Опять любовь?

Прошло два года работы в техникуме, и вдруг – она, Светлана. Бывает же такое…

– Привет!? Что ты здесь делаешь? – более нелепого вопроса не нашлось.

– Работаю. В медпункте. Уже две недели. А ты?

– С ума сойти… Где мы с тобой последний раз виделись? В Одессе? В Новосибирске?.. – видно, мне суждено при каждой встрече с ней выглядеть немного глуповато. – А солнечное затмение ты помнишь?

– Ну, как же можно это забыть… В трамвае. Тогда у тебя не было мотоцикла. Прости, – сказала она, слегка улыбнувшись, – у меня пациенты.

«Вот так встреча, – думал я, слезая с этого, будь он неладен, мотоцикла. – Расскажешь кому-нибудь, не поверит. Неужели где-то там, в высших сферах, всё запрограммировано, записано на магнитных или каких-то других дорожках. Это ведь какой объём памяти нужно иметь, чтобы всё это учесть… Впрочем, к чёрту эту память, тут со своей не управиться. Почему-то раскручивается во временной последовательности по спирали и скачками… Совсем некстати… К занятиям нужно готовиться, писать конспекты, так требует директор Саенко. Пару раз провёл лекции экспромтом, по памяти, студенты в восторге, а директор – наоборот. Нет, говорит, контроля, а социализм, этот хренов, это учёт! Конечно, Саенко слово «хренов» не применяет. Тем более как эпитет. Он во всех отношениях правильный. Иначе не был бы директором много лет… К тому же Светлана… Ведь бывает же такое, похорошела… Куда-то пропала девичья наивность, появилась строгость в облике и фигуре, и ей это идёт… Рядом с ней студентки – 17, 18, 19, как недозрелая кукуруза молочно-восковой спелости. Термин правильный, но колхозный… Кто-то сказал, что пора готовиться в колхоз. Опять он, родненький…» – весь этот сумбур в разных вариациях крутился в голове.

«И почему-то ушла, как чужая. Наверное, появился друг, – неожиданно промелькнуло и всего передёрнуло. – А почему не пойти прямо сейчас в этот медпункт, смерить температуру, давление и попросить таблетки от любви?»

Конечно, не пошёл. Начал прислушиваться к разговорам в преподавательской. Так вот кто такая Светлана… Вот, оказывается, о ком все мужчины судачат… Говорят, что строгая, но всё время улыбается.

Следующая встреча была уже неслучайной.

– Как ты оказалась здесь?

– Кто-то подсказал, потом кто-то позвонил. В общем, банальная история…

– Ты знала, что я тут работаю?

– А ты как думаешь? – ответила она вопросом на вопрос, а затем добавила: – Об этом весь город знает.

– А где ты раньше работала? Ведь тебя направили в колхоз.

– Да, было, потом два года бегала по району участковым врачом. Появилась возможность… трудно было отказаться. И платят не меньше…

– Может, пойдём куда-нибудь, посидим?

– Нет, не стоит. Кто-нибудь увидит, а мне бы не хотелось… Такая короткая встреча, а сколько информации для размышлений? Получается, что последние годы она была рядом, но никак не проявилась. Знала, что я здесь работаю, и сознательно пошла… Тогда почему же боится, что кто-то увидит?.. К тому же «платят не меньше»… Откуда такой интерес к деньгам? Не связан ли он со скептическим взглядом на мотоцикл? А может быть, всё это мне показалось? Тогда, почему такая отчуждённость? А может быть, это не она? – просто её двойник. Как бы она, и не она. Ведь бывает же, когда в одном человеке уживается две или три личности? Ладно, – подумал, – от судьбы не убежишь. После колхоза станет ясно.

Колхоз, конечно, прояснил многое, но не всё. Его главным событием было то, как мы с Толиком резали корову.

А дело было так. Послали нас с Толиком в колхоз. По-настоящему послали. Не так, как обычно посылают людей… Например, пошли бы вы… Или по-украински – на чи. Нет, об этом я уже говорил. Вообще-то, я мог и не поехать, была нагрузка у вечерников. Но, когда начали разбираться, что можно пропустить, а что можно догнать, два слова были в состоянии подтолкнуть чашу весов, чувствительных к этим нематериальным субстанциям. К тому же в предыдущий раз как-то увильнул, а это не всем нравится. Теперь нужно только организовать, чтобы направили нас в одну или, по крайней мере, в соседнюю деревню. В таких вещах рассчитывать на случай нельзя. Само ничего не делается. И выполнить это было не сложно, так как я уже знал, куда её записали…

На этот раз мы занимались свёклой и арбузами. Мы – это две группы студентов, человек по тридцать, и два преподавателя. Я и Анатолий. Наверное, будет правильно, если я скажу кратко о нём, а если останется время, то и о свёкле с арбузами. Преподаватель физкультуры. Крепыш. Единственным его недостатком было то, что просыпался он раньше петухов и бегал на речку. Немногословный и очень скромный человек. Он был молчалив до такой степени, что все взаимоотношения со студентами и начальством колхоза пытался переложить на мою бедную голову. Тем не менее Светлана ему понравилась, и он не скрывал этого от меня, коллеги и товарища. Иногда мне казалось, что он слишком часто затрагивал эту тему, каждый раз отмечая, что она хорошо улыбается. А поскольку он уже привык перепоручать мне различные переговоры, то однажды, немного смущаясь, спросил:

– Не можешь ли ты поговорить со Светланой?

– О чём?

– Ну, как тебе сказать? О том, о сём и что она мне нравится…

Я несколько растерялся, но всё-таки нашёлся и сказал:

– А ты попробуй сказать это сам, чего ты боишься? Со студентками ведь какой обходительный!

– Студентки это студентки, а здесь, мне кажется, всё иначе. Всё-таки сотрудница.

– Подумаешь, сотрудница. Обрати внимание, она всем улыбается. А женщина улыбается только тогда, когда хочет понравиться. – В то время у меня преобладали чувства ревности или что-то подобное. Во всяком случае, её стремление всем нравиться, почему-то коробило меня. – Понимаешь, мне неловко такое говорить… Ты же сам достаточно смелый, спортсмен. И вообще, если я начну говорить это, то могу забыться и признаюсь от своего имени…

Это была плохая шутка, потому что после этого эпизода Толя не просил меня ни о чём подобном.

Жили мы с ним в одной избе, у колхозницы, которая готовила для нас и убирала хату. Звали её Меланья, но мы называли её хозяйкой или хозяюшкой, в зависимости от обстоятельств. Вбегает однажды наша хозяйка в дом и зовёт нас во двор. И не просто так, а довольно энергично, чуть ли не за руку тянет. Оказалось, что во дворе, в огороде, лежит её корова. Такого я ещё не видел. Её живот был раздут до невероятных размеров, при этом сама она тяжело дышала. Вскоре приехал ветеринар. Объяснил, что пастух напился и не заметил, как стадо забрело на поле, с которого не увезли собранную нами свёклу. А коровы, они же жвачные. Вот и объелись все… Он попытался что-то сделать… Воткнул ей в живот какую-то трубочку, но из неё выделились лишь слабые пузырьки. Посмотрел на неё и, махнув рукой, произнёс:

– Ничого нэ можна зробыты, Меланья. Треба ризать! – сел на свой мотоцикл и уехал.

Хозяйка в слёзы, корова хрипит, а мы с Толей ходим вокруг и не знаем, что делать. Потеря единственной коровы в селе, это удар, который городскому жителю представить трудно. С чем его сравнить? С кражей домашнего скарба? Но у пострадавшего в городе имеется работа и возможность наверстать потерянное. А корова? Она ведь и кормит, и поит, и вообще… Ведь при раскулачивании в первую очередь забирали корову. Всё остальное природа делала сама…

Но предаваться эмоциям было некогда. В руках у хозяйки появилась секира (коса). Обычная коса, которой косят траву. Но без ручки. А на устах довольно колоритная фраза:

– Рижтэ, хлопцы, рижтэ, поки не сдохла. – Это означало просьбу зарезать это бедное животное и побыстрей, пока она ещё живая.

«Наверное, таким вот образом, хозяйке удастся уменьшить размер потери», – подумал я. Но как это сделать? Я лично, своими руками зарезал однажды курицу по просьбе соседки, но после этого долго не мог прийти в себя. А тут корова.

– Нет, я не могу, – говорю я и отдаю косу Толику.

Толик, тоже мне, спортсмен-профессионал. Постоял, посмотрел на косу и, приняв позу Д’Артаньяна, начал приноравливаться, куда следует ткнуть это колюще-режущее оружие. Сначала он прицелился в голову, но затем передумал и решил сделать выпад как тореадор… Потом он ещё долго ходил вокруг коровы и никак не мог решиться. Затем, опустив вниз это холодное оружие, произнёс:

– Пробачтэ, баба Меланья, нэ можу, – положил косу на землю у ног хозяйки.

Несколько раз наша хозяйка повторила:

– Нэ можетэ? А исты можетэ? – Что в свободном переводе означало: Так вот вы какие, городские. Сделать простую работу вы не можете. А есть, вы можете?

Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы не появился откуда-то мужичок в довольно замызганной телогрейке. Он попросил нас отойти от коровы, затем проверил, насколько коса пригодна для применения, и для порядка, слегка поточил её с помощью какого-то камня. Потом подозвал меня и приказал прижать коровью голову к земле, за рога, но так, чтобы её горло было направлено вверх. Толе достался хвост и всё остальное. Потом, поплевав на руки, скомандовал:

– Держать крепко! Поехали!

Когда он занёс серп, чтобы перерезать корове горло…

По закону современного жанра здесь следует сделать рекламную паузу. Но я не могу себе позволить это, уж очень напряжённым был момент, – начал пилить корове горло…

Видно, мужичек знал своё дело неплохо, так как не успели мы даже осознать происшедшее, а он, уже закончив эту, не очень приятную операцию, перешёл ко второму её этапу – разделке туши. Теперь же наша помощь нужна была во всех остальных действиях, и он, как командир небольшой команды, распоряжался что и как отрезать и куда положить… Когда же шкура бегавшего совсем недавно животного была обсыпана солью и свёрнута для дальнейшей обработки и возникло чувство причастности к чему-то новому, полезному, я вдруг заметил Светлану. Видно она уже давно наблюдала за нашей самодеятельностью, оставаясь в тени растущих поблизости деревьев. Я заметил, что в последнее время она научилась появляться неожиданно и порой очень некстати.

– Зря вы забили животное. Нужно было выпустить газы и сделать укол… Такое и с людьми бывает…

– Почему же ты не сказала это ветеринару?

– А чего ему говорить? Он, наверное, и шприц в руках не держал. Мальчишка. Мотоциклист.

– А почему не попыталась сама?.. Могла бы, в конце концов, мне объяснить, как это делать. Я, правда, тоже мотоциклист, но с такой работой, наверное, справился бы.

Наша беседа могла закончиться каким-то выводом, но подошёл Толик и нужно было начать улыбаться… Эти постоянные улыбки всем начинали мне уже действовать на нервы. Мне она тоже улыбалась, но всё реже и реже, часто просто по инерции. А как ещё объяснить то, что она с одинаковым усердием улыбалась и бабе Меланье, и нашему новому знакомому, мужичку, во время застолья, посвящённого столь нерадостному событию. Видно, это вошло в привычку, говорил я сам себе, – артистический талант – тоже талант.