2

В десяти километрах от Красноармейской улицы, на противоположной окраине города, у обрывистого берега Шмаровки в уютном окружении стройных елей размещался аккуратный двухэтажный коттедж из белого кирпича под красной двускатной крышей. Место расположения коттеджа можно было бы назвать живописным, если бы его не окружала плотная застройка старых деревянных изб, многие из которых явно знавали лучшие времена.

Хозяин коттеджа, Петр Петрович Шаляпин – начальник исправительно-трудовой колонии строгого режима как обычно встал в пять утра, причем для этого ему не понадобился будильник, – годами выработанное свойство просыпаться всегда в нужное время еще ни разу его не подводило. Медленно, чтобы не разбудить жену, Шаляпин поднялся с кровати в своей спальне на втором этаже, накинул халат и спустился в просторную кухню-гостиную, занимающую почти весь первый этаж. Обычные утренние действия – принятие душа, приготовление неизменной яичницы и ароматного натурального кофе – он совершал сегодня со слегка нахмуренным, сосредоточенным видом и в полной тишине, без привычного мурлыкания под нос какой-нибудь популярной мелодии.

Приготовив завтрак и разместившись за столом, он некоторое время сидел неподвижно, невидящим взглядом рассматривая тарелку и сжимая в руках вилку с ножом. Потов вдруг раздраженно отбросил приборы, решительно встал, подошел к холодильнику, вынул из него початую бутылку водки, снял с полки простой граненый стакан, наполнил его да краев, выпил в несколько быстрых судорожных глотков и торопливо вернулся за стол. Жадно, обжигаясь, закусил яичницей, с громким хлюпающим звуком отхлебнул из чашки кофе. Тарелка не опустела еще и наполовину, когда он резко отодвинул ее в сторону, словно ощутив внезапную сытость, откинулся на спинку стула и, вновь застыв, стал медленно обводить чуть помутневшими глазами окружающую обстановку: стерильно сверкающий никелем уголок кухни, оборудованной всеми мыслимыми техническими средствами, безупречный дизайн гостиной – мягкую удобную мебель, пушистый ковер, широкий камин в дальнем углу с замысловатой резной композицией на полке, гигантский прямоугольник плазменной панели на стене.

«Значит, всему этому скоро конец, – текли в голове ленивые мысли. – Жаль, что так быстро, еще хотя бы годик, Санька как раз школу б закончил, и было бы в самый раз. А может еще все и к лучшему, времена мутные настают, развязаться сейчас и – на покой. Тоже ведь, не мальчик уже – шестой десяток пошел, пора и о себе подумать. Дерганый какой-то стал в последнее время, пугливый, мнительный, со сном проблемы начались – бывает, страхи бредовые навалятся с вечера, так без ста грамм заснуть и думать нечего».

Через два дня, в субботу, из вверенной Петру Петровичу колонии будет совершен побег, и узнал он об этом не от собственной оперативной части, раскинувшей по зоне плотную сеть стукачей, и не из разработок, полученных из областного Управления. О предстоящем побеге, как о чем-то обыденном и давно решенном, ему сообщил все тот же невзрачный щуплый мужичек, который три года назад душевно попросил гражданина начальника получше обустроить в колонии хорошего человека – Шуру Копченого, чье прибытие ожидалось через несколько дней. Шаляпину даже показалось, что на этом мужичке, по-простому назвавшийся Вовой, он видит тот же засаленный и помятый пиджак, что и три года назад.

Шура Копченый – довольно известный на постсоветском пространстве вор в законе – сразу по прибытии на зону был определен на ответственный пост заведующего библиотекой, на котором и протрудился бессменно все эти годы, регулярно получая с воли солидные передачи, молчаливо игнорируя многие пункты внутреннего распорядка и ночуя в специально обустроенном за книжными стеллажами кубрике, откуда с помощью идеально отлаженного обмена письменных и устных «маляв» продолжал тихо управлять своей охватывающей половину Сибири воровской империей. Шаляпин ежемесячно получал на оформленную по чужому паспорту карточку оговоренные суммы, и длиться этой идиллии еще неполные два года, если бы не второе явление помятого Вовы, который сообщил, что в виду некоторых обстоятельств его подопечному необходимо срочно оказаться на воле, но пусть уважаемый Петр Петрович не расстраивается: ему незамедлительно будет перечислена вся сумма, причитающаяся до конца срока «контракта» и к ней, безусловно, добавиться солидная компенсация за «организационную поддержку» побега.

Однако для начальника колонии все выглядело не так радужно, как нашептывал вежливый и доброжелательный Вова. О том, чтобы отказаться от помощи Копченому не могло быть и речи, да и озвученная сумма оказалась действительно достойной, но проблема заключалась в том, что после столь резонансного ЧП колонию и ее руководство ожидали неизбежные проверки и разбирательства, а значит, придется спешно сворачивать все остальные проекты, разработанные, внедренные и тщательно оберегаемые Шаляпиным на протяжении многих лет. Проектов таких было несколько, но самыми сложными и самыми доходными, теми, которыми Шаляпин всегда тихо гордился, представлялись два, под условным названием «Колл-центр» и «бухгалтерия».

«Колл-центр», пять человек, тщательно отобранных среди интеллектуальной элиты контингента – осужденных за мошенничество, коррупцию или превышение полномочий, обладающие грамотной речью и знакомые с финансовыми операциями, никогда не посещали цехов рабочей зоны, не горбатились на ЖБИ и не сидели у швейных машинок. Свои рабочие часы они проводили в специально оборудованной для этого камере. Вооружившись мобильными телефонами, СИМ-карты которых менялись каждую неделю, и компактными планшетами, они проводили в день по многу десятков телефонных разговоров. Каждый разговор начинался примерно одинаково: «Алло, Алексей Петрович? Добрый день, меня зовут Игнатов Максим, я представляю службу компьютерной безопасности банка «Велес». Хотел бы поблагодарить вас за сотрудничество с нашим банком, мы очень ценим ваше доверие. Алексей Петрович, просим прощения за беспокойство, но в нашей электронной системе произошел сбой, в результате которого с вашего счета были ошибочно списаны денежные средства. Мы работаем над срочным исправлением ситуации и возвратом средств, но нам нужна ваша помощь…». «Банк» иногда заменялся сотовым оператором, ошибочное списание – на ошибочное зачисление, но цель всегда была одна: раскрутить «Алексея Петровича» на озвучивание конфиденциальной информации. Личные данные клиентов и названия банков поступали в виде электронных сообщений на планшеты, тем же путем обратно отправлялась информация, полученная от тех, кого удалось «развести». Вот уже несколько лет Шаляпин не уставал поражаться тупой доверчивости населения и неизменно высокой доле «лохов», – КПД столь незамысловатого мошенничества никогда не опускался ниже двадцати процентов. Что происходило дальше с незадачливыми клиентами, как и сколько денег у них воровалось, Шаляпина не интересовало, но доля, отчисляемая неизвестными даже ему организаторами схемы, его вполне устраивала. Главным преимуществом расположения подобного «колл-центра» оставалась его практическая недоступность для полиции и невозможность быстрого захвата с поличным, – все улики при необходимости могли быть отправлены в парашу за пару минут.

Проект «Бухгалтерия» касался производственной деятельности колонии, был сложней, путаней, требовал вовлечения гораздо большего количества людей, как среди персонала зоны, так и среди отдельных предпринимателей вне ее, однако до сих пор оставался самой доходной частью обширного бизнеса Петра Петровича. Себестоимость производства продукции – спецодежды, формы и защитных средств, железобетонных конструкций и строительного инструмента – по факту копеечная, попадая в бухгалтерские отчеты, волшебным образом увеличивалась в разы. А отпускные цены, по которым продукция уходила «дружественным» компаниям, наоборот, оказывались значительно ниже рыночных. Годовая выручка колонии исчислялась миллиардами, и Шаляпин имел свой скромный интерес на обоих этапах – производства и продажи.

И вот теперь, когда нужно было ожидать появления в скором времени целой своры дотошным проверяющих из Центрального Управления, придется срочно закрывать «Колл-центр» и зачищать следы его существования, да и судьба «бухгалтерской» деятельности вызывала опасения, – слишком много людей было вовлечено в схему. «Интересно, – запоздало размышлял Петр Петрович. – Если бы я тогда отказался устраивать Копченого, что было бы для них проще – отправить его на другую зону с более сговорчивым начальником или сковырнуть меня здесь? Ладно, может оно все и к лучшему. Слишком долго хорошо быть не может, а в нашем деле одно железное правило: обеспеченная старость ждет не того, кто откроет хороший бизнес, а того, кто успеет вовремя его закрыть».

Побег был назначен на поздний вечер субботы, и Шаляпин невольно отметил, что время выбрано удачно: вечернее шоу в день города соберет на центральной площади не только почти все население, но и всех ментов, которые к тому времени успеют изрядно утомиться от контроля за взбудораженной толпой, перевозки в обезьянник отделения излишне агрессивных и явно перебравших граждан, охраны прибывающих знаменитостей и пресечения пьяных стычек. Окраинными улицами Копченого без проблем вывезут на шоссе, ведущее к федеральной трассе, а дежурные единственного поста на выезде из города, ввиду большого количества съехавшихся на праздник машин, вряд ли будут особо внимательны.

Теперь в оставшиеся два дня предстояло проделать много работы, связанной как с организацией самого побега, так и с личным бизнесом: некоторые проекты придется закрыть совсем, а другие приостановить, тщательно скрыв следы. Шаляпин быстро составил в уме список неотложных дел: ликвидировать все оборудование «колл-центра», почистить сейф в кабинете, уничтожив все фиктивные договора на подставные компании и несколько печатей «фирм-однодневок», остановить в цехах производство неучтенной продукции и, самое главное и самое сложное – провести беседы со всеми вовлеченными людьми, которых в колонии было немало, сообщить о временной приостановке давно налаженного бизнеса и предупредить о последствиях неосторожных высказываний во время проверки.

Он уже пожалел о том, что поддался минутной слабости и начал столь тяжелый день со стакана водки; залпом допил остывший кофе, решительно поднялся из-за стола и направился к ведущей в спальню лестнице, чтобы извлечь из гардероба безупречно выглаженный полковничий мундир и начать привычный ритуал подготовки к новому рабочему дню.