опять скрывалось, образуя на поверхности земли бегущие светлые тени. Листья с деревьев падали, покрывая почву мягким разноцветным покрывалом. Деревья становились почти голыми, удерживали на себе только защищенные от ветра листья, которые при порывах ветра или из-за неосторожно севшей птицы отрывались, медленно планировали в воздушном течении и осторожно ложились на своих собратьев. Белка, свободно гулявшая летом, не обращавшая внимания на окружающую среду, теперь пряталась, прижимаясь к стволу дерева, сучкам и сливаясь с ними в один цвет.

Мы шли болотами и чащобами, стараясь держаться дальше от населенных пунктов. Преследовали нас сойки, раскрашенные во все цвета радуги. Своими криками они призывали к бдительности все лесное население.

Часто вместе с сойками участвовали сороки, которые держались далеко впереди нас, своей трескотней показывали направление нашего движения. Отделаться от этих докучливых птиц можно было только выстрелом.

Не только ночи, но и дни стояли холодные. На поверхности воды намерзал тонкий прозрачный лед.

В темные осенние ночи по чуть заметным лесным дорожкам, не обозначенным на карте, идти было невозможно. Поэтому шли днем. Костры разжигать ночью было опасно, поэтому для сна использовали муравейники, подгребая к ним опавшие листья и покрывая еловым лапником. Получалась мягкая, но холодная постель. Несмотря на легкие осенние утренние морозы, в лесу встречались одиночки и группы в три-четыре человека, одетые в замызганные серые шинели, в пилотках, натянутых на уши, а иногда одетые в гражданские костюмы. Некоторые из них были вооружены винтовками, большинство – безоружные. Многие, по их словам, бежали из плена. Все они были обросшие, грязные. Среди них были провокаторы, подосланные немцами. Люди пробирались домой в оккупированную деревню или село. Немногие стремились выйти к своим и снова воевать.

На одном из привалов радист Кропотин Коля принял радиограмму: «Прекратить бесполезные поиски. Займитесь разведкой. Установить движение войск к фронту. Номера дивизий, численность, род войск. Держите связь с партизанами. Организуйте диверсионные группы».

Полностью текст радиограммы Дементьев всем не объявил. Он сказал, что штаб требует заниматься разведкой.

Обычно Дементьев уходил от нас на сутки или двое, но не более. Как правило, один. На этот раз он сказал, что одному идти стало опасно, в попутчики выбрал меня. Подкрепившись горячей картошкой и половинкой сухаря весом в 50 грамм, во второй половине дня мы тронулись в путь. Старшим группы был оставлен Пеликанов, остались они, как выразился Дементьев, в недоступном для врага месте. Поэтому за их безопасность нечего было беспокоиться.

Мы шли сначала лесом без всякой дороги и даже тропы. Затем вышли на еле заметную заросшую квартальную просеку, которую пересекала небольшая конная дорога. На нее мы и свернули. Через полтора часа вышли в поле. На опушке леса спрятались в густые заросли ели. Вдали виднелась небольшая деревня.

Дементьев внимательно, в течение получаса, смотрел в сторону деревни, затем глубоко закурил и затянулся. Дым изо рта выпустил в рукав и полушепотом проговорил: «Пошли! В деревне немцы».

Мы снова углубились в лес. Шли по незнакомым тропинкам, еле заметным дорогам, а иногда прямо лесом. Ориентироваться было почти не по чему. Но Дементьев шел уверенно, прямо.

С наступлением темноты вышли к одиноко стоящему посреди леса дому. Признаков жизни в нем не было. Подойдя к дверям, Дементьев тихо постучал. Заскрипела дверь избы, затем без всякого предварительного опроса открыли сени. Дементьев дал мне знак стоять на месте, а сам скрылся в темноте сеней. Мне показалась странной немая игра, спросить о которой я не осмелился. Через 3-5 минут он появился и рукой показал мне следовать за ним. В 40-50 метрах от дома были видны очертания бани. Мы вошли в нее, следом за нами явился и хозяин. Он, хорошо замаскировав окно, зажег свечку. В бане было тепло, имелась горячая вода. Я охотно вымылся, но Дементьев отказался. Хозяин был среднего возраста, несколько сутулый, курносый, с резко выраженными скулами и низким закрытым волосами лбом. Он принес хлеба, горшок картошки и кусок вареного мяса. Сидел и наблюдал, пока мы ели, не проронив ни слова.

Когда с харчами было покончено, хозяин забрал горшок и ушел. Мне было не по себе. Я думал, что есть какая-то тайна, которую от меня скрывают. Когда он ушел, я спросил Дементьева, что за игра в молчанку. Он мне ответил: «Ложись, спи, сейчас некогда, по пути расскажу».

Мне показалось, что только я уснул, как тут же был разбужен. Как приятно было спать в теплой бане, притом чисто вымытым. Сборы солдата коротки. Мы вышли из бани. Ночь была темная. На безоблачном небе ярко светили звезды. Всем телом чувствовалась прохлада. Холодный влажный воздух проникал во все поры летней солдатской одежды. Мы шли молча, медленно, сначала по дороге, затем прямо по полю рядом с каким-то селом, снова вошли в лес.

Лесом мы шли напрямую без дороги. На юго-востоке начала отделяться светлая полоска неба. Она постепенно увеличивалась, и появились первые отблески матовой красной зари. Дементьев остановился и тихо сказал: «Мы уже у цели».

Выбрав место поудобнее, мы залегли в 5 метрах друг от друга. Место было действительно удобное, нашему взору за крутым, но не очень глубоким оврагом открывался участок дороги длиной в 200-250 метров. Дно, откосы и края оврага заросли мелкой елью, являлись хорошим препятствием для врага в случае нашего обнаружения. Я мысленно позавидовал Дементьеву, его смекалке разведчика. По шоссе шли редкие автомашины, открытые и закрытые брезентом.

В девятом часу утра начала свое движение испанская воинская часть, по-видимому, входившая в состав Голубой дивизии. Шли конные обозы. Шли колонны солдат. Навстречу им с лопатами и кирками, еле передвигая ноги, грязные, обросшие, изнуренные, в прожженных шинелях, большинство в ботинках без обмоток, шли под конвоем русские военнопленные.

Испанские добровольцы, некоторые со злобой, некоторые равнодушно, а некоторые с сожалением смотрели на людей, обреченных на смерть. Их вели конвоиры с собаками, вероятно, на работу.

Испанцам была уже чувствительна русская зима, хотя стояла глубокая осень. Октябрьские легкие заморозки напоминали, что скоро начнется настоящая зима. Легкая изящная форма, приспособленная для южного климата, с фашистскими знаками отличия, свободно фильтровала чистый холодный русский воздух. Тело, привыкшее к жаре, при ощущении холода становилось бугристым, как гусиная кожа. Они надеялись на легкую победу, большие трофеи в России и ласки русских женщин. Войну представляли уже почти оконченной и ехали добивать разбитую, по словам немцев, русскую армию коммунистов, скрывающуюся в лесах. Об этом шумела испанская и немецкая печать. Войска их больше походили на цыганские таборы. Солдаты в обозах были одеты в смешанную форму, русского мужика и испанскую военную. У многих на одной ноге был валенок, на другой – кирзовый сапог. Холод заставлял отбирать у населения полушубки, тулупы, зипуны, зимнее пальто, некоторые щеголяли в женской одежде. На головах русские шапки-ушанки, женские платки и шали. Ехали они весело, с гитарами и аккордеонами, распевая не только свои, но и русские песни. Немцы на них смотрели свысока и говорили о них с иронией.

Господин Франко посылал им хороших помощников. В населенных пунктах испанские солдаты, как саранча, опустошали всех жителей. Забирали все съедобное, теплую одежду и обувь. Уводили коров, свиней и овец, резали на месте и хозяину оставляли одни рожки да ножки. Увидев курицу, для солдата Франко не составляло труда отстать от своей части до полной победы над несушкой.

Вшивая испанская дивизия занимала оборону по оккупированному побережью озера Ильмень, от устья Волхова до устья реки Шелонь. Город Новгород наполнился непрошеными гостями. До сознания темпераментных южных людей дошло только тогда, когда они начали строить линию обороны и услышали артиллерийскую канонаду, доносившуюся с Волховского фронта, что русская армия не скрывается в лесах, а мощно обороняется.

Нам без движения лежать было холодно, руки и ноги немели, но шевелиться было нельзя, так как по шоссе беспрерывным потоком двигалась испанская вшивая дивизия. Обозы чередовались с артиллерией на конной тяге и пешими пехотинцами. Одно неосторожное движение могло быть замечено, и пришлось бы быстро убегать. От нечего делать в голову лезли разные мысли. Зубы периодами выстукивали чечетку.

Я думал: большинство этих веселых молодых испанских парней обретет вечный покой на новгородской земле. Нет, господа фашисты, преждевременна ваша радость и легкая победа. Если кому из вас повезет, и судьба возвратит в Испанию, до самой смерти вы будете с дрожью в теле вспоминать о России и ее людях. Для нашей армии и русского народа зима хотя и тяжела, но привычна. Мороз и снег будут главными помощниками не вам, а нам. Придет декабрь, и его сменит январь, для нашей армии они будут тяжелые, а для вас – еще тяжелее.

Иногда шоссе пустело, можно было разминать руки и ноги в положении лежа. Надоело лежать и Дементьеву. В половине дня он подал сигнал ползти по-пластунски в лес. Я прополз метров двести, затем встал. Шоссе не было видно. Мы двинулись в обратный путь. Как быстро мы ни шли, согреться я не мог. Не доходя более километра до кордона, где мы ночевали в бане, в лесу нас встретил хозяин и вручил нам набитые продуктами четыре вещевых мешка. Приспособив по два мешка, как навьюченные лошади, мы снова двинулись в путь. Сначала груз казался не очень тяжелым. После прохождения 1 километра он стал тяжелым. Тело холода уже не ощущало, стало жарко, сначала пот появился на голове, через некоторое время рубашка стала липнуть к мокрой спине.

К ребятам мы возвратились в 10 часов вечера. От стояния на посту я был освобожден и спал ночь спокойно, среди теплых тел товарищей. Всю ночь холодный порывистый ветер шумел в кронах деревьев, стучался с силой в нашу хижину, сделанную из плащ-палаток, стараясь ее опрокинуть. Свинцовые тучи, плотно окутав небо, двигались с большой скоростью, временами извергая на землю потоки воды и снежной крупы. Чуть забрезжил рассвет, мы снова двинулись в путь. Целый день шли лесом, к вечеру было выбрано место ночлега.

Более двух месяцев мы скитались по лесу, боясь заходить в деревни, по хмурым лицам ребят было видно, что эти бесплодные прогулки всем надоели. Говорили между собой в отсутствие Дементьева, что шляемся без дела и пользы. С каждым днем от него ждали какой-то определенности, но он молчал. По его виду можно было судить, что в дальнейшем ничего хорошего нас не ждет. Молчание и покорность перешли в ропот. Он снова не ночевал с нами. Отдохнув четыре-пять часов, ночью отправился, забрав с собой радиста Кропотина, Пестова и Завьялова. Нам сказал, что на сей раз уходит на три, а может на четыре дня.

Соорудив из плащ-палаток шалаш, замаскировали его еловыми сучками. Вырыли землянку для приготовления пищи. Мы отдыхали и спали. Дни шли медленно. Прошло четыре дня. Дементьев не появлялся. Ночью от нас ушли Шевчук и Евтушенко, забрали с собой все наши продукты. Нам оставили свои автоматы и боеприпасы. Мы остались втроем. Голодные лежали целый день, и, хуже всего, ни у кого не было табака. Прошла еще ночь. Мы напрягали свой слух до предела. Ждали подхода Дементьева как спасителя от голода, но он не появлялся. Решено было идти и искать что-нибудь съедобное.