– Надоели вы со своим двадцатым веком! – в сердцах бросил я.

– С нашим двадцатым веком, почтенный Александр. С нашим, – резонно заявил Абдулкарим.

Я обернулся и посмотрел назад. Вдали, в железном потоке, опять мелькнула жёлтая, похожая на жука машина «Бычий горб».

– В отель? – осведомился водитель.

Подумав, я принял решение:

– Нет. Мы хотим посмотреть город. Прогуляться по магазинам. Так что тормозни где-нибудь в центре.

Абдулкарим приподнял удивлённо бровь, но тактично не стал спрашивать, с какой это поры нам нравится гулять по магазинам.

Водитель остановился на стоянке у трёхэтажного бетонного куба со стеклянными зеркальными окнами и неоновой вывеской «Торговый дом Высокий полёт».

Блеск, стекло, металл, всё сияет – это был настоящий храм покупок и моды. Швейцар в форменной одежде непроизвольно дёрнулся в нашу сторону, увидев белые физиономии, но вспомнил, видимо, закон о расовом равенстве, оставивший в прошлом таблички «только для «черных», «с белыми животными вход запрещён» и отступил на шаг, ошпарив нас яростным взором.

Внутри магазин представлял из себя огромное пространство с прозрачным потолком, многоуровневыми, сияющими сталью и зеркалами галереями, переходами-мостиками, стеклянными лифтами, фонтанами, бесчисленными секциями одежды, мехов, обуви, драгоценностей, лотками с газированной водой и мороженым. Это было царство моды и высокого стиля. Здесь предлагались товары на любой вкус – респектабельные, ярких оранжевых и зелёных тонов костюмы, модные строгие красные женские пальто с зелёным мехом, тяжёлые золотые цепи, браслеты и обереги. Единственно, чего здесь не было – плебейской одежды вызывающе блёклых тонов, принятых в белых трущобах.

Здесь царил праздник потребительства. Чёрные женщины – молодые, в возрасте, с одинаковым энтузиазмом порхали стайками, как магнитом притягиваясь к магазинчикам. Их несчастные мужья привычно изнывали от многочасового топанья по галереям и тяготились предчувствием неизбежных трат, которые обязательно окажутся в два-три раза больше запланированных. В общем, царила обычная суета, как и год, и десять лет назад. Только диссонансом служили мы – два белых, которых что-то занесло в этот храм добропорядочной чёрной моды. От нас шарахались, на нас смотрели с недоумением и изумлением. Нам шептали старые чёрные калоши вслед: «В наши времена их отходили бы кнутом или повесили на площади!»

Молодые, лишённые предрассудков девчушки помахали сочувственно руками, демонстрируя, что они за перемены и равенство. А у меня было какое-то противоестественное и постыдное чувство – мне нравилось, что мы вторглись в этот размеренный уклад и немножко встряхнули его.

Абдулкарим всё никак не мог понять, что нас сюда занесло, но знал, что я ничего не делаю без причины.

Мы зашли в шляпный отдел.

Там среди зеркал были вешалки с сотнями самых разных шляп на любые вкус, кошелёк и погоду. Примерявший головной убор интеллигентный негр, завидев нас, возмущённо прошептал что-то под нос и чинно удалился. Продавщицы с искренним негодованием смотрели на нас – будто мы бродяги из-под моста. И они не собирались, радостно щебеча приветствия, подскакивать к таким покупателям, как это положено.

Одна было решительно и мрачно двинулась к нам, явно намереваясь нагрубить, но вторая неожиданно схватила её за руку и что-то зашептала. Презрение на лице решительной продавщицы сменилось изумлением и испугом. Она сглотнула комок в горле и как-то бочком отодвинулась за стойку с кассовым аппаратом, стараясь не обращать на себя внимания.

Похоже, эти профурсетки опознали в нас пресловутых землян, тех самых, кого жёлтая пресса обозвала авангардом вторжения. Чего они ждали от нас – что мы начнём все крушить и извергать огонь? Или возьмём в заложники? Но обе были явно испуганы.

– Сколько стоит вот это? – я взял яркую зелёную шляпу с вычурной золотой бляхой.

На негнущихся ногах растерявшая всё своё высокомерие продавщица приблизилась к нам и прочирикала жалобно:

– У вас есть льготная карточка магазина?

– Нет.

– Тогда восемь пятьдесят солидов.

Я примерил шляпу перед зеркалом, и Абдулкарим кивнул:

– А что. Тебе идёт.

Я скосил глаза. И увидел то, что и ожидал.

Мимо павильона проходила она. Та самая женщина из той самой жёлтой машины.

Теперь я рассмотрел её во всей красе. Это была изящная, стройная мулатка в темно-синем платье и тяжёлой золотой цепью на шее.

– Спасибо, – я мастерским броском забросил шляпу на вешалку и шагнул к выходу.

Тут откуда не возьмись выскочила стайка студенток в униформе Высшей гуманитарной академии, нагруженных пакетами, сумками, свёртками. Они скрыли от меня мулатку всего лишь на какой-то миг.

Но когда я выскочил на галерею, таинственной незнакомки уже и след простыл.

Я растерянно огляделся. Безрезультатно. Ну что ж, беседа не состоялась. Но ещё состоится. Я был в этом уверен.

– Пошли? – спросил Абдулкарим.

– Пошли. Больше нам здесь делать нечего.

В машине напарник объявил:

– А шляпа была ничего. Подошла бы нам для маскарада.

Он отдал команду костюму, и на его голове сформировалась, а потом пропала виденная нами шляпа. Водитель, изумлённый этими трансформациями, смотрел в зеркало заднего вида на Абдулкарима, как на настоящего волшебника. А я вспомнил древнее изречение, что развитые технологии для отсталых рас представляются магией…

* * *

Мы упорно пытались получить аудиенцию у Генерального прокурора. Но тот был то в отъезде, то в Парламенте, то работал с документами в секретной резиденции. Создавалось впечатление, что он просто не хочет встречаться, и мы уже подумывали просить о содействии Демократического вождя.

Для освобождения Тима нам нужно были три подписи – президента, генпрокурора и судьи, то есть собрать воедино все ветви власти – законодательную, исполнительную и судебную. В Республики Ктулху было почти религиозное почитание теоремы трёх рук – руки силы, руки Закона и руки выбора. На Земле эта злокачественная ересь о независимых ветвях власти, навязанная нам кровавыми французскими просветителями-масонами в восемнадцатом веке, именуется принципом разделения властей. В том или ином виде это вредное заблуждение гуляет во многих неразвитых гуманоидных мирах, как какая-то зараза.

До Верховного судьи мы сумели добраться без проблем. Он заверил, что открыт диалогу, только есть недопонимание с прокуратурой, и его подпись украсит документ только после того, как Генеральный прокурор уладит некоторые противоречия между судейской и надзорной властью. Так что всё упиралось в прокуратуру.

Также мы пытались найти способы решения проблемы в различных ведомствах. В процессе этих походов по бюрократическим лабиринтам и щедрой раздачи взяток мы получили кучу бесценных и бесполезных советов. В результате добились лишь одного – облегчили Тиму режим содержания. Теперь он жил в трёхкомнатной камере с обычными обоями на стенах, без всяких ёжиков и кошечек, у него был телевизор, видеомагнитофон с горой видеокассет и широкий заказ блюд из окрестных ресторанов.

– Законы тут настолько запутанные и объёмные, что наверняка можно в них найти даже не калитку, а целые ворота, – сказал Абдулкарим, когда мы отдыхали в номере после очередного похода по инстанциям. – Да, нам не помогли бюрократы. Да могут нам крючкотворы!

В его словах был резон, и следующие дни мы обивали пороги самых дорогих адвокатских контор. Там высокомерные юристы, похожие на сытых лоснящихся котов, жрущих от пуза рыбу в рыбацких посёлках, за дикие деньги обещали скромные результаты. Голова у нас шла кругом от ссылок на казусы, особенности процессуальных процедур, пунктов дремучих законов, принятых пятьсот лет назад, но так и не отменённых.

У меня создалось впечатление, что в Юдостане все судятся со всеми. Это был город сутяжников, где граждане засыпали друг друга исками по любому поводу, а иногда и без оного. Верховная власть производила законы. Суды – прецеденты. Чтобы разобраться в них, требовалось всё больше юристов. И весь этот захватывающий процесс обслуживала целая армия адвокатов, судей, прокуроров.

В результате, помыкавшись, мы пришли к тому же, откуда и ушли – нам нужен Генеральный прокурор. И будем плясать от результатов встречи с ним.

– А если просто вломиться к нему в кабинет – как настоящая братва, как Бешеный с его командой? – мечтательно протянул Абдулкарим, раскачиваясь в кресле-качалке около камина. – Вспомнить героизм наших предков!

– Ты же понимаешь – так будет только хуже, – выступил я голосом благоразумия.

– Понимаю, – вздохнув, опустился с небес на землю Абдулкарим.

– Да и в кабинете своём он не бывает, насколько я знаю, – задумчиво произнёс я.

К стыду своему, я тоже просчитывал такой вариант силовой встречи и готов был заявиться к Генеральному прокурору незваным монголо-татарским гостем, расшвыряв прислугу, охрану.

– Тогда всё, я отдыхаю! – объявил Абдулкарим, трансформировал костюм в золотой халат, включил телевизор и демонстративно скрестил на груди руки.

По телевизору шли новости культуры. Вчера на премьерном показе фильма «Невольники поневоле», посвящённого страданиям белых рабов, режиссера и сценариста экстремисты из «Чёрного реванша» забросали тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Возмущённый режиссёр объявил:

– Правду не забросаешь гнилью. Белые – тоже где-то люди. И мы против рабства. Это позорная, хотя и необходимая, страница нашей истории!

По другой программе жрец стихии воздуха разорялся по телевизору, что падает интерес к духовным ценностям, люди перестают ходить на капища и приносить жертвы, молодёжь заражена вирусом неверия.

– Невиданное распространение получают такие еретические верования маргинальных слоёв населения, как единобожие. Особенно глубоко проникли они в артистический бомонд, стали популярны среди известных киноактёров, звёзд эстрады, талант которых часто идёт нога в ногу с легкомыслием, отсутствием твёрдых нравственных устоев и падкостью на модные течения. Эти люди становятся лёгкой добычей вульгарных и мерзких проповедников…

Мигнул экран телевизора. Ярче вспыхнули от резкого скачка напряжения лампочки и тут же погасли. В комнате стало темно.

– Вот опять! – воскликнул Абдулкарим. – На самом интересном месте!

Энергетическая система в Республике, особенно в Юдостане, была создана во время экономического подъёма – а тогда всё делали много, ударно и тяп-ляп. Что такое резервирование энергопотоков, их перераспределение – об этом тогда не думали. Так что стоило выйти из стоя одной подстанции, и без электричества оставалась добрая половина города. Вся эта инфраструктура держалась на соплях, финансировалась она из бюджета скупо, да ещё, по слухам, большая часть выделяемых денег растворялась на коррупционных счетах. Так что электричество в городе то скакало, то выключалось, и это было привычно.

В комнату постучали и быстрым шагом зашёл водитель.

– Почтенный Гурк, что там с электричеством? – спросил Абдулкарим.

– Я его выключил, – неожиданно деловито и резко произнёс водитель.

– Что? – не понял я.

– Блок-конденсатор обеспечил скачок электроэнергии и обесточил подслушивающие устройства в номере. Но это ненадолго.

Мы поражённо смотрели на всегда услужливого и улыбающегося водителя. Он был сосредоточен, и в нём не было даже тени вечного подобострастия. Сейчас это был волевой целеустремлённый человек.

– Скоро прослушка заработает снова. Так что слушайте внимательно. Вас завтра хотят видеть.

– Кто? – поинтересовался я.

– Генеральный прокурор. Но встреча строго конфиденциальная. И службе тайных кругов знать о ней не обязательно.

– К чему эти секреты?

– Я не знаю. Эти вопросы выше моей компетенции. Наверное, имеются веские причины.

– Всё равно нас будет вести служба тайных начал, – возразил я. – Тайну вряд ли удастся сохранить.

Мы подключили искусственный интеллект звездолёта к нашим средствам контроля, и теперь он анализировал всё, происходящее вокруг нас. И быстро вычислил, что нас постоянно пасут три или четыре машины наружного наблюдения.

– Пусть это вас не беспокоит, – отмахнулся Гурк. – Эта наша забота. Вы согласны?

Я думал несколько секунд. Что это за тайны такие? Что за секретные переговоры? Есть протокол, есть права и обязанности дипломатов, в том числе по встрече с официальными должностными лицами. Почему мы должны это презреть? И что за этим может скрываться? Покушение? Этим можно вообще пренебречь, пока работают наши защитные комплекты. Провокация? Ну, так каждый наш шаг и каждое слово фиксируются, и в любой момент запись может быть представлена заинтересованным ведомствам… Отказаться? Это легче всего. Но тогда мы так и будем вращаться по заколдованному кругу. Ну а водитель хорош – работает сразу на несколько хозяев – и на контрразведку, иначе не было бы его здесь, и на Демократического вождя, и ещё на тех, кто нас приглашает, да пусть это и правда генеральный прокурор.

– Согласны, – кивнул я, переглянувшись с Абдулкаримом.

– Ну, тогда утром готовьтесь в путь…

* * *

Внизу была искрящаяся на солнце, рассекаемая яхтами и кораблями водная гладь. Юдостан давно скрылся из виду. Небольшой, с полностью стеклянной кабиной вертолёт отчаянно молотил лопастями воздух, унося нас в океан подальше от континентальной береговой линии.

В винтокрылой машине нас было трое – сухощавый, чернокожий пилот и мы с Абдулкаримом. Пилот упорно молчал. Если бы он не сказал при встрече «На борт», мы бы посчитали его глухонемыми. Абдулкарим пробовал задавать ему какие-то вопросы, но тот отделывался кивками и пожатием плеч.

Мы понятия не имели, куда нас везут. И с самого начала этой «экскурсии» мы ждали какого-то подлого затейливого подвоха.

Наконец, я не выдержал:

– Нам ещё долго лететь!

Лётчик указал рукой, и мы увидели небольшую белоснежную яхту, покачивающуюся на волнах.

Вертолёт приступил к снижению. И вскоре завис над палубой.

Абдулкарим, кряхтя и жалуясь на жизнь, уцепился за верёвочную лестницу и неожиданно ловко спустился по ней. Спрыгнул пружиняще на палубу и опять заныл:

– Ох, мои старые кости!

Я спустился следом. Едва мои ноги коснулись палубных досок, а руки отпустили верёвочную лестницу, вертолёт унёсся вверх.

Нас ждал, широко расставив ноги и уперев руки в бока, широкоплечий, огромный, толстый негр в белой форме и в морской фуражке с золотистым ободком. У него было такое добродушное лицом и такая искренняя улыбка, что ему хотелось тут же улыбнуться в ответ.

– Здравствуйте. Я Надсмотрщик палаты мер и ответственности Мулумба Великолепный, – представился яхтсмен.

Это был генеральный прокурор – тот самый гад, который не мог нас принять уже который день. Я поприветствовал его в ответ. Он пригласил нас устраиваться в парусиновых шезлонгах, расставленных на палубе.

– Если у вас сложилось впечатление, что я не хотел вас видеть, то оно ошибочное. Я не хотел лишних ушей. А здесь нас могут услышать разве только дельфины и акулы, – он провёл рукой окрест себя, будто рекламируя бесконечную водную гладь.

В ответ я выдал что-то очень дипломатически-тактичное, настраивающее на позитивные контакты и продуктивное сотрудничество. Абдулкарим ввернул вежливую фразу в цветистом восточном стиле, и можно было поставить галочку – контакт установлен, переходим собственно к разговору.

На столике перед нами были экзотические фрукты и запотевший кувшин полусладкого недурственного вина. Обстановка была располагающая и расхолаживающая. Но расслабиться я не мог – меня волновало, что такого нам хотел поведать генеральный прокурор, для чего пришлось лететь час на вертолёте, лишь бы избежать чужих ушей.

– Все эти разговоры о врождённом неравенстве, – завёл хозяин яхты разговор издалека. – Ведь всё относительно. По большому счёту мы одинаковы вне зависимости от цвета кожи, волос или ботинок. Нельзя слишком сильно погружаться в предубеждения и забывать о том, что мы люди. И что суть каждого из нас – это неугасимая искорка вселенского пламени.

– Воистину так, почтенный законник, – поклонился Абдулкарим.

– Пусть духи и создали одних немножко совершеннее других, но это не повод рубить мечом. К сожалению, судья Рукомук Хитросплетённый всего лишь раб расовых стереотипов. Он слишком импульсивен и старомоден.

Абдулкарим кивнул согласно и воскликнул:

– Разрешите выразить обилие наших чувств и мыслей лаконичным языком моих доблестных предков?

– Пожалуйста, – согласился Генеральный прокурор.

– Закрыли нашего Тима по беспределу. И судья – волчара позорный!

– Вынужден согласиться с вашим смелым, но справедливым суждением. Но сделанного не изменить. Мы попали в прецедентную ловушку. Вы ведь в курсе, что теоретически ситуацию может изменить меморандум с подписями президента, судьи и прокурора?

– И мы хотим этого добиться.

– Не добьётесь. Это совершенно невозможно.

– Почему? – прищурился я.

– Можно немного лирики?

– Можно даже романтики.

– Что такое правовая система? Правовая система – это мышцы и жир государства. Если она перетяжелена, то весь организм становится неповоротливыми неуклюжим, а порой и вообще неподвижным. Иногда законы начинают перерождаться в злокачественные клетки – вроде они похожи на настоящие клетки, но пожирают организм изнутри и удаляются только хирургическим вмешательством. А хирургия – это очень плохо.

– Это революция, – кивнул я.

– Иногда да… Наша система очень сильно перегружена. Прецедентами, созданными по блажи судей. Безумными региональными законами типа ареста за езду на трёхколёсном велосипеде со скоростью больше ста километров в час или за распитие спирта из ведра. Творчеством верховных законодателей, каждый из которых мечтает угодить и избирателями, и тем, кто ему давал деньги на выборы. Так что по идее мы вообще не должны двигаться.

Я вспомнил анализ нашего компьютера текущей ситуации, который полностью совпадал со словами прокурора. И кивнул:

– Нам тоже это приходило в голову.

– Мы бы уже лежали на боку. Если бы не костыли.