Глава I

«…Чтобы Бог даровал победу, солдаты должны сражаться. Вера – это не просто знание того, что Бог есть. Сатана тоже нисколько не сомневается в существовании Бога: „…Вера без дел мертва… и бесы веруют и трепещут“ (Иак. 2:20, 19). Вера – это дела. Причем не вообще дела, а дела, соответствующие ситуации. Человек не сам себе выдумывает „добрые“ дела, их определяет ситуация. Видишь, тонет ребенок – спасай его. Видишь, твою Родину разоряют – защищай ее. В этом твоя вера. Если говоришь, что Бог все управит, это не вера, а лицемерие. Если говоришь, что некогда ребенка спасать, потому как занят «добрым делом», например, дерево сажаешь, это еще большее лицемерие.

Делай, что должен, и будь что будет – вот настоящая вера!

Если у верующего нет дел, сообразных его талантам, получается, у него вера бесовская…»

«Проект „Россия“. М., 2007, ч. 1, с.108.

Сегодня, с момента пробуждения, я пребывал в отвратительном расположении духа и с трудом сдерживался, чтобы не срывать зло на подчиненных. Чем объяснялось такое мое состояние, я толком понять не мог. Регулярные ночные кошмары?.. Но они мучили меня уже давным-давно, отступая лишь в ночь после Причастия. Страшная моральная усталость, накопленная за последние тринадцать с половиной лет?.. Но жил же я с ней раньше, внешне выглядел бодрячком, отпускал плоские шуточки и довольно успешно работал, хоть и срывался иногда. (См. «Бросок кобры»). А может, я исчерпал свой запас прочности?!! Укатали Сивку крутые горки. Или очередное бесовское искушение?!! Господи! Да сколько же можно!!!

Я достал из ящика стола небольшое зеркальце, которое использовал для бритья, когда оставался ночевать в отделе. Н-да уж, хорош!!! Из зеркала на меня глянула угрюмая физиономия палача на пенсии: с землистой кожей, со свинцовыми глазами, с резкими складками в уголках рта… На редкость противная харя! Пулю бы в нее вогнать!

– Дмитрий Олегович, к Вам полковник Логачев. Прикажете впустить? – донесся из селектора грудной голос Людмилы Александровны Москвиной – новой секретарши, взятой мной на место предательницы Вики. (См. «Отсроченная смерть»). Капитан Москвина, 1964 года рождения, являлась строгой замужней дамой патриархальных взглядов; любящей супругой и заботливой матерью, воспитывающей троих детей. Ни о каких вольностях ни с ее, ни с моей стороны даже речи быть не могло. Хватит с меня смазливых мордашек, мини-юбок, блузок без лифчика и блуда в обеденный перерыв. Все это заканчивается порой ох как трагически! А Людмила Александровна – монолит! И в моральном плане, и во всех прочих. Сквозь нее даже Логачев без разрешения не пройдет. «Прикажете впустить?» Представив, как матерый седой богатырь, эдакий терминатор во плоти, мнется в приемной с ноги на ногу, дожидаясь разрешения войти (ту же Вику он просто сметал с дороги одним взглядом), я криво усмехнулся и ответил:

– Впускайте.

– У-уф! – усевшись в кресло возле стола, выдохнул Петр Васильевич и шепнул с оттенком зависти: – Ну и цербера ты себе завел. Обалдеть!

– Прикажете подать чай с бутербродами и булочками? – вновь донеслось из селектора.

– Спасибо, не хочется, – вежливо отказался я.

– Но Вы же абсолютно не завтракали! Только кофе выпили да курите беспрерывно. Так недолго язву нажить! – В грудном контральто секретарши зазвучали возмущенные нотки.

«Нет в мире совершенства», – с тоской подумал я и покорно пробормотал:

– Хорошо, несите…

Безукоризненная Людмила Александровна обладала (с моей точки зрения) одним существенным недостатком, а именно – считала меня кем-то вроде безалаберного младшего братца, нуждающегося в постоянной опеке.

– И тебя в оборот взяла! – ехидно прищурился Логачев. – Правильно, давно пора! А то совсем…

– Ты по делу или как? – раздраженно перебил я.

– Разумеется, по делу. Приказ генерала Рябова получил?

– Угу.

– Ну и?.. С какого бока намерен зайти?!

– Да пес его знает! – тяжело вздохнул я. – В голове ни одной путной мысли, а… – Тут я поспешно прикусил язык. Но не помогло.

– А настроение – хоть в петлю лезь! Мощный приступ черной меланхолии на почве нервного переутомления. Еще чуть-чуть, и начнешь искать смерти в бою. Тебе нужна небольшая встряска, дабы снять напряжение, прийти в норму. Такая возможность у нас есть. И развеемся маленько, и полезное дело сделаем. – Светло-стальной взгляд Логачева пронизал душу словно рентгеном, передал информацию в мозг полковника, и тот мгновенно поставил диагноз, а также определил способ лечения.

– Что ты предлагаешь? – заинтересовался я.

– Потом. – Логачев указал глазами на величественно вплывшую в кабинет Людмилу Александровну с подносом в руках. Галантно вскочил на ноги и помог ей переставить на стол здоровенную тарелку с бутербродами, такую же с горячими кексами и две большие чашки ароматного чая на травах.

– Спасибо, – кивнула она и столь же величественно удалилась.

– Ну так что же ты предлагаешь? – повторно спросил я.

– Сначала завтрак. Голодного не возьму, – отрезал Петр Васильевич. – Ну ка, Дмитрий, навались! Ты должен съесть ровно половину, иначе отправлюсь развлекаться без тебя!

Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться…

* * *

– Сегодня в Б-м районе, примерно через час, состоится открытие выставки модернистского искусства под названием «Эра Водолея», – заглотив последний кекс, начал Логачев. – Организатор – Фонд имени академика Глюкозова. Змеюшник еще тот! Впрочем, ты в курсе. Под «модернистским искусством» они понимают глумление над Богом. Так, в частности, там будут выставлены картины, изображающие Иисуса Христа, Богородицу и святых в отвратительном, непотребном виде. Ожидается большое количество посетителей – все сплошь отъявленные подонки из среды «либерально-демократической» оппозиции. Сие безобразие усиленно охраняется мордоворотами из службы безопасности фонда, а также купленными на корню ментами из ближайшего отделения. Сунуто кой-кому на «лапу» и из высшего милицейского руководства. Те православные, кто попробует возмутиться и сорвать богохульное мероприятие (как уже случалось прежде), подвергнуты административному аресту. В перспективе возможно уголовное преследование…

– Сволочи!!! – не выдержав, взорвался я.

– Точно так же считает генерал Нелюбин, – скупо улыбнулся Логачев. – Борис Иванович отдал неофициальное распоряжение: проникнуть на выставку в числе первых посетителей, устроить там погром, а мерзкую мазню сжечь вместе со зданием. Оружие и смертельные приемы применять запрещено. Иначе сам знаешь, какой хай поднимется. Однако ломать кости и сворачивать челюсти не возбраняется. Работать будем в гриме и не от имени ФСБ. Поэтому – служебное удостоверение оставь здесь, в сейфе.

– Какие документы прикрытия? – деловито осведомился я.

– Никаких. Нелюбин считает, что спецы нашего уровня успешно выполнят поставленную задачу и столь же успешно скроются без каких-либо документов, оружия и средств защиты. Даже если по нам откроют огонь. В этом случае разрешено использовать «живые щиты» из тамошних выродков. Вопросы?

– Вдвоем отправимся? – Мою хандру как рукой сняло.

– Втроем. Ерохин тоже хочет поучаствовать. А ты, я вижу, ожил?

– Открытие через час! – Я порывисто вскочил. – Не дай бог опоздаем!!!

– Верно, рассиживаться нельзя, – согласился полковник, поднимаясь на ноги. – Пошли гримироваться…

В гримерной мы застали Виталия Федоровича. Он сидел в кресле, похожем на зубоврачебное, а над лицом полковника трудился специалист в белом халате. Двое его коллег, потирая руки, тут же устремились к нам, и спустя минуту мы с Васильичем уже подвергались аналогичной обработке.

– Вы знаете ПОД КОГО? – только и спросил Логачев.

– Знаем. Борис Иванович предупредил, – ответил один из гримеров и почему-то хихикнул.

Причину его веселья я понял по окончании процедуры, когда посмотрел в зеркало и отпрянул в шоке.

Стараниями конторских умельцев я, чистокровный русак с ярко выраженной арийской внешностью, трансформировался в подозрительную смуглокожую личность непонятной национальности. А моим товарищам повезло еще меньше. Логачева состарили лет на двадцать и украсили пегой неряшливой бородищей, сделав удивительно похожим на осовевшую от пьянства «творческую личность» из поколения «шестидесятников». А из Ерохина вылепили натурального раввина: с пейсами, горбатым носищем и в традиционной для них одежде, густо посыпанной перхотью.

– Раввин… раввин-то зачем?! – едва мы покинули гримерку, задыхаясь от смеха, спросил я.

– Для внесения растерянности и неразберихи в стан противника, – спокойно пояснил Виталий Федорович. – Масонская пресса, вот увидишь, попросту потеряет дар речи. А в патриотические круги будет потихоньку передано: «Бесовские отродья передрались между собой и по пьяни спалили дом».

– Хорошая идея, – подумав, одобрил я. – Дай Бог, чтобы получилось!

– Не волнуйся, – фыркнул Петр Васильевич. – Дело-то, в сущности, плевое…

* * *

Чертова выставка расположилась в отдельном, недавно отреставрированном особнячке на улице Болотная, спрятавшемся за высоким решетчатым забором, на особицу от жилых домов. Он был выстроен в начале двадцатого века одним богатым масоном, и вплоть до революции там устраивали «творческие вечера» (читай – разнузданные оргии) тогдашние модернисты. (В те времена их называли декадентами, футуристами и т. д.) Правда, не художники, а литераторы вроде известного сатаниста Валерия Брюсова. После октября семнадцатого года особняк сменил множество хозяев, а в конце девяностых его приобрел фонд Глюкозова, и все вернулось на круги своя. В тех же комнатах, где Брюсов со товарищи возносили хвалы дьяволу, обосновались их духовные наследники. И в том, что богомерзкая мазня презентовалась именно здесь, виделось нечто символическое, эдакая «связь времен»…

К месту предстоящей акции мы прибыли на белом лимузине с водителем. Выставка открылась минут пятнадцать назад. В окрестностях уже толпилась стая разномастных иномарок. Повсюду шныряли охранники фонда, с кобурами под мышками. За ближайшим углом пристроились набитый ментами автобус, водомет и автозак. В него, надо полагать, собирались запихивать возмущенных православных. К воротам, под бдительным взором фондовых секьюрити, один за другим подходили представители «либеральной общественности» и «продвинутой интеллигенции». Большинство – с иудиной печатью на подлых физиях. Таких пропускали беспрепятственно. У других, немного поприличнее на вид, спрашивали документы и пригласительные билеты…

«Раввин»-Ерохин первым выбрался из машины, дождался, пока мы с Васильичем присоединимся к нему, небрежным жестом отпустил лимузин и с гусиной важностью двинулся вперед.

Как следовало ожидать, наша новая внешность не вызвала ни у кого ни малейших подозрений. Беспрепятственно миновав ворота, мы зашли в здание, поднялись на второй этаж и очутились в просторном помещении, с развешанными по стенам «шедеврами». К нашему появлению там успели собраться десятка три посетителей, неспешно переходящих от картины к картине. Кроме них в зале находились шесть вооруженных охранников.

– О-о-о-о!!! Ах-ах!!! Великолепно!!! Бесподобно!!! Вот оно настоящее, высокое искусство!!! – слышались восторженные возгласы.

Логачев нисколько не преувеличил. ТАКОГО богохульства мне еще не доводилось видеть!!!

Я почувствовал, как мое нутро переполняет холодная ярость и вопросительно глянул на Васильича: «Может начнем?!»

Тот утвердительно кивнул.

– Не толкайся, гребаное дерьмо! – по-английски рявкнул я, намеренно задев плечом плешивого толстяка в дорогом костюме.

– А-а?!! – изумленно вылупился он.

– Обнаглели, русские свиньи! – на том же языке заорал я, врезал плешивому ногой в пах, схватил за волосы какую-то противную бабу, удивительно похожую на Валерию Новохлевскую. С силой толкнул ее на трех стоящих кучкой любителей «высокого искусства» и со сноровкой хорошо натасканной овчарки принялся сгонять посетителей в толпу в центре зала. При этом я не церемонился, щедро раздавая пинки и зуботычины. Помещение огласилось болезненными воплями. Между тем мои товарищи не теряли даром времени. «Раввин»-Ерохин с криком: «Они украли мои шекели» – набросился на первую тройку здешних стражей, а «шестидесятник»-Логачев с ревом: «Отдайте пузырь, козлы позорные» – на вторую. Ошалевшие секьюрити не сумели оказать загримированным спецназовцам достойного сопротивления и вскоре обезоруженными «мешками» полетели в центр зала, где моими стараниями уже образовалось плотное стадо: плачущее, стонущее, глотающее кровавые сопли и сплевывающее выбитые зубы.

Затем я встал сбоку от полуоткрытой двери и каждого вновь прибывшего, слегка обработав, присоединял к стаду. Я не боялся ошибиться. Придирчивая бдительность охраны у ворот исключала такую возможность. Пока исключала. К середине дня организаторы выставки планировали провести сюда экскурсию школьников младших классов. Поэтому следовало поторапливаться…

Разобравшись с охраной, «раввин» с «шестидесятником» принялись быстро сдирать со стен картины и сваливать их в угол. Трудились они минут пять. К тому времени стадо увеличилось на восемь особей с разбитыми физиономиями.

– Теперь бегом вниз, если жить хотите! – гаркнул Логачев. А Ерохин достал из-за пазухи серебристого цвета баллончик и бесцветной струйкой брызнул в упомянутый угол. Груда богохульной мазни мгновенно воспламенилась. Следующая струйка непонятного вещества – и возле стада широкой полосой вспыхнул паркет. Не нуждаясь в дальнейших понуканиях, они, истошно вопя и отпихивая друг друга локтями, ломанулись к выходу. Возле дверей образовался затор и завязалась ожесточенная драка за право выскочить первым.

– У-роды! – поморщился Логачев, выдернул из кучи дерущихся мужика поздоровее, поднял на вытянутых руках и обрушил его на затор. Протараненные таким образом «уроды» с визгом покатились вниз по лестнице.

Ерохин вновь прыснул из баллончика.

Дверной проем загородила стена пламени.

– Уходим, – бросил он и, ударом ноги, вышиб оконную раму вместе с решеткой. Один за другим мы выпрыгнули со второго этажа на пустынный задний двор.

– Полная гарантия, – лаконично буркнул Васильич, «расчистив» мощными пинками два заколоченных полуподвальных оконца. Ерохин щедро запустил в них «красного петуха» и, держа в руке опустевший баллон, первым устремился к забору.

Бах!.. Бах!.. Бах! – загремели вдогонку выстрелы. Стреляли из «макаровых» трое фондовых охранников, вдруг появившиеся из-за угла здания. Мои товарищи кульбитами «ушли» в разные стороны. А я, повинуясь внезапному наитию, поступил иначе – резко развернулся к стрелкам и разразился потоком отборных американских ругательств. Секьюрити на пару секунд замешкались, явно сбитые с толку. Этого оказалось достаточно. В два гигантских прыжка преодолев разделяющее нас пространство, я болевым захватом обезвредил одного из мордоворотов и загородился им от пуль.

– Бах!.. бах!.. – «Живой щит» предсмертно содрогнулся в моих объятиях.

– Шлеп… бац, – возникшие словно из-под земли Ерохин с Логачевым молниеносно вырубили оставшихся двух. За забором показались первые менты, видимо получившие приказ оцепить место происшествия.

– Запасной вариант, – буднично произнес Васильич, без видимого усилия подняв приржавевшую крышку канализационного люка…

Мы выбрались на поверхность в трех кварталах от злополучного особняка и сели в поджидающую нас машину. Вернее, погрузились в кузов крытого фургона с надписью «Огнеопасно» на борту. Напоследок я успел зафиксировать взглядом гигантский столб черного дыма в том месте, откуда мы только что прибыли. Повсюду слышались завывания пожарных сирен. Но сегодня они звучали не тревожно, как при других пожарах, а как-то радостно, торжествующе. Или мне почудилось?!..