Глава 2

Зимнее солнышко совсем не грело и не радовало вечно унылого пана Бржетислава, который находился рядом с княжичем Безпримом. Они вместе сидели у очага и похлёбывали хмельной мёд. Безприм при этом был уже в состоянии, довольно-таки близком к беспамятству.

– Княжич, – писклявым и недовольным голосом обратился к сыну Болеслава пан Бржетислав, – мир создан несправедливым и ты рад этому. Вот ты в моём доме сидишь и пьёшь мёд, а думал ли ты, как сильно болит моя душа от несправедливости? Думаю, мне стоит прекратить нашу с тобой дружбу, так как она построена на неправде.

Бржетислав некоторое время помолчал, давая собеседнику понять его мысль. Княжич Безприм смотрел на друга затуманенным хмелем взглядом, пытаясь понять, что ему надо.

– Выпьем, княжич, за несправедливость, окружающую нас, и за тебя. Мне никогда ничего от тебя не было нужно. Не просил я от тебя ни серебра, ни земель. Не хочу. Знаешь, что для меня честь дороже всего на свете, и поэтому сам не одариваешь. Словно не друг я тебе ближний. За это пью чару.

Пан Бржетислав стал медленно пить из своего кубка, поглядывая на Безприма.

На самом деле всем, что у него было, Бржетислав был обязан княжичу. Тот сделал ему немало подарков. Подарил Безприм своему другу и земли, чем в своё время вызвал гнев у родителя, но Бржетиславу хотелось больше и больше.

– Мой друг, – произнёс Безприм, – на моем пальце сияет вот это кольцо. Знаешь, когда-то его носил мой прадед князь Земомысл. Теперь носи его ты и знай, что для меня твоя дружба не пустой звук. Ты один остался со мной в дни, когда все отвернулись от меня.

Бржетислав взял из рук княжича перстень и придирчиво осмотрел его, а после вернул назад.

– К чему мне он? Он сделан из серебра, а не из золота. За такой много на торгу не дадут. Я – человек, как ты знаешь, обиженный судьбой. Мне нужно чем-то обеспечить себе крышу над головой в дни, когда я состарюсь. Возьми обратно своё колечко. Какая разница, кто его носил до тебя.

– Нет, мой друг, коли я подарил, то носи теперь его ты или продай его на торгу – воля твоя.

– Ладно, – с тяжёлым вздохом сказал пан Бржетислав, убирая колечко за пазуху, – но разве это достойная плата за те обиды, которые мне нанесены? Нет. Давай выпьем, княжич, за те невзгоды, что обрушились на мою судьбу. За те страдания, которые приносит мне каждый день. Кто я? Обо мне не споют в песнях, и монахи не напишут обо мне в своих книгах. Я – пустое, и ничего не залечит мою душу.

При этих словах на лице Бржетислава появилась скупая слеза, которую он небрежно смахнул с лица рукавом, едва поставил пустой кубок.

– Друг, я изменю судьбу, – сказал княжич Безприм, – наши имена впишут в историю, о нас сложат песни. Пью за нашу дружбу.

Безприм опустошил свой кубок. Голова у него закружилась, и он повалился на пол. Бржетислав тут же подбежал к нему и помог растянуться, а затем посмотрел на своего дружка с нескрываемым презрением. Пан тяжело вздохнул и снял с пояса княжича Безприма мешочек с серебром.

Бржетислав поступал так всегда. Дожидался, пока княжич упьётся до беспамятства, и обворовывал его. Несколько раз Бржетислав попадался на этом, но находчиво отвечал, что взял серебро княжича, чтобы тот, будучи в беспамятстве, не растерял его.

Велико было удивление Бржетислава, когда в комнату, где на полу валялся пьяный княжич, вбежал челядин.

– Пан Бржетислав, – поклонившись, проговорил челядин, – там у ворот двора стоят четверо всадников. Их прислал князь Болеслав. Говорят, что ежели я им не отопру, то они сломают ворота.

– И ты отпер?

– Нет.

– Глупый сын бродячей собаки и общипанного гуся! Беги и отпирай ворота! И не забудь пониже наклонить свою пустую голову! Ежели это люди князя, то они и впрямь сломают ворота. Беги!

Через некоторое время в комнату вошли несколько мечников вместе с паном Хостишко. Едва дверь в комнату открылась, пан Бржетислав стал делать тщетные попытки поднять княжича Безприма.

– О славные воины, – срываясь на плач, произнёс Бржетислав, – помогите мне поднять ясна сокола нашего княжича Безприма! Неумерен он в вине – вот и упал на землю, упившись вусмерть. Я пытаюсь дотащить его до постели, чтобы люди не видели этого стыда.

Пан Хостишко посмотрел на Бржетислава с ненавистью. Старый пан понимал, что эта пиявка, пан Бржетислав, больше других губит княжича Безприма.

– Отойди от него, собака, – сказал пан Хостишко и, подойдя к княжичу, тяжело вздохнул, – иди ведро воды неси!

Пан Бржетислав сначала сделал выражение лица, будто его сильно оскорбили и он готов хоть сейчас топтать снежок, чтобы кровью смыть обиду, но он не будет делать этого лишь из уважения к возрасту Хостишко.

– Ты что, не слышал, пёс помойный? – повторил пан Хостишко. – Неси воды, а не то я тебе выбью глаз. Навек запомнишь, как скалиться.

Бржетиславу хватило одного взгляда Хостишко, чтобы весь благородный гнев его исчез. Пан учтиво поклонился ближнику Болеслава и убежал из комнаты.

Через некоторое время Бржетислав воротился, неся в каждой руке по ведру воды, и поставил их перед паном Хостишко, не забыв при этом вновь учтиво поклониться.

– Пошёл вон.

Бржетислав ещё раз поклонился пану Хостишко и быстро покинул комнату.

– Ммммм, – промычал княжич Безприм после того, как пан Хостишко вылил на него ведро воды.

– Вставай давай, княжич. Отец тебя хочет видеть.

– Ааа, так скажи ему, что я завтра…, – княжич Безприм вновь закрыл глаза и готов был уже провалиться в пьяный сон, но Хостишко был немилосерден.

– Вставай, княжич, на свежем воздухе хмель весь повыйдет. Душно тут у вас и смрад стоит.

После второго ведра хмельной сон улетучился. Безприм пусть и с помощью, но смог подняться на ноги. Правда, стоять княжич не мог. Уже через несколько мгновений он скрючился, изрыгая на пол всё, что было у него в животе.

Хостишко смотрел на это с улыбкой. Когда княжич Безприм поднял на него свой взгляд, то пан и вовсе рассмеялся.

– У тебя глаза красные, словно ты плачешь, как девчонка, которую братик дёргает за косички. Вставай давай. Подними свой взгляд. Ты ведь воин. Тебя растили как воина.

– Отцу я не нужен…

– Перестань ныть, – отрезал пан Хостишко, – вставай и иди за мной. Отец хочет тебя видеть.

***

Переговорить со старшим сыном князь Болеслав решил в зале, где он собирался с советниками. Когда он увидел Безприма, то поморщился. Болеслав уловил запах хмеля и блевотины. Глядя на то, как его сын еле стоит на ногах, придерживаясь за стол, чтобы не упасть, князь пришёл в бешенство.

– Ты позор моего рода! Слышишь? Ты позор и недостоин носить имя Пяст! Ты пьяница и ни на что не годен. Ты мне не сын!

– Отец, – пробормотал Безприм, намереваясь сказать что-то в своё оправдание, но князь Болеслав не дал ему это сделать.

– Молчи! Ты знаешь, почему я тебя не изгнал? Потому что тебя, глупого пьяницу, захотят использовать против меня. Я бы повесил тебя на суку, но все, проходя и плюя в твою сторону, будут считать, что это висит не Безприм, пьяница и позорник, а сын князя Болеслава из рода Пястов. Вот почему ты до сих пор жив.

– Отец, дядя Владивой тоже упивался до беспамятства, – промычал княжич Безприм, едва не падая на пол.

Болеслав, тяжело дыша, зашагал к сыну. Большое брюхо не давало ему идти быстро. Оказавшись рядом с сыном, он плюнул ему в лицо.

– Ну давай, пьяное отродье! Ты ведь сравнил себя с моим братом Владивоем. Знаешь, что он сделал бы, если бы я плюнул ему в лицо? Давай! Ты даже руку поднять не можешь.

Болеслав с силой толкнул Безприма. Тот повалился на пол и на карачках стал отползать от отца.

– Ты не будешь править ни в одном даже самом захолустном городке! Ты вообще не будешь править, мерзкий и трусливый выродок. Твоя покойная мать горит сейчас в аду из-за того, что произвела на свет такое ничтожество. Ты заплатишь за её страдания. Всё, ты будешь монахом. Я давно хотел так поступить. Ты не только не будешь пить вина, ты даже не сможешь есть всласть! Встань, позор моего рода. Мой отец Мечеслав с неба шлёт мне проклятия за то, что я не придушил тебя в младенчестве.

Болеслав плюхнулся на скамью. Затрещав под весом князя, она сломалась, и он упал на пол. В зал совета тотчас вбежали два ратника и поспешили к Болеславу. Князь пытался сам подняться на ноги.

– Пошли прочь! Я сам встану и высеку того, кто делал эту скамью. У него кривые руки. Если бы я так же правил государством, как он делает скамьи, то меня звали бы Болеслав Криворучка.

Болеслав с огромным трудом поднялся на ноги. Вытерев рукавом с лица пот, он подошёл к зажавшемуся в угле княжичу Безприму и с силой пнул его.

– Вот тебе, отродье, вот! Не смей просить пощады, мерзкий выродок!

Пинки были несильными. Что ни говори, но не мог Болеслав уже пнуть так, как в молодые годы. Чревоугодие забрало у него прежнюю силу. Выместив злобу, князь вернулся к столу и опустился на своё место, опасаясь сесть на скамью, которую делали не для него.

– Встань и иди сюда, – тяжело дыша, проговорил Болеслав.

Безприм поднялся на ноги. Шатаясь, он подошёл к отцу и хотел сесть на скамью, но Болеслав показал ему кулак.

– Стой, пьяное животное. Я позвал тебя, чтобы доверить тебе государственное дело. Ты поедешь в Киев и предложишь выкуп за сестру Владиславу. Понял? Чтобы завтра я тебя больше не видел в Гнёзно. И ещё, Безприм. Отныне ты будешь в услужении у своего дяди Ламберта. Ты примешь монашеские обеты, отречёшься от всего земного, а после станешь епископом. Это лучшее, чего ты заслуживаешь.

– Отец, но ведь я твой старший сын!

– Ты? Ты животное, которое носит имя моего рода. Когда-то ты был моим сыном, но не теперь. Когда ты родился, я ратался с язычниками в Поморье. Я до сих пор помню, как вытирал свой клинок, вот этот вот, – сказал Болеслав, указав на меч, висевший у него на поясе, – когда прискакал всадник и сказал, что родился ты. Пан Хостишко тогда советовал назвать тебя Мечеславом, как твоего деда. Но я сказал – его будут звать Безприм, так как он станет славным воином. Беспримерным. Никто не сможет сравняться с ним во славе. Иди вон, животное. Проспись и не забудь предстать перед епископом Ламбертом. А не то я тебя отправлю в Рим или в Константинополь и попрошу, чтобы тебя лишили мужского естества и заточили в каком-нибудь дальнем монастыре, чтобы ты оттуда не выбрался.

Болеслав плюнул на пол. Засунув руку в карман, он достал оттуда пирожок и, откусив сразу половину, принялся жевать. Болеслав сам не знал, как этот пирожок оказался у него в кармане, ведь сегодня он твёрдо решил обойтись без обеда. Пока с утреней трапезы прошло меньше часа, а голод уже подкрался.

Жуя пирожок, Болеслав успокаивался. Гнев и обида на сына, не оправдавшего его ожидания, исчезали и сменялись нестерпимым желанием поесть.

***

Ближе к вечеру княжич Безприм встретился с паном Бржетиславом и за кубком мёда поведал тому, как с ним несправедлива жизнь. Пан Бржетислав, разрумяненный хмельным мёдом, кивал головой и сжимал кулаки.

– А когда этот мерзкий старик вошёл в мой дом, – рассказывал Бржетислав, отхлёбывая из кубка, – я поначалу и подумать не мог, что у него крамольные мысли. Я впустил его. Уважил. Он попросил напиться, и я ему подал целых два ведра, а он возьми их и вылей на тебя. Я бросился на него, но четверо молодчиков, что пришли с этим стариком, вступили со мной в бой. Я бил их, но они одолели меня.

Пан Бржетислав опустошил кубок, утёр губы, а затем с видом бывалого воина произнёс:

– Хитростью, конечно, одолели. Сзади один подкрался и огрел дубиной. Вот, шишка на затылке тому доказательство. Я упал на пол в своём доме и потерял сознание. Наполни мой кубок, княжич. Я не прошу за свою службу ничего. Просто выпей за меня.

– Ты мой истинный друг, Бржетислав, – растроганно проговорил Безприм, – поэтому тебе я откроюсь. Позор мне! Отец хочет, чтобы я принял монашеские обеты, а ещё посылает меня в Киев, чтобы выкупить сестру.

– Я понимаю несправедливость, княжич, не ты один от неё страдаешь. Ехать в Киев, словно ты чернец, и на коленях вымаливать у князя Святополка, чтобы он выпустил из темницы свою жену. Такой доле не позавидуешь.

– В Киеве сидит не Святополк, а Ярослав. Он держит в плену мою сестру, – поправил княжич Безприм.

– А не в этом суть. Главное то, что тебя посылают валяться на коленях, в то время как твой братик Мечеслав возглавляет войско. Вот о чём подумай. Эта несправедливость терзает мне душу.

– Эх, горько мне с тобой прощаться, пан Бржетислав, но ежели я сегодня не приду на двор епископа, то быть беде. Князь, мой отец, может и тебя покарать.

Пан Бржетислав нахмурился и, тяжело вздохнув, направился к выходу, как бы намекая, что княжичу стоит покинуть его жилище, дабы не подвергать его опасности.

– Ступай, княжич. Не за свою шкуру боюсь я, а за твою. Меня пусть жгут – всё ради тебя претерплю, но ведь и тебя может по случайности немилость коснуться. Иди на двор епископа, твоего дяди, как и велел князь. А завтра поутру я вместе с тобой в Киев поеду. Ты знаешь, я тебя ни о чём никогда не прошу. Но в этот раз я изменю своему правилу. Поскольку я поеду с тобой на Русь, я уже решил это, то мне нужно серебро. Немало. Сам пойми, у меня и коня-то достойного нет. Того, что ты мне дарил, пришлось заколоть, так как он ногу подвернул, – соврал Бржетислав, который продал коня на следующий день после того, как получил в дар.

– Не печаль это, пан. Я так рад, что будешь со мной! Дай я с тобой прощусь.

Княжич в обе щёки расцеловал Бржетислава.

– Ну ступай, мой друг, ступай.

Когда княжич вышел, пан Бржетислав вздохнул с облегчением. Он решил ехать с княжичем, опасаясь, что по возвращении Безприм может раздружиться с ним. Это совсем не входило в планы Бржетислава, который набивал свои карманы как подарками, так и просто воровством. Иногда пан представлял, что однажды княжич займёт место отца и тогда он разбогатеет и непременно расправится со всеми своими врагами. Бржетислав представлял, как он будет править государством честно и благоразумно, в то время как истинный правитель будет лежать в луже мочи и блевотины. Потом, конечно, народ, полюбив славного пана Бржетислава, наречёт его князем, как в своё время нарёк князем Пяста, прогнав князя Попела, которого впоследствии, если верить преданию, съели мыши.

Он станет родоначальником новой династии. Но для этого надо сначала не потерять дружбу Безприма.

***

Вечерняя трапеза у епископа Ламберта была скудной. Княжич Безприм смотрел на постные блюда, которые совсем не вызывали у него аппетита, и морщился. Есть такую пищу Безприм посчитал ниже своего достоинства. Княжич нередко обсуждал со своим другом Бржетиславом, как едят князья Церкви. Вместе они часами высмеивали их лицемерие. Говорили, что на людях они и рыбу в рот не положат, а едва остаются без посторонних взоров, как набивают животы похлеще князя Болеслава.

– Дядя, а разве сейчас кто-нибудь видит, что ты ешь? Для чего питаться, словно ты бедняк?

Епископ Ламберт не спеша проглотил остатки пищи и запил водой. Лишь после этого он ответил племяннику.

– Безприм, так ведь Господь видит каждый наш шаг.

– Каждый шаг? – проговорил Безприм, наливая себе вина в кубок и делая глоток. Попробовав напиток, княжич поморщился и поставил кубок на стол. Это было не разбавленное вино, а подкрашенная вода.

– И когда я должен буду принести обеты?

– Когда будешь готов, Безприм.

– А если я никогда не буду готов? Я не хочу служить Господу монахом. Мне нравиться пить вино, любоваться женщинами и…

– Значит, ты не принесёшь эти обеты, – сказал Ламберт, отодвигая от себя пищу, – Безприм, ты младше меня на пятнадцать лет и я не хочу говорить с тобой, словно ты мой сын, но я был на твоём месте. Мой отец, твой дед, хотел, чтобы я выбрал служение Богу, и я сделал это. Правильно ли я поступил? Не знаю, но я должен служить Господу и быть примером другим.

Безприм посмотрел на дядю с интересом. Епископ Ламберт был не похож на отца. Он был каким-то очень медленным. Казалось, епископ обдумывает каждое слово, прежде чем сказать его.

– Мой отец хочет унизить меня. Знаешь, что он удумал? Он отправляет меня ползать в ногах у князя Ярослава, выпрашивая отпустить сестру. Для этого ты, дядя, подошёл бы куда лучше. Отец любит Мечеслава, радуется каждой его победе, хотя это просто везение. Раньше таких людей называли любимцами богов.

– Это я попросил твоего отца отправить тебя в Киев.

– А, ну спаси тебя Господь, дядя. Ты, верно, спишь и видишь меня одетым в черные одежды! Мне не любо это. В душе я воин, но мне нет удачи. Нет! От этого я страдаю.

– Если нет удачи, добивайся успеха. Вот представь, завтра твой отец умирает. Кто станет его наследником? Сначала его земли поделят между всеми его сыновьями. Так происходит всегда. Я расскажу тебе, как это было после смерти твоего деда, хотя ты и так это знаешь. Твой отец за несколько лет с лисьей хитростью прогнал всех своих братьев и стал единовластным правителем. Нет, он не одолел их всех в битвах – он перехитрил их.

Ламберт взглянул на Безприма и увидел, что тот слушает его с интересом.

– Знаешь, на кого ты похож? На моего брата Мечеслава. Его звали Мечеслав Молодой, – задумчиво произнёс епископ Ламберт. – У вас одно лицо. После смерти старого князя Мечеслава все думали, что земли объединит именно мой брат Мечеслав Молодой. Он был храбрым воином, его любил мой отец. Но в первую же неделю после его смерти Мечеслав Молодой покинул свои земли, так как опасался, что на него нападут соседи, бывшие в сговоре с твоим отцом. Не помогла и Dagome iudex, грамота, составленная отцом перед смертью. Старый князь Мечеслав опасался, что твой отец прогонит своих братьев, и передал свои земли в ленное владение папе Римскому. Может, он хотел стать королём и избежать раздела земель. Мечеслав Молодой был воином не хуже твоего отца, и ежели они сошлись бы в поединке, ещё неизвестно, кто стал бы правителем полян. Да и рать у Мечеслава была больше, чем у твоего родителя. Мечеслав Молодой вскорости почил, оставленный своими людьми. Одни говорят, что он бросился на свой меч, а другие говорят, что его убили подосланные твоим отцом люди. Та же судьба ждала бы и меня, не будь я монахом.

– Я не хочу быть монахом.

– Так стань хитрецом. Езжай в Киев, познакомься с Ярославом, договорись с ним. Верни супругу Святополку. Настанет день, и ты будешь впереди своих братьев. Мой отец тоже не любил меня – в этом наши судьбы похожи. Поверь мне, меч и победы не делают князя князем, как и любовь или нелюбовь родителя. Сильный духом берет своё и в каждом поражении видит победу.

Безприм пододвинул к себе тарелку постной пищи и начал есть. Слова обычно молчаливого дяди произвели на него впечатление. Может, и прав епископ – далеко не всегда меч делает правителя удачным. Впрочем, отсутствие за столом хмельного сильно вредило Безприму. Как было бы здорово, сев возле очага и потягивая медок или вино, вести долгую беседу с дядей, к которому княжич уже проникся симпатией.

Пан Бржетислав точно подружился бы с епископом Ламбертом, подумал сразу Безприм. Настанет время, и я их познакомлю.

– Дядя, а ты не будешь вынуждать меня принять монашеские обеты?

– Нет, не буду. Ежели сам решишь, то принимай, но неволить в таком нельзя.