Группа месила грязь. Была суббота, мечталось сбросить казенную одежду, упасть в гостиничном номере после горячего душа. И водки, в конце концов. И конечно же – баб. Но больше водки. Достало. День стремительно сжимался, как кольцо сфинктера. Пропадало солнце, замазывая вечер серым. От бесчисленных километров дрожат ноги, мелькают перед глазами мокрые березы, согнутые спины, кариматы, рюкзаки. Потяжелевшее «весло»4 цепляется за все. Мы все будто ослы, груженные ВВ, кабель-трассами и инженерной тряхомудиной. Сейчас тошный запах морга вспоминается тепло – копайся в тазу с ливером и не потей. Ривьера. Оказалось, что вчера было хорошо. Сейчас Корней идет передо мной и шутит про морг. Обсуждаются прелести трупного разложения. Инструктор Михалыч топает вне строя, правее. Косится, но молчит. Его выход будет вечером, когда он, намотав на ус, вставит группнику Шуре. А тот, в свою очередь, бесновато повращает глазами, махнув рукой:
– Да и нах!
Антип позади, угрюм и сосредоточен. Бурчит под нос по-стариковски. Молод, по-житейски мудр. Дед Антип – ему бы ермолку и топор за кушаком. Бык в голове вскинул руку и, присев на колено с ожиданием смотрит на Михалыча. На Шуру. Михалыч, не теряя хода, ритмично, как ледокол, раздвинул корпусом заросли орешника. Кусты затрещали сухими выстрелами. Он выбрался на край раздолбанной дороги, где начинался полигон. Повел взглядом влево, вправо. Минуя группника, обратился к Марвелу:
– Паша, все помнишь? Две ОЗМ5. Одна поднимает другую.
Марвел сглотнул:
– Плюс.
– Математик, нах. Так точно. Но нифига, не помнишь. Долбо-е-бы. – Михалыч произвел в воздухе замысловатый жест покалеченной клешней. – Шура, все хреново.
– Да пох, – огрызнулся Шурик.
– Марвел, про МУВ6 хотя бы не забыл, какие кольца дергать? Не мамкины сиськи, запомнить недолго. Показать еще раз?
Марвел явно взвесил все аргументы и, поняв, что час между выходным и чавкающей грязью явно лишний, отрицательно покачал головой. Однако одутловатые щеки побледнели. Михалыч принялся рулить:
– К снаряду, голуби! Солнце низко, бляди близко. Компренде7?
– Плюс.
– Полное компренде, – захохотал Корней, старлей-разведчик, душа компании и балагур, способный завязать продуктивный контакт что с собакой, что с генералом. Он легко хохмил, естественно, как пустить шептуна. Зато по делу. Михалыч наклонил голову, изучая Корнея, потом переключился на Марвела. Снова на Марвела. Потом твердо заявил старлею:
– Ты пойдешь.
Марвел покраснел:
– С чего?
– Учи матчасть, Паша, – и опять показал кисть с полупальцами. Марвел поник, спрятав почерневшее лицо. Корней, напротив, загорелся куражным бесовским светом.
Шурик начал бросать распоряжения, заставляя рассыпаться отряд на подгруппы. Расползались по распадку, занимая позиции. Доложились, замерли. Как только скрылось солнце, когда глаза начали различать только бесцветные силуэты, Корней со своей тройкой рванули через дорогу и оседлали обочину над канавой. Начали работать – четко и слаженно, без единого лишнего движения, ловко и без усилий. Усадили увесистые «банки». Наконец тройка вернулась в два прыжка. Корней остался. Зашарил руками вокруг себя, потом махнул: показалось. Вдруг оглянулся, показалось, что даже сейчас, в полночной тьме, загорелись белки глаз и утонули в голубой поволоке. Задорно. Он кивнул и склонился над миной. Лишь торчат лохматые космы и острые напряженные плечи. Секунды, вслед – минута…
Банг!.. Лопнул со звоном черно-оранжевый пузырь. Надежда подкидывала строчкой «все хорошо, все хорошо, все хорошо», но опыт знал: пиздец. Это слово грохотало с каждым тактом обезумевшего сердца. Белое лицо Марвела и багровое рыло Михалыча. Шурик сжимает челюсти – сейчас треснут. Три силуэта стрелой вздымаются над обочиной, чтобы ринуться под опадающий пыльный гриб. И трубный рев Шурика:
– Стоять! Стоять, блядь! Вторая на задержке! Лежать!
Упали. Михалыч включил часы, через пять минут кивнул:
– Внимание.
Жахнуло. Глухо, сквозь вату. Михалыч встал и, не оглядываясь, приказал стальным голосом:
– Марвел, Прибор – пошли.
– Я иду, – известил Антип.
– И Антип, – согласился Михалыч. – За мной. Остальные на месте. В эфир – ни звука!
Они стояли полукругом над обезглавленным телом. Спина бугром, грязный силуэт боевой рубахи, рука вывернута – комок плоти, упакованный в форму. Кровь черно-бурая, перемешанная с пылью и тротилом. Головы нет. Антип шагнул налево и коснулся мыском ботинка чего-то похожего на валун.
– Здесь. – Антип присел на корточки, перевернул голову лицом к себе. – Улыбается Корней.
Михалыч лишь продолжил изучать окружающее пространство. Рука-культя в кармане, в другой фонарик.
– Пиздец. – Шура, запрокинув лицо, втянул в сморщенные легкие весь атмосферный столб. На выдохе горько подчеркнул: – А ведь не уехали еще.
– Не уехали, – согласился Михалыч. Культяпка вылезла из кармана и похлопала Марвела по плечу. – Да, Паша. Да-а.
Протяжное «а-а» заструилась над поникшими головами бесконечным многоточием. Михалыч умел ловко расставлять многозначительные акценты.
Черный силуэт – дрожащее пятно в низком чернильном небе. Мерцают лопасти. Длинная струя огненного пунктира обильно поливает землю. Через три-четыре секунды до них докатывается рык оружия. Р-р-р-р-р-р. Рывок из-под земной пелены камушков и мусора к брошенному пикапу союзников. Чернеют ломы стволов ЗУ8. Пустые ложементы. Распахнутые двери. Михалыч, несмотря на возраст и шарообразную фигуру, успевает первым. Падает седалищем на кресло наводчика.
– Сейчас, пацаны, сейчас. – Пробует маховики наводки. Прибор проверил бэка.
– Полная.
Лязгает крышка короба. Шура уже в соседнем кресле, вцепился в вертикальную наводку. Небо снова опрокинуло ленту огня. В контуженой башке лопается колокол, но прицел гонится за дрожащей темнотой. Снова огненный шквал, лава отражается от земли и рассыпается по небу расплавленными каплями металла. Потрескавшиеся губы упрямо двигаются.
– Сейчас, сейчас. – Ладонь упрямо гладит ручку горизонтальной наводки. Право. Право. – Прибор, выше. Не тупи, бля!
Стволы прыгнули вверх, перекрестие едва нагнало проклятое марево, и стопа воткнулась в пол. Р-р-р… Р-р-р… Р-р-р… Гильзы засыпали кузов. Малиновая очередь, разрезав небо дугой, нашарила колыхавшуюся тень и рассыпалась брызгами.
– Бля! – заорали они в унисон. – Что за…
– Чугунный мост! – Прибор сорвал голос. Рокот начал расти, пелена пропеллера развернулась в сторону пикапа, и «Апач» заложил вираж.
– С-сука. – Прибор, ломая локти и колени, меняет короба. Руки сбиты, если бы не перчатки, хана пальцам. Мат, грохот тяжелой ленты. Крышка лязгает, как гильотина.
– Живее, нах. Не тормози!
– Готов.
Михалыч, не дожидаясь второго номера, крутит маховик. Сухой шелест винта, кислый пот, стиснутые до боли зубы. Прибор зычно вопит в ухо.
– Ближе, ближе!
Михалыч глух. Нога жмет педаль до судороги, отдача проваливает пикап на рессорах. Раз, второй, третий. Он бьет и бьет по педали с обреченным упорством. Клацают, крошатся зубы. Слепые глаза. Раскалываются гранитные камни в голове. И вдруг смертельная тень спрыгивает из паутины прицела, роняешь сердце глубоко под горящую землю, рука все еще крутит горизонтальную наводку, разгоняя бесполезную гонку стволов: не успеваешь, теряешь – осознаешь, что проиграл, но упертое тело давит педаль и крутит ручку. Очередь за очередью в холостое небо. Из горла вырывается тоскливый вопль загнанного зверя.
– А-а-а!
Гильзы в последний раз застучали по гофрированному железу. Звон – звон – звон. Крик лопастей. Чернота, битая на осколки. Бег, бег. Огненный воздух в разорванных легких. Рука Прибора на его лямке РПС. Рывок – Михалыч вяло шевелит ногами.
– Шура, блядь, что…
Перекошенное лицо Прибора, злой рот, дикие глаза навыкат. Вопит что-то через вату. Не понять.
– Шевелись, старый. …нах… …зда.
Михалыч послушно припадает с ноги на ногу, ломаются колени.
– Что? Что?
Шура рвет его что есть сил за собой, ноги отрываются от земли. Михалыч, чтобы не упасть, валится вперед, перебирая непослушными ногами.
– Всем …зда! – Стробоскопом мелькает ночь, вслед через секунды длинное-предлинное р-р-р-р-р-р. Далеко. Очень далеко. Глухой топот чужого винта. Они спотыкаются о кочку и валятся слаженно через упругий камыш в стоячую завонявшуюся воду. – Все…
Роджер оседлал стул, в руке – стеклянная кружка. Потягивая горяченный кофе, он тягуче размышлял:
– У меня три «мужика» есть. Два в Чечне. Десять лет. Прапором. Один тут, – он потряс левой кистью, обезображенной шрамами. Переломанные лучевые кости делали ее похожей на куриную лапку. – Заслуженно!
Коля шумно втянул воздух, охлаждая обожженный язык, и логично подвел черту:
– И четвертого возьму. Здесь! – Он допил остатки, запрокинув голову и двигая кадыком. Сбросил несуществующие капли на песок. Потянулся. – Так что, братцы, не обессудьте – работать будем много. Рисковать часто.
Братцы стояли вкруг, третий взвод, сборная солянка. Чумазые, раздетые по пояс, разного возраста и племени. Разразившаяся давеча пыльная буря разнесла палатки и вместо подготовки к завтрашнему выходу заставила поработать кайлом да лопатой. У многих – сдвинутые на лоб тактические очки, лица припорошены рыжей марсианской пылью. Руки и плечи в татуировках. У кого руническая вязь, где скандинавские руны, кресты и прочее, прочее. Как шутил Комбат, проще будет жмуров опознавать и пазлы из рук-ног складывать. И тут Роджер поставил жирную точку:
– Я научу вас, как надо умирать.
Лица вытянулись. У первоходов – побелели. Маленький Кот громко выдохнул:
– Пиздец!
Мат разбился о молчание и был подхвачен скользким ветром. Между взводником и людьми повисла неловкая пауза. Быстро темнело. Роджер всматривался в темные силуэты, будто вырезанные из бархатной бумаги. Он закинул руки за голову, скрестив пальцы. Откинулся на спинку стула. Ножки опасно провалились, и трон пошатнулся. Баран Марат, прикупленный к двадцать третьему февраля, жалобно заблеял из загона.
– Готовность в три, – приказал Роджер.
– Братва, давайте жрать, – вклинился Мазут.
* * *
Четыре утра. Взвод растянулся в длинную рваную цепь. Усталые тени, обвешанные лентами к АГС9 и ДШК10. Станины, короба, огромные рейдовые рюкзаки. Контрастно несоответствие: современные «плитники», каски, буржуйская обувь, боевые пендосские штаны, рубахи. А в руках дедушка Дегтярев, «мосинки», автоматы от Северной Кореи, которые злой язык окрестил «Samsung с вайфаем». Справа, километрах в двух, солидно жарит «зушка», надрывно колотит автоматная стрельба. Наступает «четверка» и разведка. Третьему взводу задача стояла скорее вспомогательная – занять высоту на фланге, закрепиться, в случае необходимости поддержать штурм. Шли без сопротивления. Первое напряжение сменилось апатией груженых ослов. Подошвы мерно взбивали пыль. Роджер налегке носился вдоль колонны, нервничал, подстегивал взвод матом. Народ, стиснув зубы, терпел да матерился в нос.
Ухнул танк, движение не прекратилось, лишь втянуты головы в плечи. Кое-кто из первоходов присел на ватных коленях, да тут же и подскочил под насмешливыми взглядами соратников. Интенсивность боя справа нарастала. Тем не менее после двухчасового перехода взвод благополучно добрался до высоты. Бегло осмотрели оставленные духами позиции. Кругом тряпки, одеяла, цинки из-под патронов, гильзы от «дошки». Самодельная станина от крупняка покосилась, ниже по склону, с вражеской стороны, торчит оперение кассетной бомбы. Пара лужиц свернувшейся почерневшей крови под перепаханным бруствером. И все. Никого.
– Крепимся! – скомандовал Роджер. Саперы не спеша обследовали насыпь, окопы закидали толовыми шашками. То тут, то там крепко, звонко шарахнуло. Деловито вытянули остатки «гирлянд». Оголившуюся по центру «сковороду» трогать не стали – от греха подальше. Народ неторопливо рассредоточился по позициям, избегая духовского шмотья. Минуя хозяйские окопчики. Рюкзаки покидали кто где. Расчет АГС обкладывал станину мешками с песком. Роджер улегся на пузо, изучая долину, изрезанную пересохшими ручьями. По фронту в каких-то двух километрах заслоняет горизонт горный массив. Хребет прочерчивает белая полоска насыпного отвала. Укрепления тянутся по всей его длине, с редкими разрывами. Правее высотки, занятой взводом, резкий спад, обрыв. Обрезанная лезвием склона деревня, из-за которой был весь сыр-бор, стыдливо выглядывает кубиками убогих домишек. Ни грамма зелени – песок, камень, перекаленная глина. Ни людей, ни машин. Ветер доносит сквозь завесу канонады лоскуты рычания танкового движка. Пятьдесятпятка11. Духи их использовали повсеместно, насыщая адским апгрейдом из железа и бетона.
Прошло часа два. Здесь ничего не происходило. У соседей, напротив, события били ключом. Боевой канал разрывался. Шли постоянные доклады о злополучном танке и «зушке». Отряды залегли. Птурщики попытались броню сжечь, благо та нагло гарцевала между домиками, но из пятнадцати полученных с союзных складов ракет тринадцать не сошли. Спасибо братскому народу. Наступление завязло. Армия на помощь не спешила. Эфир наполнился досадой. Тогда родился гениальный план. Ведь цель оправдывает средства. Красная дорожка в ноги и серебряная звезда на грудь. Роджер созрел. Бинокль отодвинулся от глаз, Роджер сдвинул каску на затылок и торжественно изрек:
– «Четверке» надо помочь.
О добровольцах не спросили: Сага, Кот и Бром с ПТУРом12, Мазут с «дегтярем» и пятерка стрелков. Собрались, проклиная командирские амбиции. Наскоро заточили по сухпаю на двоих и, взвалив поклажу, двинулись навстречу бою. Солнце надежно вцепилось в зенит. Начало заметно припекать. На двадцатой минуте перехода мрачное бормотание затихло, только громыхал голос Мазута.
– Дракон – тот же петух, только в чехуе! – донеслось с головы колонны. – А твой позывной как, боец?
Седой мужик сухо после паузы процедил:
– Дракон.
Мазут опешил, да и отмахнулся:
– Не знал! Извини.
О проекте
О подписке