Глава II

Встряхнув головой, я отогнал воспоминания и вновь погрузился в чтение. Итак, двойной агент Хосе Мария Гидис начал работать на обе стороны одновременно. В качестве японского шпиона он мог беспрепятственно путешествовать по тылам японской армии, общаться с японскими офицерами и т. д. Информация, передаваемая им русскому командованию, представляла значительный интерес. Так, благодаря его донесению, русские крейсера в 1904 году перехватили в открытом море и пустили на дно несколько японских транспортов с солдатами и оружием. При помощи Гидиса полковнику Огородникову неоднократно удавалось знакомиться с корреспонденцией японского консула в Тянцзине. Иногда он даже сообщал о планах японских спецслужб, в частности о готовящемся покушении на жизнь генерала А.Н. Куропаткина. Правда, японцам англоязычный португалец приносил не меньше, а то и больше пользы. Не даром же он в начале войны околачивался в Порт-Артуре. Вполне мог составить и передать противнику план крепостных укреплений. Не стоит забывать и еще один факт – по тылам русской армии «двойник» путешествовал не менее свободно, чем по японским. («Контроль» же, вроде «завязывания глаз», о котором говорил генерал Флуг, представляется просто смехотворным!!!) Неожиданно японцы разоблачили и казнили русского тайного агента Детко Коллинза. Лаптев с Огородниковым всерьез подозревали, что без Гидиса здесь не обошлось. И едва Наместника Алексеева отозвали в Петербург, они поспешили избавиться от навязанного им «двойника»…

…Из письма консула в Тянцзине Н. Лаптева

русскому командованию в Мукдене,

переданное через сотрудника контрразведки И.Ф. Персица,

негласно сопровождавшего Гидиса к месту ареста.

Тянцзин, 12 декабря 1904 г.

«Многоуважаемый Александр Николаевич!

Сегодня с г-ном Персицем пересылаю для передачи в руки наших властей португальского подданного Гидиса, бывшего моего агента, которого надлежит арестовать и держать под строгим караулом до окончания войны. Не откажите сделать все от Вас зависящее, чтобы привести в исполнение эту мою рекомендацию.

Из препровождаемого у сего, моего открытого письма к Гидису, которое прошу Вас передать последнему при его аресте, Вы изволите усмотреть, что иностранец этот виновен во многом. Во-первых, он шантажист-шпион, все время получавший от нас деньги и продававший нас японцам. Во-вторых, он под разными благовидными предлогами взял у меня около 7000 рублей, которые не передал по назначению… В-третьих, он, безусловно, стесняет свободу действий как моих, так и полковника Огородникова, будучи посвящен в знакомства с нашими агентами, некоторых из коих он рекомендовал и эксплуатировал самым бесчестным образом, держа в страхе. Вообще, Гидис – в высшей степени зловредное нам лицо, и программа удаления его из здешних мест была давно намечена как мною, так и полковником Огородниковым. Например, он продал японцам мой секрет с пароходом, приобретенным неким Ханзава… Он будет обвинять в измене Ханзаву, но это неправда. Ханзава – преданное нам лицо, которое оказывает много помощи. Так, например, он спас этот пароход и ходит теперь свободно между Вей-хайвей-ем и Дальним. В качестве португальского консула я беру на себя всю ответственность перед португальским правительством по поводу этого ареста и заранее могу сказать, что этот мошенник никогда не осмелится объявить своей вины перед общественным судом.

Рекомендуйте держать его вдали от наших войск, не разрешайте ему сноситься с внешним миром кроме меня и (португальского) министра Алтейда, и вообще, учините за ним строгий надзор. Он, безусловно, попытается связаться с японцами и бежать из-под ареста…

Мои китайцы, безусловно, честные люди… и они мне заявили крайним условием, что смогут работать, только если злодей будет убран с Севера Китая. Они убеждены, что Гидис, представивший их мне, собирается выдать все предприятие японцам…

С этим португальцем работал и продолжает работать китайский подданный Ло, именующий себя Гоад, которого я также постараюсь передать нашим властям как одного из вреднейших нам субъектов… По поводу ареста Гидиса полковник Огородников сообщает отдельно генералу Флугу… В Телине живет проститутка американка Голди. Благоволите предупредить, чтобы особенно наблюдали за этой особой, так как она состоит в переписке с заведомо японскими шпионами.

Если китаец Сун действует неуспешно, известите, вышлю другого – добавочного… Извиняюсь за небрежность письма. Очень спешно.

Искренне преданный Н. Лаптев»…

… – Обедать пойдете? – вдруг услышал я хриплый баритон. Рядом стоял давешний любитель пива с туго набитой сумкой через плечо. Для черноморского пансионата (особенно в летнюю жару) он выглядел более чем странно – пропыленный камуфляж, берцовки, пистолет за поясом… Я оглянулся по сторонам. Остальные трое отдыхающих куда-то исчезли.

– В столовой, наверное, – перехватив мой взгляд, спокойно пояснил незнакомец и представился: – Подполковник Мазаев Вадим Иванович. Можно просто Вадим.

– Дмитрий, – протянул руку я.

– Сходите, поешьте, – словно не заметив ее, предложил Мазаев.

– Что-то аппетита нет, – покачал головой я. – Идите сами.

– А у меня особая диета, – хлопнул по сумке подполковник. – Пока я… Впрочем, не важно. Вы позволите? – дождавшись моего кивка, он опустился рядом на песок, извлек из сумки очередную бутылку, сорвал зубами пробку и припал губами к горлышку.

– Любите пиво? – спросил я.

– Любил… когда-то. – Лицо Вадима кисло сморщилось.

– А сейчас?

– На дух не выношу!!!

– Тогда почему пьете?

– Так надо. – В зеленых глазах моего собеседника мелькнуло странное выражение. – Есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать… до поры до времени. Например, сны. Вот Вас, полковник, еженощно мучают разнообразные кошмары.

– Откуда знаете? – встрепенулся я.

– Не важно. Знаю – и все тут. Но не расстраивайтесь, бывает и похуже.

– Неужели?

– Именно так! Я вот каждую ночь умираю с острым чувством отчаяния и болезненной вины за содеянное. – Зеленые глаза потемнели, уставились куда-то вдаль. – Мы летим в Хасавьюрт на боевое задание, – спустя секунд двадцать глухо начал он. – Я – старший группы, но ситуацию не контролирую, поскольку дрыхну, накачавшись пивом. «Вертушка» идет как обычно, в тридцати-пятидесяти метрах от земли. Просыпаюсь от стрельбы, но ничего понять не могу: чумной, осоловелый, башка мутная. – Он с ненавистью покосился на сумку. – Уже потом выяснилось – по нам влупили с земли из крупнокалиберного пулемета, повредили хвостовое оперение. Вертолет вертится вокруг оси и постепенно садится. Вражеский пулеметчик продолжает расстреливать его, как мишень в тире. Слышу стоны, вскрики умирающих, но по-прежнему невменяем. Сижу истуканом, вцепившись в сумку с проклятым напитком… При ударе о землю меня с силой забрасывает в кабину пилота. Врезаюсь мордой в панель управления. Мозги наконец-то проясняются. Утерев кровь, оглядываюсь по сторонам. Все, в том числе пилот, мертвы. Вся группа, представляете?! В живых остался только их командир: безобразно нажравшийся пивом и проспавший смертельно-опасную ситуацию! Был бы трезв – смог бы хоть что-то предпринять. По крайней мере, попытаться, а так… – подполковник обреченно махнул рукой, утер скупую слезинку и угрюмо закончил: – «Вертушку» уже облепили «духи» со всех сторон. Гогочут, лезут вовнутрь… У меня при себе одна эта «пукалка». – Он коснулся рукой пистолета за поясом. – «Вал» и «разгрузка» остались в салоне, рядом с сумкой, набитой чертовым пивом. По счастью, вспоминаю о системе самоликвидации. Нащупываю известную Вам четырехугольную ручку, тяну ее, вертолет взрывается, и я умираю. Тело разрывает на куски взрывом, а душу – отчаянием и чувством вины за грубое, должностное преступление. – Мазаев утер вторую слезинку.

– А что-то похожее происходило с Вами в действительности? – осторожно спросил я.

Вадим коротко кивнул.

– Но как же Вы остались в живых??!

– А Вы, вижу, историей увлекаетесь, – не ответив на вопрос, сощурился он. – Хорошая книжица. Разрешите? – Подполковник взял из моих рук известный читателю сборник. – Правда, в самих документах наблюдается изрядная путаница. Так англоязычного «португальца» именуют то Гидисом, то Гайдесом, то Годдесом. В действительности же он – Иосиф Геддес, сын влиятельного члена одной из мировых масонских лож.

– А как насчет подданства? – полюбопытствовал я.

– Гражданин Великобритании, союзницы Японии, – поморщился мой визави. – Историки, опираясь опять-таки на документы, приходят к выводу, что «Гидис», используя связи отца, сумел поменять гражданство, находясь в тюремной камере, откуда (невзирая на предостережение Лаптева) ему не препятствовали вести обширную переписку. В принципе логично, но это не так! Геддес-младший подданства не менял. Перед войной он получил особое задание от английских спецслужб, прикинулся португальцем для отвода глаз (здесь ему помогли масонские связи папаши). И, поверьте, принес России гораздо больше зла, чем Вы в состоянии представить! – Мазаев тяжело вздохнул и с отвращением откупорил очередную бутылку.

– Откуда у Вас такие сведения? – воспользовавшись паузой, спросил я. – Нашлись новые документы в архиве?

– Нет, – отрицательно покачал головой Вадим. – Составитель сборника опубликовал все, что там было.

– Ничего не пойму! – опешил я. – Как же Вы тогда… Придумали, что ли?!

– Ни в коем случае, – усмехнулся зеленоглазый подполковник. – Есть записи в ином месте, без ошибок и без путаницы. В них истинная правда, ничем не искаженная.

– ?!

– Скажу более, – Мазаев поднялся на ноги, – почитайте повнимательнее те документы, что у вас в руках. Порой между строк ТАКОЕ всплывет!.. К примеру, о дальнейшей жизни Геддеса, спустя годы после русско-японской войны… Читайте, читайте, я не шучу! Особое внимание уделите насквозь лживой жалобе подонка в Британское министерство иностранных дел. Прощайте! – подполковник направился в сторону тента…

Глава III

Раскрыв книгу на нужной странице, я взглянул ему вслед и… ошалел. Камуфляжная фигура с сумкой бесследно исчезла. Пляж был абсолютно пуст. По-прежнему припекало солнце, тихо плескалась вода о камни. В нейтральных водах виднелся крохотный белый силуэт. Пару минут я пытался осмыслить произошедшее. «Убежал? Перепрыгнул через забор? Но зачем?! Хотя… мало ли чудаков на свете. И Вадим явно из их числа! Камуфляж, берцы, пистолет за поясом, упорное питье ненавистного пива… Не иначе – боевая психическая травма! Человек становится не то чтобы сумасшедшим, но со странностями… мягко говоря. Тем не менее в Мазаеве есть нечто притягательное, завораживающее. Как будто он… Ну да ладно, Бог с ним! Посмотрим-ка лучше, правда ли между строк открываются иногда тайны прошлого!» Придя к подобному умозаключению, я отбросил посторонние мысли и углубился в чтение…

Извлечение из заявления Иосифа Геддеса

в Английское Министерство иностранных дел.

Перевод. Лондон. 23 декабря 1905 г.

«Приблизительно в конце октября 1904 года генерал Огородников просил меня купить небольшой корабль… Через несколько дней я купил. 10 декабря 1904 года генерал Огородников просил меня отправиться в Мукден, чтобы показать в Главной Квартире план купленного корабля, а также потому, что штаб собирается купить нечто, что может принести мне хорошие комиссионные. Генерал Огородников дал мне тогда русский военный паспорт и другие документы для моей безопасности…»

– Врет как сивый мерин! Знает, что копию жалобы обязательно перешлют в МИД России, – проворчал я. – Прикидывается обыкновенным, скромным коммерсантом, ни слова о шпионаже, а сам…

…Внезапно у меня перед глазами возникло отчетливое видение. По Порт-Артуру расхаживает длинный, низколобый тип с оттопыренными ушами и тайком набрасывает план крепостных укреплений.

…Потом картинка сменилась, и тот же тип (уже в другом месте) передал запечатанный конверт японскому офицеру, а взамен получил пачку денег.

– Хорошо, – улыбнулся японец (по-английски он говорил с ужасающим акцентом). – Работайте дальше, сэр. Получите еще больше!

Видение заколебалось и исчезло, сменившись печатными строками…

…«12 декабря 1904 года я выехал (на поезде) из Тянцзина в Мукден. На пути между Тянцзином и Мукденом я познакомился с одним господином по имени доктор Персиц, который, как я потом узнал, был русским офицером, (капитаном). По прибытии я был арестован Персицем и другим офицером, причем мои бумаги были отняты и разорваны капитаном в клочки. Оба офицера приказали часовому держать меня в запертой комнате (в обществе японца, обвиняемого в шпионаже) и осмотреть мою одежду…»

Строки документа вновь пропали, и я увидел господина Геддеса, ползающего на коленях перед двумя мужчинами в штатском.

– Ваши Величества! Смилуйтесь! – по-бабьи причитал он. – Не хочу сидеть с японцем! Они же изверги, животные, человечину едят. Косоглазый злодей сперва изобьет меня, потом изнасилует, потом сожрет! Умоляю, не на-а-адо!!! – тонкие, трясущиеся губы в мановение ока обслюнявили обувь обоим.

– Нет, но каково же ничтожество! – брезгливо произнес один из штатских. – Как думаете, Иван Федорович, может, отвести его в другую камеру?

– Гауптвахта переполнена до отказа недавно прибывшими запасниками, – хмуро ответил «второй». – Пьянство, дебоши, прочие художества… Камеры забиты до отказа. Яблоку негде упасть! И вообще – почему мы должны идти на поводу у этого слизняка?!

– Резонно, – согласился «первый» и указал Геддесу на дверь: – Милости просим, сударь! Будем надеяться – японец тебя не сразу съест. Он недавно отобедал, еврейчиком-агитатором. Стало быть, поживешь еще!!!

Иван Федорович злорадно расхохотался, а Геддес издал душераздирающий, пронзительный визг. Штаны на тощем заду заметно отвисли.

– Фу! Засранец! – поспешно зажал нос «первый».

– Что происходит?! – послышался звучный, властный голос.

По коридору, заметно прихрамывая, спешил пожилой офицер. Судя по всему – начальник гауптвахты. Ему вкратце объяснили суть происходящего.

– Пусть посидит в старой кладовке, – немного поразмыслив, распорядился он. – Ее как раз освободили для ремонта. Иначе спятит со страху, а с нас командование три шкуры спустит, следствие учинит…

Коридор гауптвахты и фигуры всех четырех задрожали, покрылись трещинами, растаяли в воздухе…

…

Я вновь смотрел в раскрытый сборник.

«Прав был Мазаев! Между строк, оказывается, СТОЛЬКО скрыто…»

Солнце припекало сильнее и сильнее.

В очередной раз окунувшись, я повязал на голову «бандану» и продолжил чтение…

…«На третий день моего ареста пришел капитан Персиц и преложил мне подписать заявление, будто бы я продал японцам план Порт-Артура. Я ответил, что если бы подписал такое заявление, то это было бы совершенной ложью, и отказал. Услыхав это, он приказал караульным обнажить и высечь меня. Двое из караульных дали мне несколько ударов по спине, а четвертый несколько раз ударил меня ногой. В то же время капитан сказал, что пока я не подпишу документа, солдаты не перестанут меня сечь. Я ответил, что пусть меня засекут до смерти, я никогда документа не подпишу!!! Что он может расстрелять меня хоть сейчас, но бумаги я не подпишу!!!»

…В комнате с обшарпанными стенами, деревянным полом и облупившимся потолком находились двое солдат, уже знакомый мне господин Персиц и Иосиф Геддес. Последний распластался на полу, лицом вниз, со спущенными штанами и отчаянно, взахлеб рыдал.

– Начинайте, – сквозь зубы распорядился контрразведчик. Один из солдат снял поясной ремень и четыре раза стегнул по дряблым, прыщавым ягодицам. Рыдания трансформировались в истошный визг недорезанной свиньи.

– И откуда берутся такие слюнтяи?! – возмутился второй солдат, в полсилы пнув Геддеса сапогом в бок. – Мой восьмилетний сынишка по сравнению с ним герой! – солдат занес ногу для повторного пинка.

– Не надо, – остановил его Персиц. – А то лопнет от собственных воплей. Отвечай потом за него!

И действительно – шпион теперь орал так, что закладывало уши. Одновременно он дергался как припадочный и обильно мочился под себя.

– Идемте от греха подальше! – в сердцах сплюнул контрразведчик. – Ну его к лешему!!!

«Экзекуторы» вышли в коридор. Обитая жестью дверь с шумом захлопнулась…

Картинка помутнела, растаяла. Я вновь лежал на пустынном пляже с потрепанным сборником в руках. Яхта, между тем, немного приблизилась к берегу.

Сам не зная зачем, я нашарил в пляжной сумке бельгийский бинокль с двадцатикратным увеличением. «Иосиф Геддес» – красовалась на белоснежном борту огромная надпись латинскими буквами. «Померещилось. На солнце перегрелся», – решил я, отложил бинокль и вернулся к чтению…

«…По прибытии в Харбинскую тюрьму я был помещен в маленькую, холодную комнату. Через несколько часов я попросил у поручика чаю или горячей воды для питья. Он ответил, что получил определенное приказание не давать мне ни теплого питья, ни топлива. Скоро я заболел, мои руки и ноги и тело обмерзли, распухли. Холод был ужасен! Лежать и в особенности ходить было для меня мучением. Я попросил вызвать доктора и, через несколько дней пришел доктор, сказавший, что я должен немедленно отправиться в госпиталь, но никаких мер к моему перемещению принято не было. Каждые два дня ко мне приходил новый доктор и говорил то же самое. Наконец, после визита пятого доктора меня послали – но не в госпиталь, а в уголовную тюрьму, где я был помещен один в маленькую комнату. Я прибыл в тюрьму 27 января 1905 года. Меня стерегли двое караульных и мне было воспрещено говорить, писать, петь и свистеть…»

Геддес развалился на удобной койке в одиночной палате, укрытый одеялом. Рядом на тумбочке стояли: чайник с горячей водой, коробка с заваркой, наполовину полная сахарница и лежала надъеденная булка белого хлеба. У двери, прислонившись к косяку, дремал пожилой часовой из солдат-резервистов. Возле постели «больного» стояли двое врачей в белых халатах и негромко переговаривались по-русски.

– Жалуется непрестанно, утверждает, будто у него невыносимо болят пятки. Каково ваше мнение, Николай Александрович? – спрашивал один, возрастом помоложе.

– Обыкновенный симулянт! – с досадой отвечал доктор постарше. – Я лично обследовал его и с уверенностью заявляю – Геддес абсолютно здоров!

– Стало быть, выписываем? Сколько можно занимать место в больнице! Это при нашей-то перегруженности! Он прохлаждается тут с момента прибытия в арестный дом, то есть с 27 января. А сегодня – 18 февраля!

– Не все так просто, – вздохнул Николай Александрович. – Комендант Харбина подполковник Дунтен чрезмерно заботится об этом… Гхе, гм!.. Не хочется, знаете ли, сквернословить! На собственные деньги покупает ему чай, сахар, папиросы, книги, бумагу, письменные принадлежности… Придется испросить у коменданта разрешения!

– И привести доказательства симулянства Геддеса, – добавил врач помоложе.

– Не будем понапрасну нервировать старика, – тонко улыбнулся Николай Александрович. – Сформулируем иначе – «доказательства полного выздоровления».

Доктора покинули палату.