Грек умело разобрал и собрал пистолет, передернул затвор, прицелился в старшего из братьев Калюжных – Толяна, и зловеще прошипел:
– Ну что, трясись, Куркуль.
– Да ладно тебе, – Калюжный заерзал на стуле, пытаясь отодвинуться от стола.
– Приговор выношу как врагу трудового народа, – с этими словами Грек нажал на спусковой крючок.
Куркуль дернулся, выпучив глаза, и чуть не свалился со стула.
– Не бойся, деревня, – хмыкнул Грек, вставляя магазин в рукоятку. – Материальную часть оружия, состоящего на вооружении у ментов и прочих служивых сук, надо знать. Патронов-то в нем не было.
– Ну ты шутить горазд, – Куркуль нервно икнул.
– А ты привыкай, что цена нашей жизни копейка.
– Моей не копейка, – заерепенился Куркуль. – Минимум червонец. Я ей дорожу, жизнью своей.
– Ну и зря. Быстрее сдохнешь, – Грек со стуком положил пистолет.
– Накличешь же, Грек!
– Чем больше над чем-то трясешься, тем быстрее потеряешь. Смерть, она пугливых ищет, – Грек аппетитно хрустнул огромным соленым огурцом исключительно удачной бочковой засолки и с удовольствием крякнул, а потом продолжил любимую тему: – Легко надо идти по жизни, Куркуль. Весело.
Пистолет, которым преступники завладели, убив участкового, теперь лежал на столе среди бутылок водки, стеклянных банок с черной икрой, солений, вареной картошки и другой снеди. Грек уже неделю поил и кормил вдоволь братьев Калюжных, зная, что все расходы окупятся. Братья ели, пили и благоговейно внимали. И почти во всем с ним соглашались. Но вся суть была в том, чтобы они согласились на главное. На то, для чего он их приближал.
– Итак, босяки, поговорим о делах наших грешных, – Грек аккуратно положил на тарелку перед собой надкусанный огурец и внимательно посмотрел на братьев.
– Может, сначала причастимся? – Куркуль кивнул на бутылку водки «Столичная» – дорогая, зараза, аж за три рубля двенадцать копеек.
– Успеется, – отрезал Грек. – Сначала дело, а потом карнавал с медведями и цыганами.
– Ну, давай потолкуем за дело, – нехотя согласился Куркуль.
– Итак, волына у нас есть. Вопрос, куда применить, чтобы нюх в табачке был.
– Так не старые времена. Стремно как-то, – сказал Куркуль и опустил глаза, встретившись с тяжелым взглядом пахана. – Можно сберкассу подломить. Там хрустов мешки, и уже упакованные.
– Или ювелирный магазин, – мечтательно произнес младший Калюжный по имени Веня и кличке Таксист.
– Эка вас занесло, болезных, – Грек аж цокнул языком. – А чего попроще? Чтобы шуму меньше было.
– Ну, на хавиру к кому – у кого деньги есть, – неуверенно произнес Куркуль.
– Где хавиры с доброй деньгой возьмешь? – скептически сказал Грек.
Тут встрял Таксист:
– Да чего, никто не ворует, что ли? Вон, на автобазе, вор на воре сидит и вором погоняет.
– И у кого можно взять столько, чтобы всем хватило? – прищурился Грек.
– Да ни у кого, – вынужден был согласиться Таксист. – Там народ простой. Украли, пропили.
– Что, вообще в городе нет никого, кто б больше тысячи рублей в руках держал? – напирал Грек. – Не верю… Куркуль – твоя же мысль. Вот и развивай ее – с кого начать?
Куркуль сдвинул брови, наморщил лоб, стал думу думать. На помощь ему пришел младшой.
– Во, я на Шарташском рынке работал, пока меня за ерунду не выперли, – просветлел лицом Таксист. – Там лавка утильсырья была. И до сих пор есть. Ее еврей такой скользкий держит. Фельцман. Он лет пять назад директором этого рынка был, потом его подвинули, и он на теплое местечко уселся. Мы ему шкаф такой здоровый, помню, домой привозили. Чуть жилы не надорвали. А он по рублю заплатил, кулак недобитый… Такой несчастный с виду, вечно прибедняется. А мужики говорили, он миллионер подпольный… Читали «Золотой теленок»? Это книга такая по разводилово всякое, – Таксист, бывало, на досуге почитывал журналы и книги, и въедались они в его память намертво. – Корейко там такой был. Миллионер. Тоже прибеднялся. А у самого чемодан заныкан был, полный валюты.
– Что, на утильсырье твой еврей миллион заработал? – насмешливо спросил Грек.
– Да не только. Года два назад дело большое было. Лютовал ОБХСС. Расхитителей по всему городу собирали – во вторчермете, в горторге. И Фельцмана тогда тоже заарестовали. Но он как-то соскочил. Может, сдал кого-то. Может, с ментами договорился. Или настолько хитрый, что выскользнул. Но в делах он этих по уши завязан был. Буржуй.
– Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, – без особого энтузиазма процитировал Грек стих Маяковского – он тоже любил почитывать книги из тюремной библиотеки. В местах лишения свободы администрация никогда не мешала приобщаться зэкам к прекрасному, надеясь, что это излечит очерствелые души. С Греком этот трюк не сработал – только появилось желание ввернуть иногда поэтическую цитату. Вообще-то он наслышался много сказок про богатых евреев и не слишком им верил.
– Во-во, – кивнул Таксист, заметив, что собеседник не слишком бодро воспринял идею. – Но это еще не все. Его тесть Лева Иткин – главный еврей во всем Свердловске был. И со всех евреев деньги собирал, да еще копил всю жизнь – хотел синагогу построить.
– Построил? – спросил Грек.
– Разрешение не получил. А недавно помер. А деньги на синагогу зятю достались.
– Это уже теплее, – оживился Грек. – Сколько возьмем?
– Ну, тысяч десять тугриков это только для разогрева. А так и тридцать мог поднять. И больше.
– Новыми? – недоверчиво произнес Куркуль.
Реформа шестьдесят первого года убрала один нолик на купюрах, но даже по старым деньгам, в общем, тридцать тысяч была цифра неплохая.
– Конечно, новыми, – взорвался Таксист. – Новыми рублями. Не копейками – рублями. Десять тысяч.
– Где и с кем еврей живет? – спросил Грек.
– На улице Крылова. Жена еще с ним – но она не опасна. Даже взвизгнуть не сможет, еле дышит – астматик и сердечник. И дочка десяти лет. Волыну увидят, сразу обгадятся и все накопленное нечестным трудом выложат.
– Это ты с евреями мало дела имел, – усмехнулся Грек. – Некоторые умрут, а свое добро не отдадут.
– Отдадут, если хорошо попросим, – нахмурился Куркуль, в глазах на миг вспыхнул алчный недобрый огонек.
– Мысль дельная, Таксист, – подумав с минуту, вынужден был признать Грек. – А что за хавира у него?
– Домина такой в районе частной застройки. Небольшой дворик, сараюшка с дровами. Один этаж. Дверь входная на улицу выходит.
– И как ты к нему заходить собираешься, чтобы при этом всю округу не переполошить? – спросил Грек.
– Ну, там вокруг домов мало, – пожал плечами Таксист. – Место тихое.
– Штурмом брать? – удивился Грек. – Как крепость?
– Представимся кем-нибудь, – подал голос старший Калюжный. – Из собеса или горгаза. Мало ли.
– С твоей фотокарточкой, Куркуль, только собесом представляться, – хмыкнул Грек. – Мол, новый отдел по уничтожению старушек.
– Морда как морда, – обиделся Куркуль. – Не хуже других.
– Нет, не пойдет. Надо думать.
– Есть у меня полезный знакомец, – задумчиво произнес Куркуль. – Погоняло Заводчанин. Из фраеров, правда. Но деньги любит. Больше, чем родную маму. На все за них готов.
– И как он войдет в дом? – не понял Грек.
– Он войдет, – заверил Куркуль. – Найдет ксиву нужную. Пройдоха, каких еще поискать.
– Ну-ка, расскажи подробнее.
Выслушав и обдумав предложение, Грек подытожил:
– Ладно, Куркуль, прокатись к своему пройдохе. Только сначала осторожненько его пощупай. Если увидишь, что он готов, тогда излагай предложение. Только когда согласится и ты увидишь, что он наш, веди сюда. Будем все вместе думать, как дельце обтяпать.
– Ну а сейчас можно выпить? – спросил Таксист, жадно глядя на бутылку.
– Гуляй, босота, – Грек встал, вытащил из своего объемистого рыжего портфеля бутылку шампанского. С шиком откупорил, так что пробка окончательно расколотила уже давно треснувший плафон старой люстры, и налил себе полный стакан шипящего напитка.
Остальные присосались к водке. И были намерены безжалостно ее уничтожить.
Вечер задался на славу…
Ночь была бессонная. Позавчера Поливанов через своего агента получил информацию на шайку-лейку, занимающуюся кражами текстиля и продуктов питания с железнодорожных складов. У воров был в распоряжении грузовик «ГАЗ-51» грузоподъемностью две с половиной тонны, на нем они свободно вывозили большие объемы наворованного добра, разбрасывая его по своим московским и подмосковным домишкам.
Одного жулика взяли по месту прописки в бараке около Астрадамского поселка у Тимирязевского леса на самой окраине столицы. Еще двоих в Подольске. Троих искали по всей Москве, но в итоге тоже задержали. Раскололись все быстро. И пришлось еще ночь потратить на обыски, описание и транспортировку вещественных доказательств, то есть похищенного, которого набралось на три машины. Поливанов вполне мог скинуть все заботы на подчиненных, но принципиально никогда себе такого не позволял.
Сейчас все воры в камере предварительного задержания. Сотрудники отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и отдела по борьбе с кражами социалистической собственности выдавливают из них по капле другие эпизоды преступной деятельности. На сегодняшний момент этих эпизодов набралось двадцать четыре. Достойная цифра. С одной стороны, задержание такой активной группы – хороший результат работы оперативного подразделения. С другой – возникает резонный вопрос: как дали этой шайке действовать свободно три года? Куда смотрели компетентные органы?
Поливанов отоспался до двенадцати дня. Плюнул на то, что ему дали день отгула, и отправился на Петровку, 38. Там его привычно закрутила текучка. Созвонился со следователем прокуратуры. Провел совещание, на котором узнал у сотрудников результаты проведенных мероприятий по делам и наметил следующие. По убийству на Никитской – там надо резко активизироваться, такое простое с первого взгляда дело грозило зависнуть. Тяжкие телесные на шоссе Энтузиастов – уже раскрыто, но слабовато с доказательственной базой. Тоже надо подработать.
На совещании звучали адреса – Остоженка, Фили, Арбат. Для потомственного москвича это были как слова песни. Улицы огромного родного города, живущего своей насыщенной, правильной жизнью. И Поливанова всегда корежило от мысли, что ее портят какие-то поганцы. Они как кляксы на страницах доброй красивой книги. Давно он уже утратил былой юношеский максимализм и понимал, что не сможет уничтожить ни ту чернильницу, ни то чернильное перо, которое ставит эти кляксы, – преступность полностью ликвидировать если и удастся, то не в обозримом будущем. Но выводить эти кляксы и поддерживать чистоту страниц у него получается очень даже неплохо.
После совещания Поливанов пробежался глазами по сводкам происшествий. Ничего для себя интересного не обнаружил. За сутки ни убийств, ни тяжких телесных повреждений, ни изнасилований.
Пообедал в столовой в здании Управления, которую недавно, на радость сотрудникам, шерстил районный отдел БХСС, после чего готовка и ассортимент заметно улучшились.
После обеда его вызвали в бюро пропусков в правом крыле здания. Начальника отдела МУРа хотел видеть вор, которого два года назад пришлось отправить в места лишения свободы. Тот только освободился условно-досрочно за хорошее поведение. Был полон стремлениями забыть о преступном прошлом навсегда. Но не тут-то было – натолкнулся на преграду.
– Помогите устроиться, Виктор Семенович, – попросил раскаявшийся вор, опасливо озираясь на многочисленных людей в милицейской форме. – Брать не хотят на работу слесарем в таксопарк – говорят, ранее судимый, ненадежный, своих несунов хватает.
– Посмотрим, чем помочь вашей беде, – пообещал Поливанов.
Пришлось звонить в Третий таксомоторный парк на улице Вавилова. Напрямую директору, которого он знал по случаю.
– У него пятый разряд слесаря и руки золотые, – говорил в трубку Поливанов. – И желание жить по-человечески.
– А воровать начнет? – вздохнул директор.
– Тогда опять посадим. Но нельзя отбирать у человека надежду на лучшее.
– Хорошо, – со скрипом согласился директор. – Завтра пусть приходит в отдел кадров.
Уже под вечер у Поливанова освободилось время для работы с бумагами. Как всегда их накопилась пухлая папка. Запрос в исправительно-трудовую колонию строгого режима в Мордовии на установление связей фигуранта, разрабатываемого по разбойному нападению. Поставить подпись под ответом на запрос из Министерства охраны общественного порядка Армянской ССР. Два года назад было уничтожено союзное министерство и остались отдельные, не подчиняющиеся друг другу республиканские структуры. Отсутствие единого контролирующего органа вызывает определенную напряженность в переписке, общении и координации. Растет бюрократия, бумаги. Этот реформаторский шаг иначе как непродуманным, а то и более грубо, назвать было нельзя. Да и название какое-то нелепое – ООП. С самого начала оно заняло достойное место в байках и анекдотах. Типа – железнодорожный отдел охраны общественного порядка теперь называется ЖОООП. Да и помимо этого, такое в деле борьбы с уголовной преступностью накрутили – похлеще кукурузы вышло. Чего стоят хотя бы заявления высокопоставленных лиц, что в скором будущем милиция вообще не будет нужна, народ сам станет бороться с бандитами под победным знаменем добровольных народных дружин. Результат от всего этого шапкозакидательства и непродуманного реформаторства определенный был – Поливанов ощущал, что криминальное напряжение растет, преступность местами снова начинает поднимать голову. Пока ей по этой голове еще есть кому бить. Ну а завтра что будет, когда исчерпается запас прочности, заложенной еще старой правоохранительной системой?
Закончив с запросами, ответами, Поливанов ознакомился с агентурными записками. На одной написал: «Проверить срочно и доложить». На второй: «Проверить информацию, в случае подтверждения принять меры к возбуждению уголовного дела и задержанию».
После этого спрятал папку в массивный старорежимный сейф – завтра с утра раздаст бумаги исполнителям. Уселся в кресло, вытянув под столом ноги. Настенные часы показывали девятнадцать тридцать. Зевнул сладко. И понял, что делать больше нечего.
И в воздухе будто образовалась пустота.
Включил радио «Маяк», которое было создано в этом году и звучало теперь на втором канале абонентских радиоточек. Оно отличалось большей информативностью, оперативностью и меньшей заформализованностью. Каждые полчаса там шли новости. Зазвучал торжественный голос диктора:
О проекте
О подписке