Следующий день Илья Иванович провел на ногах, лично проверяя место встречи и подходы к нему, место, где можно спокойно поговорить с агентом, и место, удобное для передачи друг другу документов и денег. Он, словно гончая перед охотой, пребывал в легком возбуждении и не ощущал усталости. Лишь поздним вечером, вновь падая на гостиничную кровать, успел подумать: «Черт, ноги по колени стоптал за день!» – и тут же заснул.

С утра Стрельцов вновь прошел по намеченному маршруту. На площади ему показалось, что в его сторону пристально смотрит полицейский. Разведчик изменил маршрут и проверил на соседней улице, нет ли за ним слежки. Не обнаружив никого, он вновь вернулся на площадь и с великой осторожностью стал наблюдать за подозрительным полицейским. Но тот, лениво позевывая, болтал с торговкой-цветочницей. Значит, тревога ложная.

Подошло время встречи. За несколько минут до назначенного часа полковник приблизился к кафе и вновь проверил, нет ли за ним слежки. Потом посмотрел, как в кафе вошел «Фридрих», и со всем вниманием просеял каждого, кто шел или стоял на улице в эти минуты. Не выявив ничего подозрительного, он последовал за агентом. Десятилетие работы в разведке и опыт зарубежных агентурных мероприятий позволили ему выработать непередаваемое ощущение спокойствия или беспокойства при наступлении ответственного момента. Сегодня у Стрельцова на душе было спокойно.

«Фридрих», аккуратно и неброско одетый мужчина среднего возраста, пил кофе и курил трубку. Возле края его столика лежали две-три газеты, которые Стрельцов «случайно» задел, когда шел мимо, и уронил на пол. Извинившись, он наклонился, собрал газеты, незаметно положил сверху свою и вручил стопку агенту. В его газете карандашом было написано название района, улицы и места, где они могли бы спокойно поговорить. Такой нехитрый трюк разведчики обговорили заранее. Получилось удачно. В зале были свободные столики, Илья Иванович сел, выпил кофе и пошел из зала. Пятью минутами после него через другую дверь кафе покинул «Фридрих».

Они вновь встретились на улице в припортовом районе, где находилось несколько автомастерских. Машины на продажу стояли у открытых ворот и собирали вокруг интересующихся людей, которые, как правило, обменивались репликами. Незнакомые прежде люди быстро находили общий язык и обсуждали достоинства и недостатки стоявшей техники. Механики, которые трудились в мастерских, не лезли в чужие разговоры и деловито крутили гайки внутри ангаров. Среди собравшихся у машин людей двое были русским военным разведчиком и его агентом из Германии, говорившими между собой по-шведски. К ним не подходил никто из посторонних. Они располагали достаточным временем, чтобы изложить нужную информацию, не привлекая внимания. Оба были собранны, дисциплинированны и прекрасно подготовлены к своей тайной работе.

«Фридрих», для порядка тыча пальцем в двигатель подержанного авто фирмы «Даймлер-моторен», быстро рассказывал о вербовке нового помощника, вернее, помощницы в Киле, о задачах, поставленных смелой женщине, и о том, как она начала их решать. Детали он изложил письменно, замаскировал документ в рекламной брошюре, которую вложил в конверт. Туда же поместил и фотопленку, спрятанную в сигарный футляр. Пленка отснята на тех заводах в Германии, где ремонтируют поврежденные в боях корабли.

Стрельцов выяснил все, о чем хотел расспросить, и в свою очередь довел до агента целый ряд вопросов. Больше всего его интересовала безопасность «Фридриха» и его помощницы. Он велел уничтожить все письма и документы, которые хоть как-то намекают на их связь.

Поговорив минут десять, собеседники обходили вокруг «Даймлера», чтобы убедиться в отсутствии посторонних лиц рядом. Потом вновь продолжали беседу. Последним вопросом они определили место, где удобно обменяться документами так, чтобы никто не заметил. Они вместе дошли до остановки трамвая, вновь проверив, нет ли за ними слежки, вошли в вагон и поехали в центр города. «Фридрих» незаметно передал пакет с бумагами и фотопленкой руководителю и тут же получил от него пакет с деньгами. Стрельцов, обходя других пассажиров, направился на заднюю площадку вагона и сошел на ближайшей остановке. Агент поехал дальше. Встреча успешно завершилась.

С ценным грузом, запечатанным в пакет, полковник отправился повидаться с Альбиной Голубевой. Договорились встретиться они днем ранее, когда Илья Иванович по телефону из города звонил в русское посольство. Теперь он шел по набережной Мункбруледен к памятнику королю Карлу XIV Юхану и улыбался. Встреча именно у этого монумента назначена неслучайно. Шведского короля, занявшего престол в Стокгольме сто лет тому назад, звали от рождения Жан Батист Жюль Бернадот, и вошел он в историю прежде всего как один из талантливых военачальников французского императора Наполеона Бонапарта. Судьба благоволила маршалу Бернадоту, он получил шведскую корону и стал основателем правящей скандинавской династии, вместо того чтобы, подобно своим бывшим соратникам, быть расстрелянным или раствориться в небытии после крушения французской империи.

Альбина серьезно увлекалась наполеонистикой, мода на которую пришла в Россию из Европы в связи со столетием войны 1812 года. Она настолько хорошо знала все сражения Великой Армии и их участников, что вполне могла без смущения опровергнуть точку зрения Стрельцова, изучавшего оперативное искусство эпохи наполеоновских войн в Академии Генерального Штаба:

– Что вы, Илья Иванович, корпус Мортье не участвовал в деле под Ульмом против австрийцев, он был разбит русскими в битве у Дюренштейна!

Илье Ивановичу приходилось лишь разводить руками и обещать проверить по справочникам: наполеонистика казалась интересной темой, но не была его коньком.

Сегодня в прекрасном настроении он подходил к конной статуе Бернадота, короля-маршала, который, кстати, являлся участником Ульмского сражения, и рассчитывал вновь поговорить с начитанной дамой о боях столетней давности. Фигура молодой женщины уже виднелась возле памятника на ступенях, спускающихся к набережной.

По лицу Альбины Стрельцов понял, что она чем-то расстроена. Поэтому, поздоровавшись, он спросил, что случилось.

– Случилась, Илья Иванович, большая беда, увы! В посольстве получено сообщение о том, что ночью скончался командующий Балтийским флотом адмирал Эссен.

Полковник замолчал, он-то в полной мере предвидел последствия по-настоящему тяжелой утраты не только для флота, но и для всей России. В задумчивости он произнес:

– Надо бы мне срочно быть в Ревеле, да не получится – оказии два дня ждать придется.

– Тело адмирала сегодня на корабле перевезут в Петроград для организации похорон.

– Да, Николай Оттович, вечная вам память! Пусть земля будет пухом! Не удалось нам еще раз свидеться.

– Простите, Илья Иванович, я сразу ошеломила вас печальной новостью, а ведь вы говорили о неком деле ко мне.

– Действительно, Альбина, дело есть, и дело чрезвычайно серьезное. У меня в кармане лежит важный пакет. Я его переложу в вашу сумочку по возможности скрытно, когда мы будем поблизости от посольства. Очень вас попрошу незамедлительно переправить пакет, как всегда, дипломатической почтой в Петроград, в Генеральный Штаб на мое имя. И депешей сообщите, что послезавтра я возвращаюсь в Россию. А пока, если не возражаете, сядем где-нибудь недалеко, выпьем кофе.

Они зашли в ближайшее заведение и за чашкой кофе поговорили о том, какие события происходят в Швеции, об усилении германских позиций в нейтральном государстве, о препятствиях, которые теперь нередко местные власти чинят русским дипломатам. Обстановка в Скандинавии явно ухудшалась. Стрельцову такая информация была крайне необходимой, ведь его разведывательная работа строилась через Швецию. Поговорив минут сорок, они направились в сторону русского посольства. Разведчик регулярно проверял, не ведется ли за ними наблюдение. Все было спокойно в этот раз, поэтому он одним незаметным движением перебросил пакет в открытую дамскую сумку, когда Альбина сказала, что уходит в посольство.

Илья Иванович пожелал ей успехов и проследил за тем, чтобы женщина беспрепятственно вернулась к себе на работу. Дальше он оказался предоставлен себе на два пустых дня, потому что приходилось ждать очередного рейса парохода «Андромеда» из Норртелье в Мариенхамину. Полковник, чтобы скоротать время, занялся любимым делом: изучением городской архитектуры одной из наиболее интересных столиц Европы и, дождавшись часа, отправился в Норртелье…

Его пароходик деловито переползал с волны на волну в Аландском море. Стрельцов дышал на палубе морским воздухом и любовался видом приближающихся скалистых островов. Его просто притягивала картина того, как из пены морских волн вздымаются крутолобые гранитные глыбы. Они плавно росли из воды и стремились вверх, где на их выгоревшие лбы шапкой ложилась зеленая трава. В траве, словно лапы диковинных зверей, виднелись корневища прибрежного кустарника. А за кустарником начинался настоящий еловый лес. Илья Иванович думал, что очутись он среди этого леса – даже представить не сможет, что вокруг маленького пятачка гранитного острова, на котором, словно в глухой тайге, величаво растут гигантские ели, плещутся волны открытого моря. Вид финских островов завораживал.

В назначенное время «Андромеда» ошвартовалась в Мариенхамине, где под покровом темноты Стрельцов перешел на борт ожидавшего его эсминца «Всадник». Старший лейтенант Чириков скомандовал отход, и корабль полным ходом направился в Ревель. Сергей Александрович уже получил сообщение о смерти Эссена и сообщил, что временно флотом командует начальник штаба вице-адмирал Кербер. Но Людвига Бернгардовича государь вряд ли назначит командующим, поскольку более благоволит начальнику минной обороны флота вице-адмиралу Канину. Илья Иванович поблагодарил офицера за сообщение и пошел в его каюту готовить доклад: кто бы ни стал новым командующим, выслушать доклад начальника разведывательного отделения штаба флота о выполнении задания в заграничной командировке он обязан.

За работой время в пути пробежало незаметно. Стрельцов даже забыл, что не спал всю ночь. Впрочем, теплый майский воздух, напоенный весенними ароматами, не располагал ко сну. В Ревельском порту, куда «Всадник» влетел «галопом», полковник через дежурного по штабу вызвал на причал служебный автомобиль. «Паккард», деловито рыча мотором, отвез начальника разведки домой. Шофер дорогой рассказал, что на флоте грядут большие перемены, а у них в отделении все остается по-прежнему. Только уж очень Иван Иванович Ренгартен ждал возвращения его превосходительства из долгой поездки. Стрельцов кивнул и распорядился, чтобы шофер ждал его, а сам отправился, поспешая, мыться с дороги, бриться и одеваться во все свежее.

Прибыв на «Рюрик», Илья Иванович по привычке прошел к салону командующего, где он всегда докладывал адмиралу. Дверь в салон была, как обычно, открыта. Но в салоне прежде по обыкновению горел электрический свет, даже в тех случаях, когда Эссена не было на борту крейсера. На сей раз рабочий кабинет Николая Оттовича был темен и отталкивал своей неожиданной пустотой. Сердце офицера сжалось от нахлынувшей вдруг тоски. Он застыл в коридоре возле старинных картин и молча простоял несколько минут. Потом, тяжело вздохнув, отправился разыскивать представителей командования.

Никого из адмиралов на борту «Рюрика» не оказалось. За старшего распоряжался капитан 1-го ранга Черкасский. Стрельцов вошел в каюту к князю, и они тепло поздоровались.

– Где так долго пропадали, Илья Иванович, дорогой? Целую вечность вас не видел, – экспрессивно, по-кавказски, спросил Черкасский, но тут же забыл свой вопрос и начал быстро рассказывать о главном событии прошедших двух недель: – Конечно, каждый из нас знал, что Николаю Оттовичу трудно будет выкарабкаться из лап болезни. Но его скорая кончина буквально потрясла весь штаб. Да что там штаб, флот окаменел от горя! Я два дня ходил в слезах, Непенин в каюте рыдал в голос. А уж когда тело адмирала в гробу перенесли на Его, – князь поднял ладонь с разведенными пальцами, – любимый эсминец «Пограничник», матерью клянусь, никого не осталось, у кого бы глаза не на мокром месте были. Так-то, Илья Иванович, дорогой! А ведь мы, офицеры, столько смертей видели, сейчас воюем, японскую многие прошли, тонули… Нет, осиротели мы попросту без Николая Оттовича. Тяжело говорить, простите!

Князь достал папиросу из портсигара и закурил. Молчал и Стрельцов, явственно представляя, что происходило в Ревеле в дни прощания с любимым командующим. Так в молчании они сидели до тех пор, пока в каюту не вошел, испросив «добро», дежурный офицер штаба. Он положил на стол журнал телефонограмм и сообщил:

– Михаил Борисович, завтра в Гельсинки надо отправляться. Вот распоряжение: офицерам штаба собраться в Гельсингфорсе для представления новому командующему Балтийским флотом. Подписал вице-адмирал Кербер. В пять утра эсминец «Охотник» будет стоять у причала под парами. Прошу вас расписаться в телефонограмме и дать указание оставшимся офицерам. Командование уже на месте.

Черкасский развел руками, когда дежурный офицер вышел, и доверительно наклонился к Стрельцову:

– Начинается. Поверьте, Илья Иванович, государь назначит командующим Канина. Во-первых, он по производству старше всех в звании. На самом верху это обычно учитывается. Во-вторых, Василий Александрович на Балтике сам корабли в бой водил, знает здесь все шхеры и подводные камни в прямом и переносном смыслах. Может, он и не так сильно в оперативном плане подготовлен, как «академик» Кербер, но кто ж Керберу флот доверит? Он же штабным, а не боевым адмиралом считается… Да-с. А Канин, помяните мое слово, будет выводить Колчака в командиры Минной дивизии и затем в адмиралы.

Илья Иванович ничем не мог возразить опытному штабисту князю Черкасскому, поэтому сидел и кивал, пока Михаил Борисович по привычке осведомленных в кадровой «кухне» офицеров выстраивал свои долгосрочные прогнозы. К чести Черкасского, его прогнозы казались весьма обоснованными и несогласия не вызывали. Однако при первой наступившей в беседе паузе Стрельцов поднялся со стула и сказал:

– Пойду я к себе, Михаил Борисович. Надо подготовиться к раннему переходу в Гельсингфорс. До встречи на «Охотнике»!

С крейсера он сразу поехал в свой «скворечник», где, перебирая накопившиеся отчеты с постов радиоперехвата, написал обстоятельный доклад по обстановке на Балтике в зоне ответственности флота. Потом направился в отель, подготовил парадную форму для представления новому начальству и успел часок вздремнуть до прибытия машины. На пирсе к часу отхода эсминца полковник появился, когда сходни уже скрипели под ногами поднимавшихся офицеров.

На «Охотнике» собралось человек двадцать «пассажиров», отправлявшихся из Ревеля. Илья Иванович устроился на юте, где вдоль бортов были аккуратно уложены в рядки мины с якорями. Двери лоцпортов, через которые рогатая смерть при постановках летела в воду, были закрыты, и самое грозное морское оружие войны выглядело вполне миролюбиво. Остальные «каперанги» разошлись по освобожденным для них каютам и кубрикам или курили на открытом мостике. Командир эсминца лейтенант Вилькен, надвинув фуражку на лоб, распоряжался на мостике властью, данной ему Морским уставом, не обращая внимания на старшинство гостей, собравшихся на боевом корабле, будто на прогулочном катере. На его насупленном лице было написано, что он мечтает поскорее доставить беспокойное общество к месту назначения и освободиться от почетной миссии. «Охотник» несся, словно взмыленная лошадь, рассекая форштевнем пенную волну, которая перекатывалась через палубу. Четыре часа пути завершились в Гельсингфорсе, где на рейде один за другим выстроились грозные балтийские линкоры.