Глава шестая

В сгущавшихся сумерках Филатыч осторожно крался к лагерю противника, сжимая рукой в кармане смертоносный пистолет. Чтобы обмануть бдительного Волка пришлось обогнуть островок и двигаться против ветра. Запах! Византиец грустно подумал, что его, немытого, потного и перепачканного всякой болотной дрянью, запросто за сотню шагов учует даже человек. Хотя, с другой стороны, наоборот тоже верно? Он замер и принюхался: ветер доносил вонь какой-то падали, запах дыма и варёных макарон (откуда у них макароны?), амбрэ мокрой волчьей шерсти и ароматный душок женского пота. Всё правильно! Костра не видно, уже прогорел. По ощущениям, он от лагеря уже всего шагах в сорока. О, даже разговор слышно, только слов не разобрать. Принятый час назад порошок для активизации ночного зрения наконец заработал в полную силу. Вот и подходящий куст… Пистолет в водонепроницаемой кобуре, заранее обработанный отбивающим запах средством, аккуратно присыпан травой и хвоей. Вперёд! Через десятка полтора шагов он оказался в освещённом углями догорающего костра пространстве и, как бы жалобно, подал голос:

– Эй! Не стреляйте! Сдаюсь!

Иван, чертыхаясь и передергивая затвор Атаса, выскочил из палатки, больно наступив при этом коленом Рогнеде на поясницу. Ещё через пять секунд в поле зрения появился Серый с вздыбленной на загривке шерстью. Уже заснувший было Илья очумело вскинулся, ощупкой ища дубину.

– Ага, шпион! – прорычал Волк, – Ишь, подкрался, даже я не учуял!

Филатыч стоял смирно, подняв руки вверх на всякий случай.

– Руки вверх! – нервно скомандовал Иван.

– Да я и так уже…

– Оружие есть?

– Нету…

– Говорит, нету оружия, – зачем-то подтвердил Иван Волку, от растерянности, наверное.

– Мало ли, что он там говорит! Обыщи-ка его! – грозно рыкнул Серый, принимая, тем не менее, более мирную позу, – А ты, Илюша, дровишек в костёр подкинь!

Иван, закинув Атас за спину, приблизился к византийскому засланцу и принялся его неуклюже обыскивать. Филатыч прикинул, что можно было бы курсанта-стрельца треснуть лбом по носу, сорвать автомат и замочить всех, начав с Волка, но рисковать не стал.

Обыск результатов не дал, кроме перочинного ножа и затрёпанного паспорта на имя Ивана Филатовича Кеовина, 1922 года рождения, военнообязанного, холостого, прописанного в Ленинграде.

– Давай-ка, я тебе руки свяжу, господин шпион… Филатыч! – бдительно сообразил Иван вслух, – Рогнежка! Дай верёвку!

Принесенной верёвкой он тщательно обмотал запястья врага, заметив крупную бородавку между большим и указательным пальцем. «Вроде, раньше у него такой не было?» – засомневался Иван, но точно вспомнить не смог, хотя всего несколько дней назад, в поезде, три часа подряд эти руки раздавали карты и наливали пиво прямо перед его глазами.

– Садись к костру, допрашивать тебя будем!

Филатыч послушно сел, облокотившись спиной на пенёк и вытянув к огню уставшие ноги. Иван велел Рогнеде вести протокол. Допрос взял на себя Волк, как старший по званию.

– Имя?

Вопрос был несложный.

– Микаэлас Александриди, – бодро соврал Федотыч (зачем настоящее имя называть?).

– Звание? – продолжал выпытывать информацию Волк.

– Старший центурион.

– Это как по-нашему? – шепотом спросила Ивана Рогнеда, не упустив возможности слегка навалиться на плечо милёнка грудью.

– Это повыше капитана и пониже майора, – тоже шепотом объяснил тот и мужественно отодвинулся, дабы не поддаться искушению.

– На кого работаешь? – расширил тем временем тему товарищ Серый.

Филатыч вздохнул и понурился:

– Я на такой вопрос не должен отвечать. Военнопленный обязан сообщить только своё имя, звание и номер воинского подразделения.

– Военнопленным бы ты считался, если б вышел сдаваться в форме! – уточнил Волк и угрожающе щёлкнул пастью, подмигнув при этом Илье.

Тот понял намёк и принялся угрожающе махать дубиной.

Филатыч заёрзал, потом, как бы через силу, ответил:

– Я служу в Центральном Разведывательном Управлении Византийской Империи.

– Ого! – непроизвольно вырвалось у Ивана: это учреждение, как постоянно писали в советской прессе и вещали по Серебряному Блюдечку, «раскинуло свои омерзительные щупальца по всему Земному Диску»!

Волк покосился неодобрительно и строго постучал хвостом. Затем он обнажил клыки и надвинулся на цереушника, добиваясь «момента истины».

– Задание?

– Меня убьют, если я расскажу… – прошептал Филатыч, опустив голову.

– Тебя убьют, если ты не расскажешь, – недобро пообещал Волк и замахнулся лапой.

Филатыч пугливо отшатнулся, аж слёзы на глазах выступили.

Иван не выдержал и громко сказал по-украински (чтобы враг не понял):

– Товарищ Серый! Зупынись (остановись, укр.)!

– Шо: «зупынись»? – отозвался Волк, припечатывая лапой муху

После довольно долгого молчания, нарушаемого лишь сопением Ильи, крутящего дубиной восьмёрки, допрашиваемый раскололся:

– Я должен найти Змея Горыныча и похитить его яйца. Случайно узнав, что вы тоже охотитесь за ним, я следил за вами, надеясь отнять добычу.

Всё это было чистой правдой! А зачем выдумывать лишнее враньё? Запутаться можно!

Волк переглянулся с Иваном. Вон оно как! Прямо, происки империалистов, как и предупреждал замполит неоднократно и настойчиво!

– А почему сдаться решил? – спросил Иван, хотя это было уже не так важно.

Филатыч, поняв, что противник ему поверил и вот-вот расслабится, горестно развёл связанными руками:

– Группа моя, оба-двое, в болоте потонула третьего дня. А с ними все харчи и туалетная бумага… и карта. Прямо, гибель пришла! А жить-то хочется! Вот и решил я, что плен лучше смерти.

Сие вполне логичное и правдоподобное объяснение удовлетворило товарища Серого и Ивана. Оставив пленника одного, они отошли в сторонку посоветоваться.

– Придётся его с собой тащить, – вздохнул Иван, – Хотя и не хочется.

– Надо, Ваня, надо! – с металлом в голосе возразил Волк и процитировал ещё не снятый фильм «Белое солнце пустыни», – Потому, что долг революционный к тому нас обязывает.

– Связанный он нас сильно тормозить будет…

– А зачем его связывать? Достаточно только ночью. Днём навьючим его коробом с Осколком и макаронами. Да от меня и не убежит!

До них донёсся голос как бы оклемавшегося Филатыча:

– Гражданин начальник! Раз уж вы меня в плен взяли, извольте покормить! Положено!

– Ну вот, ещё и кормить его, – проворчал Иван с досадой, – Рогнежка! Дай ему макаронов, что ли…

– Ага, не остыли! – подтвердила девушка, накладывая полную миску мучных изделий краснознамённой красноелецкой фабрики.

Федотыч не был голоден, а макароны, тем более, советские, не любил, но пришлось съесть всё, чтобы не заподозрили обмана. Ночь была тёплая, поэтому ему соорудили простенькое ложе из лапника, а накрыться ничего не дали: сами, дескать, страдаем недостатком одеял! Затем все заново разместились на ночлег. Иван с Рогнедой в палатке, в пяти шагах от них Илья (тоже на ложе из лапника, но с одеялом), а Волк у него под боком – для компании и тепла. Византиец всё это тщательно запомнил.

Время позднее, а день был длинный и утомительный. Все, повозившись, постепенно погружались в сон. Уснули Илья и Иван, уснул и Волк. Задремал Филатыч, рассудив, что своё чёрное дело лучше будет сделать ближе к утру. Не спала только Рогнеда. Во-первых, она пыталась придумать новые приёмы завлечения Ванюши в брачные сети. Казалось бы: спит с ним в одной палатке, кормит из рук, бельё ему стирает… что ещё надо? Решила: надо милёнку голое тело показать! Случайно, как бы. Ну, купаться пойти и сделать вид, что его не заметила! Во-вторых, её слегка беспокоил живот. Не то, чтобы болел, а так, пучило: макаронов переела. Наконец, заснула и она.

В четыре часа утра Филатыч натренированно проснулся. Вымазав спецсоставом веревку, выждал пять минут. Легонько потянул. Веревка распалась, и он с удовольствием пошевелил затекшими кистями. Прислушался: в лагере было тихо, в смысле, все спали. Вот сопит богатырь, Волк рядом издаёт ворчащие звуки, снится, наверное, что-нибудь. В палатке похрапывает Иван… Не слышно только девушку. Ну, тоже никуда не денется!

Пора! Извиваясь по-змеиному, Филатыч совершенно бесшумно отполз к кусту со спрятанным пистолетом. Рубчатая рукоять плотно легла в руку, едва слышно щёлкнул курок. Сделав десяток быстрых шагов, он оказался лицом к лицу (лицом к морде?) с проснувшимся и насторожившимся Волком и выстрелил навскидку. Стрелял византиец хорошо, поэтому попал. Хотя, позвольте спросить, кто бы промахнулся с трёх шагов по такой крупной мишени? Волк рухнул и больше не шевелился: отрава в пульках была мгновенного действия. Минус один! Уже не спеша Филатыч подошёл к палатке и выстрелил дважды: первый раз в выпуклость Ивановой задницы, натянувшей ткань стенки, второй – туда, где должна была лежать Рогнеда. Минус три! Выстрелы были тихие (ну, пневматика малого калибра!) но, тем не менее, Илья проснулся и поднял голову:

– Чего, а?

– Чего, чего… Смерть твоя пришла! – страшным голосом вскричал убийца и выстрелил ему прямо в сердце.

Илья уронил голову и замер.

«Минус четыре!» – удовлетворённо осклабился цереушник и залаял по собачьи, подавая знак Арнольду и Феликсу.

Те возникли из темноты минут через двадцать.

– Так, ты подбрось в костёр дровишек, да побольше, – приказал Филатыч Феликсу, – А ты иди со мной! И дай сюда винтовку!

Он ещё с вечера приметил где лежит волокуша со Змеем Горынычем – шагах в сорока от костра. Из-за вони.

Змей Горыныч спал, закутавшись в собственные крылья. Филатыч осторожно потыкал его дулом винтовки:

– Эй, ты! Проснись, а?

Тот приоткрыл левый глаз и выпустил струйку пламени. Арнольд испуганно отпрянул. А Филатыч сдержался и не отпрянул, хотя тоже испытал страх.

– Это ещё что за… Кто такие? – просипел Замей, опасливо косясь на винтовку.

– Да мы, это… Мимо шли, – уклончиво ответил Филатыч, не желая до поры, до времени раскрывать свою сущность.

– Ну, и идите… мимо!

Арнольд не выдержал скопившейся в нем напряженности и визгливо крикнул:

– Яйца где?

Филатыч поморщился: резкий тон грозил нарушить только-только установленный контакт! Но, с другой стороны, может, так и надо, в лоб и напрямик?

– Яйца? – переспросил Замей недоуменно, – Яйца при мне…

– Когда откладывать собираешься? Ну, нестись? – напирал Арнольд, почувствовав молчаливое одобрения шефа.

Замей встал и индифферентно пыхнул дымом:

– Какое ещё «нестись»? Я вам что, яйцекладущий?

– А разве нет? – быстро спросил Филатыч, чуя удачу в смысле получения важной информации.

Замей принял позу, исполненную изящества и достоинства, и заявил:

– Я – рептилоид!

Тут следствие маленько зашло в тупик, ибо слово было неизвестное. После многоминутного раздумья Феликс сочинил и задал ключевой вопрос:

– А как ты размножаешься?

– Также, как и вы! – гордо ответил Замей, – Грянусь оземь, превращусь в человека, да красну девицу и соблазню!

Вот оно что! Филатычу стала понятна сказка старухи Михайловны: никакого сообщника-человека у Змея Горыныча не было, это он сам в человеческом образе с Ксенией, то-есть, с Клавдией шалил-окаянствовал! А из детей, выходит, новые рептилоиды вырастают! Стоп! А почему их тогда так мало?

– А почему вас так мало? В старые времена, говорят, много было…

Замей сел в позу Сфинкса и понурился:

– Лет восемьсот назад маги собрались на… консилиум и на нас заклятье наложили. Подлое и хитроизощрённое! Либидо наше чуть не в ноль свели.

– Либидо, это что? – громким шепотом спросил у Филатыча Арнольд.

Тот тоже не знал, но виду не подал. Криво улыбнувшись, он предложил:

– Ты, рептилоид, не умничай, а пальцем покажи! Мы, знаешь ли, лицеев не кончали.

– Ну, это… Раньше, ведь, как? Понравилась красна девица, кровь заиграла, прилила в орган размножения – и всё, можно приступать к прокреативному акту. Хоть каждую неделю! А с тех пор, как заклятье наложили, то… – Замей всхлипнул и утёр слезу крылом.

– Что, совсем вставать перестал? – потрясенно охнул Филатыч.

– Ага… Хорошо, если раз в сто лет… а то и ни разу!

Замей снова отёр слезу и высморкался:

– Вымираем, короче! Нас, может, всего трое или четверо осталось…

Арнольд, вибрируя от любопытства, посунулся вперед:

– А скажи-ка, какая у вас продолжительность жизни?

Замей уже совладал с собой.

– Лет сто двадцать – сто тридцать. Мне, например, сороковой год пошел.

– И ты ни разу не…?

Ответом было молчание.

Филатыч торопливо вспоминал, что ещё важного нужно выспросить. О!

– Скажи-ка, любезный… В сказках Змей Горыныч трёхголовый! А ты – нет!

Рептилоид шумно выдохнул дым и развёл передними лапами:

– Да, был такой лет тыщу назад. Мутант. Пьяница и беспредельщик. Никаких понятий не признавал, потому и прославился больше всех остальных. Его один купец хитростью одолел…

– Что за хитрость? – жадно спросил Филатыч.

– Ну, вёз купчина на базар бочку зелена вина, а из кустов – мутант: «Что везёшь?». Тот и отвечает: зелено вино, Чудо-Юдо! Наш ему: «Может, выпьем?». Делать нечего, откупорил купец бочку. Пили они, пили, по ходу песни орать принялись, всё вроде пучком идёт, а рептилоид вдруг и заявляет: «Вино твоё – не вино вовсе, а поросячья моча! Цельную бочку выпили, а ни фига не вставляет!». Купец обиделся и за топор схватился…

– И, что? – азартно подался вперёд Арнольд.

– Что, что… Главную башку напрочь отчекрыжил!

Филатыч передёрнулся.

– Ну, и какая тут хитрость? Бытовуха! Пьяная поножовщина!

Замей угрюмо промолчал.

– А ты сам-то пьёшь? – жадно поинтересовался Арнольд.

– Так… по праздникам.

Спрашивать, по каким праздникам Замей пьёт, Филатыч постеснялся.

Подошел Феликс и уставился сказочное животное со страхом, восхищением и отвращением.

– Что делать будем, шеф?

Филатыч грустно вздохнул. Взять рептилоида с собой было невозможно. Яйца тоже не добыли за отсутствием таковых… Что ж, придётся возвращаться в Константинополь и докладывать маршалу то, что удалось выяснить. Лично доложить, а как же! Тогда ни награда, ни повышение в чине, ни путёвка в санаторий не зависнет! Ведь русские тоже не смогут Змея Горыныча размножать, а значит, угрозы для империи нет.

– В две шеренги становись!

Арнольд и Феликс построились и без приказа замерли по стойке «смирно».

– Уходим! – скомандовал командир.

– Скатертью дорога! – проворчал Замей.

Византийцы скрылись в предутреннем сумраке, чавкая сапогами и бормоча невнятные междометия. Когда эти звуки затихли, на полянку выскочила Рогнеда.

Дело в том, что незадолго до того, как Филатыч принялся отползать за пистолетом, она покинула палатку, ибо стало невмоготу: живот распёрло, как барабан. Нельзя же выпускать газы в замкнутом пространстве, где Ваня спит! Девушка видела и слышала всё: и убийство Волка, Вани и Ильи, и допрос Замея Горюнича. Вот страху-то натерпелась! Ведь, её тоже застрелили бы, кабы нашли!

Рогнеда кинулась в палатку, отчаянно надеясь, что Ванюша ещё жив. Вражеская пуля не только не убила, но даже не разбудила его! От прикосновений председателевой дочери он зашевелился и недовольно промычал:

– Ты чего тут?

– Стреляли! – зарыдала Рогнеда (от облегчения, что Ваня живой!), – Этот, Михуилус! И в Волка попал, и в Илюшу! И в вас! И в меня хотел стрельнуть, да я убежала!

– Не, в нас стреляли – не попали… – пробормотал Иван, почесывая свербящую задницу, – Странно…

– Да что же странного, Ванечка… Иван Иванович? На вас же обереги от пуль и огня!

Иван вытащил висящие на цепочке обереги и личный жетон.

– Спасибо, отцы-командиры!

Встряхнулся и вылез из палатки:

– Пойдём, посмотрим!

При виде мёртвого Ильи Рогнеда опять всхлипнула, а при виде Волка – нет. Хоть и боевой товарищ, а всё-таки не человек.

Иван быстро определил, что Илье пулька попала прямо в сердце, а Волку – непонятно, куда.

– Калибр 4,5 миллиметра… Из такого не убьёшь! Стало быть, отравой смазанные, пульки-то! – заключил он, – Рогнежка! Принеси-ка мой ранец!

Достав из ранца аптечку, а из аптечки – Живую Воду, он долго читал инструкцию по применению. Вот, что там было написано:

«Живая Вода. Вес нетто 2 кг. Вес брутто 2,25 кг.

Показания к применению: насильственная смерть.

Дозировка: в случае клинической смерти воскрешаемого необходимо влить в рот пострадавшему 0,008г Живой Воды на килограмм веса дробными порциями, лучше капельно. В случае биологической смерти (не позднее суток), вливание той же дозы производить клизмою, медленно, в течение пятнадцати – двадцати минут.

Внимание! Передозировка чревата гипертонией, токсическим гепатитом, нефритом, остеохондрозом, пролапсом прямой кишки, кариесом, снижением слуха вплоть до полной глухоты, а также плоскостопием. Введение же недостаточной дозы приводит к общей слабости, гипотонии, энурезу и страбизму. В некоторых случаях (до 20%) возможно слабоумие.

Побочные эффекты: отсутствуют»

К флакону прилагались капельница и наконечник для клизмирования.

Обилие непонятных медицинских терминов смутило Ивана. Как бы не навредить! Опять же, как дозу рассчитать? Сколько весит Илья и сколько Волк?

– Рогнежка! Ты сколько весишь?

– Семьдесят… – неуверенно ответила девушка, убавив килограммов пять.

Иван глянул на неё попристальнее и не поверил.

– М-да-а, придётся весы сооружать.

Из небольшого дубка он вытесал коромысло и соорудил две чашки (вернее, плоские площадки). Положив на одну чашу бутыль с Живой Водой, принялся лепить из грязи кирпичики, соответствующие по весу. Один, другой, третий… пятидесятый, стопятидесятый… Рогнеда активно помогала.

– Уф-ф… вроде, достаточно, – перевёл дух Иван, – Давай, я тебя взвешу?

– Не, я стесняюсь.

Первым взвесили Волка. Оказалось – 76 кг. Иван долго сопел с карандашом и бумагой, высчитывая дозу.

– Шестьсот восемь граммов! – объявил он торжествующе, заряжая капельницу.

– А смерть у них клиническая или биологическая? – простодушно спросила Рогнеда.

Иван глубоко задумался. Клиническая смерть… Может, от слова «клин»? То-есть, от оружия? Ну, типа, клин вбили… Топор, кстати, тоже клин! И пуля клиновидной формы! Или конусовидной? А товарищи умерли от отравы! Стало быть, от биологических причин, потому как отрава в организме нарушает биохимические процессы! Значит, смерть у них биологическая!

Не без труда присоединив к капельнице наконечник, он осторожно вставил его Волку в задний проход и повесил капельницу на сук. Отрегулировал скорость капели. Оставалось только ждать. Через пятнадцать минут из раны (на шее оказалась рана!) сама собой вылезла пулька. Через двадцать девять минут Волк открыл глаза, чихнул и потянулся.

– Ура!!! Сработало! – хором вскричали Иван с Рогнедой.

Волк недоуменно покрутил головой:

– А что случилось-то?

– Да как же! – всплеснула руками Рогнеда, – Убили вас, товарищ Серый!

– Во, а я и не помню!

Он строго нахмурился:

– Кого ещё убили?

Иван вздохнул и показал на труп Ильи.

– И меня пытались, да оберег спас.

– Живая Вода осталась?

– Осталась. Сейчас его взвешивать будем, чтоб дозу рассчитать.

С Ильи сняли всё, даже трусы, хотя Рогнеда и стеснялась. Ей было предложено зажмуриться, но она вообще отвернулась. Приступили к взвешиванию. Илья оказался довольно лёгким для богатыря: 180 кг. Иван рассчитал дозу.

– Блин! Самую малость не хватает! Надо 1440 граммов, а у нас только 1192…

– Вливай, сколько есть! – предложил Волк.

– Нельзя, в инструкции написано, что от этого может слабость сделаться, энурез и страбизм. Эх, знать бы, что это такое! А то и слабоумие.

Волк хмыкнул:

– Страбизм – это косоглазие, а энурез – ночное недержание мочи. Ну, пысает в постель человек.

– Да, за такое нам Илюша спасибо не скажет, – почесал в затылке Иван, – И слабоумие…

«Сила есть – ума не надо» – подумал Волк, кинув взгляд на могучее тело богатыря, а вслух сказал:

– Так что, не рискнём? А если завтра?

Иван заглянул на вторую страницу инструкции и прочёл:

– В случае оживления на вторые сутки доза Живой Воды увеличивается в 1,3 раза. Стало быть, завтра ещё больше понадобится… Тащить его в деревню мёртвого?

– Зачем? – возразил Волк, – Лучше я сбегаю! Тут, если напрямик, до Широкой Здеси два дня. Посмотри, через четыре дня оживление возможно?

В инструкции было написано, что да, вплоть до десяти дней, но после трёх суток у воскрешаемого могут вылезти побочные эффекты: общая слабость, гиперплазия селезёнки, остеопороз, экзема, а также психические расстройства.

– Значит, придётся уложиться в трое суток, – заключил Волк, – Когда нас убили-то?

– В 4.15 утра, – глянул на часы Иван, – А сейчас уже 14. 40.

Пока он произносил цифры, Волк уже исчез.