Интермедия

Оля Синицына – странный ребенок. Нет, «странный» мягко сказано. Иногда она меня просто пугала. Я не никак не могла понять, что именно в ней меня так отторгает, но это что-то – до безобразия мерзкое, гадкое и гнилое.

Так иногда говорят про людей: человек с гнильцой. И я чувствовала эту гнильцу в Оле Синицыной, но никак не могла разглядеть в ней это более отчетливо. Ее темная тень постоянно маячила где-то поблизости, но вечно ускользала – я не могла за нее ухватиться.

И сегодня, кажется, у меня получилось это сделать.

Оля Синицына вынудила меня позаниматься с ней, повторить Рахманинова… в мой выходной! В день рождения дочери! И зачем я согласилась?! Но я знала… определенно знала, зачем согласилась на этот урок.

– Давай еще раз. С третьей цифры.

Она положила руки на белые клавиши и начала играть. Эта рапсодия на тему Паганини у меня уже в печенках сидит.

Что за ребенок?

Ей только четырнадцать, а она…

– Проклятье!

Заметив ошибку, Оля Синицына резко прервала игру. Ее тельце пошло волной. Детские губы выговорили беззвучное ругательство, и она начала заново.

– Все в порядке.

– Нет, не в порядке!

Она зло на меня взглянула.

Откуда это в ней?

Глядя на эти черные глаза в обрамлении смольных волос, я могу точно сказать, что с этим ребенком точно было не все в порядке.

Ее психическое состояние меня тревожило не на шутку.

– Я буду играть до тех пор, пока не получится! Я должна быть лучшей!

«Я должна быть лучшей» – отчего мне видится в этих словах второй подтекст?

Смотрю на часы – уже половина двенадцатого. В час я обещала мужу быть на нашем полигоне. А в два часа мы должны уже заехать за мамой и детьми, когда у них закончатся уроки в школе.

– Оля, у тебя прекрасно получается, правда.

– Нет! Вы сами знаете, что это не так!

– Оля…

Она ударяет по клавишам и разворачивается на стульчике ко мне.

– Пропустите меня на конкурс. Я должна там быть. Я, а не эта зануда Андреева! Настька Андреева! Черт бы ее побрал!

– Оля.

Я процедила это жестко, стиснув зубы.

– В чем дело? Чем я ее хуже? Я же знаю, что вы хотите отправить на районный конкурс ее, а не меня, так? Я же это точно знаю! Разве нет?! Она будет выступать, а не я! Я тоже хочу! Я ведь знаю, что я не хуже! А даже лучше! Лучше нее! Этой стервы… вы бы знали, какая она двуличная! Перед вами она, конечно, миленькая. Глазки строит. Маленькая проститутка…

– Оля!

Я не выдержала и сорвалась на крик.

– Прошу тебя выбирать пристойные выражения. Ты все-таки говоришь со взрослым человеком. Как тебе не стыдно вообще?

– А что в этом стыдного? Опустить в компост эту заносчивую Настьку мне совсем не стыдно было бы! Она это точно заслужила!

– Заслужила? И чем же, позволь спросить?

Я в гневе сложила руки на груди.

Ох, черт… мне еще никогда не приходилось говорить с детьми в таком тоне. Что на меня нашло? На что этот ребенок меня вынуждает?

– Она фальшивит. Часто фальшивит. Вы не слышите? Я играю каждый день. Каждый день тренируюсь, чтобы попасть на этот районный конкурс. Вы еще не составили списки? Впишите же меня вместо нее! Прошу! Она не достойна этого концерта! Она… просто дурачит всех!

Я обучаю обоих девочек примерно одинаковый срок. Настя Андреева – прилежная ученица. Да, поначалу она фальшивила. Но кто не фальшивит? И в музыке… и в жизни?..

Настя работала над собой долго и упорно, чтобы избавиться от этого недостатка. Сейчас она играет гораздо чище… чище, чем Синицына.

– Оля, я понимаю причину твоего недовольства. Ты тоже хочешь на конкурс, но позволь мне принимать окончательное решение, ладно? Просто трудись. У тебя хорошо получается. Однажды ты тоже…

– Вы меня неправильно поняли.

Что с ее голосом?

Его словно подменили!

Она смотрела на меня, словно дьявол из Ада.

– Что…

Отчего-то мне стало дурно до невозможности. Я видела эту сущность прямо перед собой. Она начала проявлять себя во всей красе. Оля Синицына… не та, за кого себя выдает.

Этот ребенок… мне даже страшно представить, на что она способна, чтобы добиться своего.

– Учитель.

Это слово она буквально процедила сквозь зубы и произнесла его так отчетливо и с таким надрывом, что в этот момент я окончательно перестала быть уверена в психическом здоровье девочки.

Это считывается со взгляда, с интонаций, с выражения лица. Нарушения в ее психологическом здоровье видны невооруженным глазом. Я это буквально чувствую, сидя рядом и наблюдая за ней.

– Вы отправите меня на этот конкурс вместо нее.

– Я еще не планировала никого отправлять.

Я вру ей.

Конечно, я хотела отправить Настю Андрееву. А кого еще?

Ох, она меня раскусила.

– Вы отправите меня.

Почему она так уверена?

– Оля, ты еще не готова, чтобы…

– Я. Готова. Вы сделаете это. Вы не сможете… не сделать.

Что она несет?

Она… угрожает мне?..

– Оля, послушай…

Но слушать она не собиралась.

– Или я потяну за рычаги.

– Рычаги?

Оля положила левую ладонь на клавиши, а правой рукой взялась за крышку фортепиано.

И тогда я все поняла.

– О, нет…

– Если не отправите меня на конкурс, то я расскажу маме обо всех телесных наказаниях, которым вы меня здесь подвергаете. Вы так отчаянно не хотели меня отпускать на конкурс, что повредили мне все пальцы на руке, чтобы я не могла играть.

Она… безумна.

– Оля. Я же никогда не…

– Конечно, вы никогда бы такого не сделали. Но слова девочки, слова чистого и невинного ребенка… у вас же есть дети, да? Уверена, что в любой неприятной ситуации вы будете придерживаться их версии событий, не так ли? Вы будете на их стороне, что бы ни случилось. Вы будете защищать их от всего и вся…

Она права.

Эта сука…

Черт!

Как так можно говорить о ребенке?..

Это Оля Синицына. Это… другой случай.

Она права во всем, и мне от этого совсем дурно.

Взгляд Оли опустился ниже моей головы. Она смотрела на мой слегка увеличенный живот.

– Всех детей…

Моя рука машинально схватилась за живот, словно я готова защищать своего нерожденного ребенка от этого чудовища прямо сейчас!

Она же не посмеет…

– Оля, ты же не станешь так меня шантажировать? Правда?

Я пыталась найти в ней что-то хорошее. Правда, пыталась. Но этого просто нет!

За этой детской кукольной белой оболочкой скрывается бурлящая гнилая черная масса, заполняющая все пространство внутри.

– Я готова пойти на все, чтобы добиться результатов.

Оля наконец опустила крышку и убрала руки с клавиш. Тогда мне стало гораздо спокойнее. От нее можно ожидать чего угодно… особенно сейчас, когда оно… вылезло наружу.

Мой голос стал мягче:

– Давай мы поговорим об этом в другой раз, ладно?

Мгновение.

Она смотрела на меня всего одно мгновение, и этого было достаточно, чтобы принять решение.

Оля Синицына без промедления и угрызения совести дала себе пощечину. Ее слабое тельце отклонилось в сторону, свалилось со стульчика на пол и рухнуло на ковер. Последовал жуткий глухой звук – удар головой.

Оля Синицына лежала на полу моего кабинета с красной щекой, по которой уже текли слезы.

– Мамочка… меня там… избивают… она заставляет меня играть… а когда у меня что-то не получается… я летаю… она хочет, чтобы я летала…

Все внутри меня сжалось. Внутренние органы словно скрутили раскаленной проволокой. Я не могла двинуться с места, а только смотрела на маленькое чудовище, лежащее в метре от меня.

Она не блефует.

Она готова причинять себе боль, чтобы добиться своего, манипулируя мной этой болью.

Она вообще человек? Что-то я сомневаюсь, что Оля Синицына была настоящим человеком, обыкновенным ребенком.

– А я просто хочу играть музыку… я хочу делать то, что мне так нравится… я хочу участвовать в конкурсах… я хочу учиться… учиться без боли… почему то, что приносит мне удовольствие, должно приносить мне боль и страдания, мамочка?..

– Оля, хватит.

– Почему я должна летать, только потому что я сфальшивила?.. разве человек не имеет права на ошибку?

– Оля, встань!

– Разве… я хуже, чем другие дети? Я хуже Насти Андреевой? Я хуже всех, да, мамочка? Поэтому я должна летать?..

– Оля, прошу тебя! Будь благоразумной!

Смешно было требовать подобного от Оли Синицыной.

– Оля.

Только сейчас она закончила разыгрывать драму, встала на ноги, отряхнула платье и принялась складывать свои ноты в рюкзачок.

– Полагаю, занятие закончено, верно?

Вот бы эту тварь придавило чем-нибудь!

– Да, Оля. Я все поняла. Я поговорю с директором о том, чтобы отправить тебя на районный конкурс.

– Так-то лучше.

Она закончила собирать вещи, повесила рюкзак на спину и добавила:

– Я рада, что мы поняли друг друга. Спасибо за урок, учитель.

Оля игриво улыбнулась мне на прощание, потерла алую щеку и вышла за дверь.

Вот как она готова играть… чертова сука!

Я хлопнула крышкой фортепиано так громко, что в классе раздался оглушительный «бум», словно кто-то выстрелил.

Возможно, когда этот период моей жизни закончится, Оля Синицына станет в моем представлении именем нарицательным для всех тех, кто готов на крайне мерзкие меры для достижения своих целей. «Гнильца» Оли Синицыной, четырнадцатилетней девочки, маленького дьявола, выглядела уродливо настолько, что каждый раз при воспроизведении ее лица в памяти меня охватывало рвотное чувство.

Учитель – профессия не из легких. И кто сказал, что быть учителем музыки легче?

Почти двенадцать. Пора собираться. Еще нужно заехать в магазин по пути на полигон. Дети будут голодны и вряд ли дотерпят после школы до торгового центра. Сегодня праздник, и я могу смело их порадовать «вредной» едой.

Сев в машину и заведя мотор, я не могла забыть то, что случилось несколько минут назад в кабинете. Взглянув в зеркало заднего вида, я испугалась увидеть в нем отражение лица Оли Синицыной, словно она – дьявол во плоти, преследующий меня за все прегрешения. Не хватало мне стать из-за этой противной девчонки параноичкой!

Где окажется этот ребенок, если продолжит следовать подобной тактике по жизни? На районном конкурсе музыки! Вот где! Черт!

И почему я, взрослая женщина, не могу решить эту проблему как-то иначе?.. Неужели, ситуация не имеет иного выхода, кроме того, как помыкать желаниям этой дряни?!

В один чудесный день она изобьет себя до полусмерти и обвинит меня во всем – что тогда? Что я смогу сделать? Сказать: «Уважаемый суд, это я не. Она сама это… самое… с собой… так… первая». Что за цирк?

– Господи, помоги мне!

Я включила музыку погромче, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, и выехала с парковки у школы. Нужно срочно «сменить пластинку», потому что от этой уже смердит. У ребенка день рождения, я не должна выдавать семье скверные эмоции. Просто забыть. Надо просто забыть хотя бы на один день об этом. Потом с этим разберусь. Как говорила Скарлетт, «я подумаю об этом завтра». Да, лучший выход.

Попса – то, что мне сейчас нужно. Никакого напряга. Только настрой на отдых и хорошее времяпровождение с семьей. Так держать!